Контракт

«Это Питер подарил ей кольцо», — внезапной бегущей строкой прошло по ленте воспоминаний, поверх ожидания, озарений, преодолений самого себя, бесконечных телефонных разговоров, он даже привык к телефонному общению, главный положительный результат пребывания в А.

Остальное — утрясется как-то, уладится. Он вежливо кивал, отвечал иногда, застенчиво улыбался, машинально поддакивал, будто подглядывая за неведомо откуда ввалившимся в его жизнь элегантным господином Питером Уэйлем и своей любимой куколкой Илоной. Отобрали куколку. Но ведь куколки на то и куколки, чтобы их отбирать. Позже куколку можно отобрать у отобравшего. Потом ее снова кто-то отберет. Можно еще раз вернуть. И так без конца.

А бриллианты ей очень идут, кстати говоря.

В финальном концерте он сыграл Четвертый «Трансцендентный этюд» Ференца Листа. «Мазепа» — его коронная фишка, а вовсе не «Соната» Барденна, как Илона думает.

Митя играет, не замедляя стремительную октавную мелодию, как обычно делают для удобства и вычурной многозначительности (иначе ведь не сыграть, руколомная музыка, принято считать), он преодолевает сложности легко, не выбиваясь из ритма.

Неистовое продвижение к цели. Одержимость и страсть. Его ноу-хау. Это он и сыграет ей, она поймет.

Выйдя на сцену, Митя объяснил публике, что музыка Барденна прекрасна, но жизнь продолжается, великие произведения достойны новых интерпретаций. Есть такое замечательное слово в английском — «relentlessly», завтра Митя начнет внимательно изучать и другие слова, мы летим в Лондон, вы знаете, — в публике зааплодировали, прошел одобрительный гул. Он продолжил, ему очень хотелось это сказать:

— «Relentlessly» значит «неумолимо». Легендарный листовский «Мазепа» — неумолимое стремление к цели. Порыв напролом. С романтическими передышками, разумеется.

Зазвучали стремительные аккорды, еще немного — были бы судорожными. Но нет, рискованное чувство меры ему не изменяло, Митя великолепно балансировал на тонкой грани между вдохновением и безумием. Шел по острию лезвия, не срываясь. Держал зыбкое равновесие. Знал секрет, чтоб не падать, он прост: на землю не спускаться, никогда.

Уголок зеркала, треснувший около месяца тому назад

Уже девятый день я поглощаю завтраки в загадочном пустом отеле — из постояльцев только мы с Т., Андрей и Лена, из служителей чаще всего пожилой, представительный, ужасно старомодный Иоганн — в роли портье, метрдотеля, бармена, официанта, гостиница будто специально создана для восстановления душевного равновесия. В конце концов, я пристрастилась к утренним прогулкам, нет, трехдневный перерыв отвоевала. Т. согласился мгновенно, даже без уговоров и объяснений оставлял меня здесь одну!

Блаженные три дня. Спозаранку мои соглядатаи уезжали, я оставалась одна, совсем одна! Играла Шопена и чувствовала себя хозяйкой замка. Почему всегда Шопен, почему его «Мазурки» и «Прелюдии»? Или, например, донельзя шумный до-диез-минорный «Этюд»? Счастливые люди музыканты, только тс-с, нельзя об этом вслух. Тоска грызет — или как еще говорят, гложет, не хочешь о ней говорить… Этюд Шопена тоску отменяет, преображает в напор и ярость бурного потока, ты снова полна энергии, готова сражаться!

Рискованные игры с собственными чувствами. А что уж говорить о чувствах других? Наверное, можно сыграть вот так — и отправиться с объяснениями в любви к практически постороннему человеку, потому только, что думала о нем, играя. Да и замуж так можно выйти — в порыве, на волне переживаний, продиктованных музыкой, написанной кем-то другим. Никогда не поймем, любил Шопен кого-нибудь или только в вечной погоне за вдохновением идеализировал — не объект желания, но собственное «я», размноженное желанием. Музыканты не умирают. Я так много знаю о Шопене, казалось, я знаю каждый его шаг — и только совсем недавно с изумлением поняла: подробностей его смерти я в биографии не выискивала. Более того, меня никогда это не интересовало. Какое отношение имеет одеревеневшее, окаменевшее в какой-то момент тело измученного чахоткой человека — к автору божественной музыки? Жизнь Шопена продолжается по сей день, и я не нахожу в этом ничего странного. Это правда так. Это правда.

Я будто родилась заново за эти три дня, планы походов даже вызывали воодушевление. Ясным днем мы ездили в Монтре. Правда, ясным день продержался часов до трех пополудни, потом начался дождь — легкий, едва ощутимый. Неправдоподобный дождь, как и сам городок, впрочем.

В парке целая аллея скульптурных странностей: бюсты звезд джаза — прямо из земли торчат, фигура Набокова, сидящего на «зависшем стуле» — чуточку поодаль, но в одном ряду — уверена, многие туристы, издали уж точно, принимают его за джазового композитора. Торчащие головы джазистов раззадорены пением, автор старательно зафиксировал вдохновение портретируемых.

Да, все так: мраморный музыкант — музицирует. А мраморный писатель сидит на падающем стуле, глубоко задумавшись.

Набоков даже в уединении оставался светским львом, а вовсе не чудаком-отшельником. Выбрал дорогущий отель, как только появилась возможность, поселился в прелестном городишке, напоминающем Монако, в роскошных апартаментах комфортабельного отеля. Заявлял, что если б мог — жил бы только в гостиницах, но непременно в лучших, престижнейших. Отчего-то писателей притягивает обезличенная, вежливая отчужденность супергостиниц. Да разве только писателей? Недавно актер — хороший актер, ныне здравствующий и в расцвете лет — заявил, что предпочитает отели с дворцовыми интерьерами. Там он себя чувствует дома. Но странно, он из очень небогатой семьи, родители только что не нуждались… когда и где он мог привыкнуть к стилю рококо в собственной спальне?

Сегодня у нас с Т. отдых от всего и от всех, он уже не в состоянии больше исследовать окрестности, так я именую наши развивающие походы. Лена с Андреем отправились в Женеву, кроме романтического путешествия в предпоследний день, у Елены есть серьезные поводы провести там как можно больше времени. Уверена, компаньоны у нее во всех крупных компаниях, Москва пополнится новыми образцами поддельных драгоценностей, недаром Лена так часто приезжает в эти места, изучила уже каждый куст в парках и название каждого лесного дерева помнит. Что помогает ей как будущему художнику, она ведь твердо решила года через два передать бизнес сыну, посвятить себя рисованию, заняться пейзажами и портретами на фоне пейзажей. Чудесная женщина, она мне стала симпатична. Любовь к мужчине, к природе, к бриллиантам. Ни одной страсти, чуждой настоящей женщине.

В последние дни мы крепко подружились, поздними вечерами засиживались не в ресторане, а в их розовой комнате, в розовых покоях, скорее. У них с Андреем, видимо, тоже страсть к дворцовым интерьерам, номер просторный, проводить здесь время вчетвером удобно и приятно. Картины свои она мне никак не соберется показать, сошлись на том, что я непременно приду в «Pink Suite» понежиться в «правильно сбалансированной» ванне джакузи, тем более, простудилась немного, но ничего серьезного, насморк. И картинки ее посмотрю, отберу лучшую, Лена мне ее подарит. Я решила на лучшую не претендовать, объяснила ей: лучшие не раздаривают. Хранят. А миленькие картинки — запросто раздавай, не жалей. Она смеялась. Хитрющая баба, но молодец, добиваться своего умеет, у меня в итоге самые добрые впечатления, самые добрые, да.

Андрей и Лена уехали сразу после завтрака. Т. заявил, что намерен спать до обеда. Читать после обеда (ведь «Войну и мир» я все-таки ему вложила в дорожную сумку, принудила не забыть). И курить на балконе. Очень хорошо, если я спущусь в розовый рай, как мы прозвали покои другой пары. Не буду его отвлекать от глубокого погружения в тайны собственной души.

— Если таковые имеются, — усмехнулась я, но на самом деле своим Т. я горжусь. В махровый халат облачилась, он длинный, основательный, раньше не было повода в нем разгуливать — и ушла, ключи мне Лена оставила.