На грани фола (Крутые аргументы)

- Понятие о грехе и пороке у них тоже особенное, - подхватила тему итальянка. Христианин или мусульманин всегда ожидает одобрения со стороны за совершенное им доброе дело. Приверженец Дзэн предпочитает не думать об одобрении, словно хочет стать ветерком, что дует по своему хотению. Ему не понятно, почему люди уделяют так много времени Верховному Творцу, Для него Будда не идол и, если тот встал препятствием на пути, можно отстранить и его. А посмотри, как в оформлении садов, парков, в японской литературе отражается художественный принцип вечного одиночества, стиль одного угла, догадок и намеков. Японцы ищут не блеска мысли и богатства идей, им важнее - благость спокойствия от общения с людьми и природой. Достойную восхищения подлинную красоту усматривают не столько в совершенстве стиля и формы, сколько в незаконченности и непритязательности. Они не испытывают особой тяги к игре интеллекта, потому сходу ничего не отрицают и не принимают на веру.

- Ну, Джулия, сейчас мы того гляди и себя пробурим до самой сути.

- Мамма мия! Пусть даже душа и рассудок во мне сольются воедино, все равно любое мое суждение мне кажется либо поверхностным, либо неглубоким.

- Поверь, уж больно не хочется тратить на какую-нибудь чепуху свою жизнь. Что до меня, то я продолжу упорный розыск белых пятен в своем неуловимом геноме. Там на бескрайних просторах буйствует целая Вселенная, высшее переплетается с низшим, добродетель с пороком, "я" и "ты" неотличимы. Там в глубинах моей генетической памяти живет Старец-проповедник и ведет меня по коридорам к заповеднику истин. Мое стремление избавиться от самообмана делает меня свободным, свободным настолько, что я уже не могу переносить своей униженности ни перед кем, не хочу никого порицать, кроме разве самого себя. Чтобы солнце взошло, не надо молиться или заклинать - оно взойдет и так. Отсюда и мой совершенно искренний тебе ответ, во что я верю и верю по-настоящему.

- Глубокое погружение в себя требует от ума и воли известного напряжения. У Джулии с Алексеем так и получилось: выговорившись, они снова замолчали, словно ни о чем другом разговаривать не хотели.

Ее большие карие глаза блестели на солнце мириадами огоньков. Взяв его за руку, она застенчиво улыбнулась и тихо сказала:

- Чувствую себя сейчас веткой цветущей розы, неведомо как попавший в заснеженный лес. Тело отпало, в голове пустота, и остается, как монахине из ордена святой Урсулы, общаться посредством азбуки пальцев.

- Тогда пойдем причастимся не придуманной жизни, - предложил Алексей. - Поскольку в святости не всегда можно усматривать смиренное ожидание божественной благодати, то приглашаю тебя в мою скромную, почти монашескую обитель совсем неподалеку отсюда. Там будем пить её из собственного источника и не просить ни у кого разрешения на это.

- Друг мой, считай, ты меня околдовал Как говорят у нас в Италии, "нон э си тристо канэ че нон мени ла кода". То есть нет такой грустной собаки, которая не виляла бы хвостом.

Джулия показала Алексею открытые ладони своих рук, легонько потрепала его по плечу. Они поднялись со скамейки и не спеша пошли к монастырским воротам...

Тут я опять должен объясниться перед вами. Рассказать о происходящем на даче у Алексея, прямо признаюсь, дело для меня непосильное. Пусть даже сонмище чертей, магов и ведуний попытается заставить меня сотворить сие действо, все равно прибегну к благому умалчиванию и сохранению чувства меры. Не говоря уже о том, что частная собственность, не важно сколько соток земли, неприкосновенна и допускает в её пределы либо по приглашению хозяина, либо с санкции прокурора. Ни того, ни другого у меня не было. Вот на что я имею гораздо больше моральных и других оснований, так на извещение вас о том, что через два дня на третий в полночь наши знакомые стояли на перроне Ленинградского вокзала напротив вагона "Красной стрелы".

- Надеюсь, этим летом ты приедешь ко мне, - сказала Джулия спокойным, уверенным тоном. - Давай поработаем вместе. Мне нужно подготовить несколько материалов для Совета Европы и без твоей помощи будет трудно. Конечно, если есть у тебя желание и время.

Алексей промолчал, только ещё крепче обнял её, будто передавая ответ через исходившие от него биотоки.

- Ну мне пора, - попыталась она улыбнуться и посмотрела ему в глаза. До скорой встречи. И пусть само Провидение будет на нашей с тобой стороне.

Заходя в вагон, Джулия обернулась, помахала рукой и исчезла в темноте. Он стал ждать её у окна напротив купе, но она почему-то не появлялась. Состав плавно тронулся. И лишь когда мимо проплывала открытая дверь тамбура, за плотной фигурой проводницы можно было увидеть, как, прислонившись к стенке Джулия курила и у неё дергались плечи.

Долго ещё Алексей провожал взглядом красные фонарики последнего вагона, пока те совсем не скрылись из виду. Потом медленно побрел по перрону в сторону автостоянки. По дороге кто-то внутри него неожиданно стал напевать мелодию популярной песенки, где есть такие слова: "Москва Санкт-Петербург, любви прощальный поезд, что нам не дописать, быть может, никогда."

Под звуки этой не очень веселой мелодии неожиданно пришла к нему шальная мысль: что если в самом деле взять да навестить Джулию, погостить у неё в Вене недельку, другую на последние свои сбережения, Кстати, надо бы выяснить, кто этот загадочный "Хэппи Хзакер". Неужто Фрэнк? Не похоже. Или сам Джордж? Вряд ли. Впрочем, у жизни своя логика и преподносит она ещё не такие сюрпризы...

На следующий день он поехал на кладбище в Кунцево. Лет сорок назад оно ещё располагалось за чертой города и до сих пор стояло на отшибе, укрытое сосновой рощей. Протекавшая рядом речушка Сетунь бежала уже по зарытой в земле трубе, на её исчезнувших берегах теснились громады жилых зданий.

Непрестанно моросил дождь. Неподалеку от главной аллеи кладбища, почти у входа проходила в это время церемония захоронения. Стенки и дно могилы были устланы красной тканью, вместо мужчин с канатами в действие приводился специальный механизм, плавно опускавший гроб на дно. В толпе провожавших то и дело трещали сотовые телефоны. Для кого-то суматошное коловращение жизни уже позади, для других в самом разгаре.

Алексей подошел к массивному надгробью из черного мрамора с выгравированным портретом женщины. Возложил цветы и долго смотрел ей в глаза. Окажись кто-нибудь рядом, мог бы услышать, как он почти прошептал:

- Благослови меня, мама!

ЗНАК ДЕСЯТЫЙ

У С О Б О Р А С В Я Т О Г О С Т Е Ф А Н А

И вот, снова старая, добрая, веселая Вена. Круг замкнулся, напоминая "чертово колесо". Можно придумать сравнение и позабористей, но сейчас не до этого - есть дела поважнее.

Летний зной на берегах голубого Дуная заметно спал. Дни стояли уже не жаркие и все ещё теплые. Воцарился бархатный сезон, нечто вроде нашенского где-нибудь на сочинском взморье.

Выйдя по узенькому переулку Шенлатернгассе на небольшую, вымощенную камнем площадь, Алексей сразу нашел то, что искал. Рядом со старыми зданиями университета и Академии наук перед ним предстала Церковь иезуитов. Он подошел к ней поближе, принялся рассматривать. Вроде ничего особенного, скромная, без всякой вычурности и в то же время внушительная. Его внимание привлек построенный по итальянскому проекту фронтон с огромными волютами по бокам, статуями в нишах, настенным декорумом. В саму Церковь Алексей решил не заходить и, развернувшись на каблуках, неторопливо направился в сторону кафедрального собора святого Стефана.

Совпадение случайное, но все-таки интересное: собор освящен в год основания Москвы, или десять лет спустя после присвоения Вене статуса города, что в масштабах мировой истории достаточно считать две столицы ровесницами. Сама Вена возникла на месте римского лагеря и в момент закладки первого камня в фундамент дома Божиего являлась центром герцогства, входившего в состав Священной Римской империи.

Строительство собора затянулось на века, здание постоянно переделывалось, расширялось, восстанавливалось после пожаров, потому назвать имя главного архитектора просто невозможно. Уже и без того ослабленное старостью сооружение серьезно пострадало в ходе бомбардировок весной сорок пятого, и первую послевоенную мессу смогли отслужить лишь спустя семь лет, ещё десять лет продолжали реставрацию. В итоге, собор святого Стефана дожил до наших дней в том виде, какой приобрел окончательно в ХУ1 веке, или одновременно с завершением строительства собора Василия Блаженного в Москве. Причем, итальянских зодчих и мастеров работало тогда в Вене довольно много, как и в столько граде Великого Княжества Московского. А это уже явно не случайное совпадение...