Слёзы Рублёвки (СИ)

И однажды сон вернулся. Он снова увидел её. На том же катере-кораблике. Около того же острова с зеленью. И он вновь оказался рядом с ней. И они, наконец, сказали друг другу что-то о своей любви. Любви, которая продлилась так долго — ведь ему уже стало за тридцать.

Он почти забыл и этот сон. Но тот вернулся в третий раз.

Теперь Виктор сам искал её. Помня о кораблике и острове с зеленью, он взял в турфирме билет на какой-то из тропических курортов.

Он обошёл почти все катера. И яхты. Но нашёл, лишь когда оказался на борту какого-то экскурсионного пароходика.

Она сидела здесь. Девушка из его сна. Совсем не постаревшая. Та же девушка.

И он не сразу понял, что это — она. Та самая.

Как пьяный, чуть ли не заплетаясь в собственных ногах, он подошёл к ней. Сел за столик напротив. Положив голову на кулаки, долго смотрел на неё. Она засмеялась, тоже положила голову на кулаки и тоже стала глядеть на него. Глаза её снова лучились. В них была любовь.

Потом они заговорили. По-немецки. Она, оказалось, на нём говорила, а он вдруг вспомнил язык, забытый едва ли не со школы.

Они болтали без умолку. Он знал, что это сон. Но в то же время это была реальность. Он счастливо вернулся в реальности в то, что когда-то видел во сне.

Но потом девушка заплакала.

Зачем ты так надолго бросил меня? — спросила она.

Он понимал, что так не бывает, что это невозможно. Не исключено, что та же девушка из сна может воплотиться в какой-то образ вживе, и этот образ можно встретить в жизни. Пусть наполовину самовнушённый. Но чтобы эта встреченная девушка вспомнила, то же, что было с ним в детском сне… Ведь это же не сон, это реальность!

Он удивлялся, а девушка плакала, тонко и горько.

Кто-то из пассажиров сделал им замечание. Не отрывая взгляда от неё, он грубо, по-русски послал его. Тот вызвал стюарда. Уже вместе они начали что-то говорить ему и ей. Но между ними двумя происходило что-то великое, и он снова послал их. Продолжая смотреть на неё.

Тогда эти посторонние попытались поднять голос, и он на них оглянулся. Что было в его взгляде, неизвестно, но они вызывали полицию. Полицейские силой попытались оттащить его от девушки.

Ох, как он их бил, как он их метелил!

И он с ними справился.

А когда повыкидывал с судна всех, кто только пробовал сопротивляться, и оглянулся на неё… её уже не было.

И только тогда он узнал.

Это была Настя…

И Виктор проснулся.

А Насти не было.

10.

Труп Империи.

Он, правда, не был смердящим. Наоборот — чистенький, даже в чём-то притягательный. Но когда вдруг задумаешься о том, что это всё, что осталось после страны, над которой раньше никогда не заходило солнце…

Склеп.

А Наталье Голландия нравилась! Ещё когда они ехали с ней из Аахена по ровным, как стол, лугам, она всё находила в них какую-то романтику. В её голове, оказывается, складировалось множество историй, и теперь она щебетала в машине о каких-то там художниках, о каких-то войнах, когда голландцы заливали эти равнины, открыв дамбы, что отделяют их от моря… Об империи, от которой сегодня остались здесь, в Амстердаме, лишь магазины колониальных товаров. Словно вытащенные из старых книжек. Да колониального же стиля бары, похожие на те, что были в 'Пиратах Карибского моря'.

А вот Виктору отчего-то пришла в голову фраза, которой Черчилль вроде бы оценил Сталина. Тот, вроде бы, сделал две ошибки: 'показал Европу русскому солдату — и показал русского солдата Европе'.

Отчего эта фраза пришла и теперь никак не хотела уходить из головы, он, впрочем, не знал.

Наташка не была солдатом. И вела себя вполне по-европейски. Тем более — с двумя её языками. Одета она была стильно — и так она умела одеваться сама. Он лишь подкупил очень украшавший её браслетик с бриллиантами.

Честно говоря, несвоевременное гусарство. Дела идут всё хуже. Как бы не пришлось расходовать последний резерв — депонент в 'Сити-банке', который лежал на срочном вкладе и обрастал процентами. Но и не подарить своей женщине вещь, которая ей так понравилась…

Своей? — переспросил он себя.

Твою мать! — тут же внутренне выругался.

Он помотал головой.

Наталья замолчала, глядя на него с немым вопросом.

Он кивнул — рассказывай, мол, дальше. Но раздражение уже поселилось в мозгу.

Многое знала Наташка. Многое умела. И в постели тоже. И рядом с этой самостоятельной, даже самоуверенной — и стильно-дикой — женщиной было приятно находиться рядом. Этакая дикая кошка ластится и позволяет управлять собой только одному тебе. Приятно.

Но скучно.

Точнее, именно здесь, в Европе, стало скучно. Когда все дела у него на Франкфуртской ярмарке закончились, и закончились дела здесь, в его магазине в Голландии, и они решили остаться ещё на недельку и покататься бесцельно по разным уголкам разных стран.

Рассказывала…

Ему не к чему было придраться. Она всё делала, как надо. Она прекрасно помогала ему на ярмарке, особенно с переводом на французский. Она не требовала ничего, что он сам не предложил бы ей. Она с удовольствием играла роль помощницы на переговорах. И глаза партнёров ясно указывали, что они высоко оценивают то качество бизнеса, которое мистер Серебряков демонстрирует своей сотрудницей.

В глазах европейцев, женщины которых в массе своей страшны и дурно ухожены, — если не считать парижанок, конечно, — она выглядела восхитительно. Конечно, бизнесмены его, Серебряковского уровня, тоже с удовольствием пользовались girls guard. Но то были так, куклы. А Наталья была в их глазах покорённой Клеопатрой…

Обворожительной Клеопатрой.

И всё равно — чего-то не хватало…

Вечером она его вытащила из отеля, где по коридорам витал сладостный, словно трупный, запах марихуаны. Пойдём, развлечёмся, сказала она.

Виктор недолюбливал Амстердам. Чем-то жалок ему казался этот город. Когда-то великий, а сегодня демонстрирующий, во что превращается страна, решившая остановиться. Уйти на пенсию и насладиться заслуженным отдыхом.

И особенно это касалось вечеров. Когда натрудившиеся за день на уборке улиц и реконструкции трамвайных путей голландцы вместе с государственными пособиями отдают иммигрантам и свой город. Столица былой мировой империи поделена среди населения по времени суток: голландцы трудятся днём, иммигранты — ночью… развлекаются. Бродят по улицам, сидят в барах, слоняются по дискотекам. Негры и малайцы, индусы и восточноевропейцы, вьетнамцы и латиноамериканцы — вот основное вечернее и ночное население этого города. Когда натуральные голланды уже спят, умаявшись за день. Население, которое к тому же занимается довольно специфическими вещами.

Правда, всего двумя. Из-за них Амстердам и известен во всём мире. Как место, где свободно можно курить лёгкие наркотики. И как город, где существует один из самых знаменитых в Европе кварталов эротических услуг. А те, в свою очередь, носят настолько откровенный характер, что в столицу Голландии стекается половина всей пресыщенной интимными радостями планеты.

Когда-то, когда Виктор побывал здесь в первый раз, ему даже понравилось.

Как только минуешь старинную двуглавую церковь и выстроившиеся за ней, как моряки на подъем флага, кабачки в старом голландском стиле, сразу же окунаешься в человеческое бурление этого 'Секс-Квартала'.

Но человеческое бурление лишь поначалу кажется довольно хаотичным. Виктор ещё в первое своё посещение понял: на самом деле всё организовано как в компьютерной программе. Скажем, объект имеет интерес к наркотикам. На его воспалённые видеорецепторы выводится надпись: 'Кафе Экстази'. А на обонятельные — приторный запах анаши. И после ряда незамысловатых транзакций объект получает удовлетворение, а 'программист' — бонус в виде похожих на размытые дождём фантики голландских гульденов.

Тогда ещё были гульдены.

Но Квартал — это всё-таки больше всего секс. Так что загрузка рецепторов соответствующая: минимально одетые девушки в окнах первого этажа, мужички-зазывалы с их скороговоркой о 'великолепном шоу из самых красивых женщин', интимные аксессуары в витринах, способные остановить кровь в жилах у человека с воображением.