Десять кругов ада

Не скажу, что этим только и занимались, нет, но когда припрет уже, приходилось. Ну а того, что вены вскрыл, тащили в больничку, а там посмотрят ясно, укол сделают, зашьют, а на следующий день выталкивают. А он, если малосильный, пошатается да и завалится где-нибудь. Не жилец - оттащат в камеру, лежит, загибается.

Иногда и в больничку не тащили, дубаки зайдут - ага, играли, напинают нас, и этого беднягу тоже отделают да бросят - подыхай. В духоте он за двое суток иной раз и доходил, быстро...

Как мы с Филиным оттуда выбрались, не знаю. У меня молодой организм выдюжил, а он сухой еще тогда был, как жила весь, тоже сдюжил... да и шулер он, там у него тоже все в долгах... уж кровушки он попил...

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

В общем, порешили офицеры - дикого заключенного Воронцова обуздать передать дело в суд, чтобы оставшийся срок ему заменили тюремным режимом "крыткой". Решили, да не решили. Остался Медведев и его особое мнение.

ЗОНА. МЕДВЕДЕВ

Эх, дурак, дурак ты, Квазимода... Знал бы, что я-то и спас тебя, почти незнакомого мне, всего одну я с тобой беседу нормальную и провел.

Но это, говорю я коллегам и товарищам своим, не означает, что я плохо думаю об этом человеке. Капитан Волков говорит красиво и логично. Видны причины и следствия, но...

...Знаю я, что для пришедшего с особого режима тюремный режим - это финиш, точка, крах. Ты еще не успел отойти от особого, не надышался воздухом здесь, а тебя опять в смрад камеры... Нельзя, сдается мне, добьем мы тебя как человека...

Сказал я им про тебя, Квазимода, что в любом есть черное и белое, но черное в тебе уменьшается, и это видно из личного дела. И не говорите, что, мол, просто поднаторел он и не попадается, нет. Ты, Воронцов, просто наконец-то научился управлять собой. Про характеристики твои сказал и спросил потом: так разве лучше было бы, если бы приспособленцем был этот Квазимода, во всем бы кивал нам, а за спиной делал по-своему?

Не веришь ты в нас, вот где корень зла. Да, огрызаешься нам. Но, может, это и есть проявление твоего достоинства, а? Да и, в конце концов, не наркоман ты, не насильник, Квазимода, вор ты только. А... птица, она и есть птица, кто же из нас природу не любит? Всю свою любовь нерастраченную вложил ты в этого ворона и потому сорвался при его гибели. И это понятно должно быть каждому...

Главное, говорю им, что за двадцать шесть лет ты никого не убил, а я не видел в Зоне ни одного зэка, чтобы он, отсидев такой большой срок, остался бы столь человечным и не был замешан в чьей-то смерти...

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

В общем, речь майора Медведева подействовала... Батю решили оставить в Зоне. Дали ему шесть месяцев ПКТ, под личную ответственность начальника отряда.

Блаженный майор победил, в очередной раз.

И тут на планерку влетает ДПНК (дежурный помошник начальника колонии) капитан Тюленев и скороговоркой докладывает, что жена Бакланова в истерике выбежала со свидания, а по ногам у нее, мол, кровь течет.

Пришлось разбираться, оказывается, у Бакланова кукурузный початок.

- Какой початок... кукрузный... - удивленно посматривает на него подполковник Львов.

- Как какой?! - удивляется капитан, в недоумении почесывая свое пузо.

Все офицеры в предвкушении переглянулись, заулыбались.

- Ну, да ж... Ну, он в член свой, пенис, вогнал шары. Да целых двенадцать, в три ряда... Повели его в санчасть, уже вырезают.

- Садист, - прерывает его начальник колонии. - Это же надо, целый початок. Вот садист, умудрился же. В изолятор на пять суток. А жена его где?

- В санчасти, пытаемся кровотечение остановить.

- Значит, так. Приказ: сегодня же после работы всех проверить и вырезать всякую дрянь. Ясно?! - Львов посмотрел на начальника санчасти.

- Так точно, товарищ подполковник. Если только инструментов хватит. Придется наточить ножи, - полушутя-полусерьезно ответил капитан Крысин.

Возникла пауза, затем все поочередно стали делиться своими познаниями:

- У Дятлова, как мне известно, усы наворочены.

- А у Коростылева вообще такая балда. Он, говорят, ввел в член парафин. Помню, спрашиваю, для чего, мол, ты это... А он мне в ответ - чтоб жинка помнила, что, мол, лучше меня никого нет.

- А из чего же они шары делают?

- По-разному, кто оргстекло, кто из жженого целлофана. Кто во что горазд.

- Сегодня вырежем, завтра снова натыкают.

- Хватит, - прерывает всех хозяин и оглашает очередной приказ: - С сегодняшнего дня всех осужденных перед свиданием проверять на предмет членовредительства. Если кого уличим еще раз, то вместо свидания изолятор. Пусть там кукует со своими причиндалами. Ясно?!

Все согласно закивали и после планерки пошли выполнять приказ начальника колонии.

ИЗОЛЯТОР. ВОРОНЦОВ

Наутро топаю я в камере из угла в угол и себе думаю: все, Кваз, вот тебе и срок новый. С вечера думал о Ваське, а теперь о себе вспомнил, и не знаешь уже, кого жалеть больше. Так, и во что ж это выльется? Года в два, не больше. Значит, освобожусь в сорок восемь, почти в пятьдесят. Жизнь прожита. А вдруг майор чем поможет? Нет, надежда на него зыбкая. И что ж тогда делать? Бежать. Хоть захвачу кончик жизни. А если поймают? Не поймают. А если и так, в последний момент прикончу себя, умру на свободе, а снова рабом к ним... не вернусь.

Но - как бежать? Сейчас изолятор, потом - суд, пересыльная тюрьма. Уходить надо только в дороге, с особого не убежишь. Хотя в шестьдесят первом удалось...

ВОЛЯ. ДОСТОЕВСКИЙ

Этим своим единственным побегом Батя гордился, охотно рассказывал о нем.

Был молод тогда, двадцать пять... сильный, ловкий, верткий, ментам трудно было с ним справляться на воле, если только в тупик не загнать. На просторе же уходил, расшвыривая их. А пули не боялся, знал потому что ее, пулю...

Так вот, побег. Выдумал он вот что: выходили из Зоны машины, груженные большими деревянными ящиками с чугунными чушками...

Весна тогда накатила оглушительная какая-то, буйная. Весна - утро года, уже не хмурился день в тайге, а природа оттаивала стремительно. Исчезали прямо в воздухе последние мокрые снежинки, деревья покрывались какой-то неземной свежей пеленой, и в них то заголосит скворец, первый вестник нарождающейся жизни, то в небе подхватит песню жаворонок. Поют-поют...

Снег прятался от солнца, остался только в тени заборов, капель моросила с крыш, а вечером зависали длиннющие сосульки, чтобы к полудню, молнией сверкнув на солнце, разбиться вдребезги, с серебряным перезвоном. Появились бурые проталины, серый снег с шорохом проваливался, освобождая ростки жизни. Пахло талой землей, прелым листом, проклюнулась первая зелень, теплые ветра ласкали лицо... Низко над Зоной с радостным стоном летели вольные косяки гусей к родимому северу...

В общем, одурел от всего этого Квазимода, потерял рассудок. Ожившая природа словно ручьями растекалась по его телу, будила молодые силы, будоражила лучше крепчайшего чифиря, пьянила сладковато-острым запахом прошлогодней листвы и парной земли. И сколько ни уговаривал его друган Петя Ветютнев не дурить, пошел вразнос Квазимода - бежать, бежать, бежать...

Подъехала к вахте машина с этими чушками, а он уже там, под ними, заложен осторожненько Ветюхой. Залез солдатик в кузов - перед ним груда чушек, оглядел он их, все в порядке... Ну а под чугуном вряд ли кто продержаться может больше десятка секунд - проверено, тяжесть-то какая...

Воронцов продержался семнадцать минут. Вначале высвободил одну руку, затем вторую. Пока было полное ощущение гроба, но можно уже немного дышать. Тело неумолимо расплющивалось. А отказаться от затеи - как? Кого звать на помощь? Надо терпеть. Выдюжить.

Машина неслась по проселочной колдобистой дороге, и каждая ухабина страшной болью отдавалась в придавленном человеческом теле. Чушки били его, избирательно, по самым больным местам. Воронцов плакал.

Но вот неимоверным напряжением он пересилил страшный груз и рванулся вверх, сумев ухватиться руками за край ящика, подтянуться...