Неуловимая Констанция Данлап

Констанция тщательно сложила газетную вырезку и сунула в сумочку, лежащую на стуле у стола.

Лоренс Маккей не отвел взгляд.

— Предположим — просто чтобы поддержать беседу, — что вы правы, — протянул он. — И что бы вы стали делать, будь я тот самый Грэм Маккензи?

Констанция посмотрела на невозмутимого с виду мужчину. Благодаря своей острой проницательности она знала, что его спокойствие — всего лишь маска. Будь она настоящим детективом, который внезапно подошел бы к нему сзади в сутолоке подземки, похлопал по плечу и прошептал: «Вы в розыске!» — он вел бы себя точно так же.

— Мы имеем дело с фактами, а не с предположениями, — уклончиво заметила Констанция.

На мгновение на лице Маккея появилось задумчивое выражение. Что она замышляет — шантаж? Он недавно познакомился с Констанцией, но сомневался, что она на такое способна. Поэтому отбросил мысль о шантаже, едва она у него появилась.

— Что ж, давайте поиграем в эту игру, — сказал он с полуулыбкой. — Итак, положим, я — тот самый Грэм Маккензи, который удрал из Омахи с… О какой сумме говорится в статье? Полмиллиона долларов? Удрал с полумиллионом долларов наличными, незарегистрированными акциями и облигациями… Ваши дальнейшие действия?

Констанция поняла, что он искусно поменял их местами. Вместо того чтобы быть преследователем, она превратилась в преследуемого — по крайней мере, в этой беседе. Он не признался ни в чем, и ее восхитила выдержка Маккея. Этот человек зачаровывал ее — его повадки, его уверенность, его взгляд. Большие серые глаза принадлежали скорее мечтателю, чем бизнесмену. В нем чувствовался однолюб: такой мужчина выбирает женщину раз и навсегда… И за таким мужчиной избранница могла бы последовать на край света.

— Вы не ответили на мой гипотетический вопрос, — напомнил Маккей.

Констанция встряхнулась, осознав, что слишком глубоко ушла в свои мысли.

— Я рассуждала чисто теоретически, — пробормотала она.

— Значит, вы не знали, что собираетесь делать дальше?

— Н-не знала, — запинаясь, ответила она.

Маккей нагнулся к ней через стол.

— Может, вы бы припомнили старую пословицу: «Поступайте с другими так, как вы хотите, чтобы другие поступали с вами»?

Это было жутковато — то, как он читал ее мысли.

— А вы знаете еще одну поговорку? Насчет того, кто часто приводит цитаты из Библии? — парировала она.

— Значит, я — дьявол?

— Этого я не говорила.

— Но намекнули.

Она и вправду сделала это, но упрямо покачала головой:

— Ничего подобного.

— То есть вы не считаете меня дьяволом?

Констанция на мгновение отвела глаза и посмотрела на праздную толпу.

— Грэм Маккензи, — медленно проговорила она, — какой толк ходить вокруг да около? Почему мы не можем быть откровенны друг с другом? — Помолчала и задумчиво продолжила: — Хорошо, я начну первой. Довольно давно я впуталась в подделку чеков ради одного мужчины. Я бы сделала для него все, все что угодно!

Лицо Маккея-Маккензи затуманилось. Констанция сразу заметила его реакцию, поскольку пристально наблюдала за ним. Итак, он не терпел никакой конкуренции.

— Я говорю о своем муже. Он пошел на растрату, думая, что делает это ради меня, — пояснила она.

Лицо Маккензи прояснилось; он явно почувствовал облегчение. Большинство мужчин таковы, и он не был исключением из правил. Сам он мог преступать законы морали, но от женщин требовал следования высоким нравственным стандартам.

— Мы стали преступниками-дилетантами, партнерами по преступлению, — продолжала Констанция. — Муж покончил с собой, когда был один, вдали от меня. Он не смог выдержать суровую битву с жизнью. А я с тех пор помогаю тем, кто оказался вовлечен в схватку с законом. Теперь вы знаете, кто я. Я отдаюсь на вашу милость. Мне приходилось участвовать в таких делах, с которыми меня бы никто никогда не связал. И я хочу вам помочь. Будьте же и вы со мной откровенны.

Такой просьбе трудно было противиться. Собеседник Констанции долго смотрел ей в глаза внимательным оценивающим взглядом.

— О себе мне нечего сказать. Но я могу рассказать вам историю Грэма Маккензи, — осторожно начал он. — Полгода назад в Оклахоме жил-был молодой человек, который много лет честно трудился на депозитарную компанию. Он получал восемьдесят пять долларов в месяц. Это больше, чем кажется вам, живущим здесь, в Нью-Йорке. Но при его работе этого было мало. Потому что, как управляющий банковским хранилищем, он выполнял столько обязанностей, что компания была перед ним в долгу. А ведь у управляющего хранилищем имелось много возможностей улучшить свое положение. Иногда вкладчики давали ему ключи, чтобы он отпирал их банковские ячейки, и было нетрудно сделать оттиск ключа на спрятанной в ладони жевательной резинке или воске. А еще у него был доступ к ключам ряда незанятых ячеек, и, когда представлялась такая возможность, он тоже мог делать копии. Потом ячейки арендовали, а у него уже имелся наготове нужный ключ. Даже если замки от незанятых ячеек были пусты и активировались после первого вставления случайного ключа, его это не останавливало. И хотя требовалось двое, чтобы достать незанятые ключи — он сам и доверенный служащий, — он все равно доставал их, и офицер охраны ничего не подозревал, хотя все происходило буквально у него на глазах. Знаете, система охраны банка часто зависит от честности одного-единственного человека.

Маккензи сделал паузу.

Констанция была заворожена хладнокровием, с каким этот человек рассказал о проделанной им преступной работе.

— Управляющий заслуживал большего, чем получал. Много большего. Но, когда он попросил о прибавке, ему велели считать себя счастливчиком, оттого что его вообще держат на работе… И вместо прибавки урезали ему плату до семидесяти пяти долларов. Эта пощечина рассердила его. Он решил проучить своих начальников и продемонстрировать, на что способен. И вот одним прекрасным днем он отправился на обед и… И с тех пор его ищут. Он забрал полмиллиона наличными, облигациями и акциями — незарегистрированными, которые легко заложить.

— Каков же был его главный мотив? — спросила Констанция.

Маккензи долго и серьезно смотрел на нее, словно прикидывая что-то в уме.

— Полагаю, я хотел мести не меньше, чем денег, — наконец ответил он.

Он сказал это медленно и обдуманно, словно поняв, что ничего не выгадает, скрывая от нее факты, и желая показать себя в лучшем свете перед женщиной, обнаружившей его тайну.

Это было признание.

Констанция знала Маккея, как он себя называл, всего две недели, но их знакомство быстро переросло в дружбу. Их представили друг другу на одной из так называемых богемных вечеринок. Они побеседовали, и Констанции понравилось, что он не заигрывает с ней, а говорит без обиняков. Той ночью он проводил ее до дома, спросил, можно ли позвонить, и с тех пор они периодически встречались.

Маккей водил ее в театры, в рестораны, и узы дружбы завязались сами собой.

Констанция сразу почувствовала в нем скрытую силу, и физическую, и духовную. Иногда казалось, что он вибрирует от этой силы, еле сдерживая ее. В итоге она была зачарована этим человеком, но в то же время слегка его побаивалась.

Если бы Маккея спросили, что он испытывает к Констанции, он затруднился бы с ответом. Он нашел в ней женщину, которая повидала разные стороны жизни, однако вышла из всех испытаний с чистой душой. Она сохранила свою личность там, где многие другие как минимум деградировали бы. Маккей восхищался и уважал ее.

Он, мечтатель, видел в ней трезвого практика.

Она, авантюристка и нарушительница закона, видела в нем некую родственную душу.

Вот почему Констанция почти не удивилась, когда однажды в газете под фотографией Лоренса Маккея прочитала имя «Грэм Маккензи» и узнала историю хищения ценностей из «Дженерал вестерн траст» в Омахе на сумму в полмиллиона. Вместо удивления она почувствовала некий душевный подъем. Этот человек был не лучше и не хуже ее самой. И она могла ему помочь.