Забирая дыхание

— Что случилось? — спросил Нери. — Сегодня обеда не будет?

— Все стоит на плите. Ты что, не видишь?

— А что с бабушкой? С Джанни? Что-то случилось?

— Ничего, tesoro [30], все прекрасно!

Нери мысленно застонал. Этот обворожительный саркастический тон она употребляла всегда, когда была раздражена до крайности. Но он не сказал ничего, решив выждать.

— Какой чудесный день! — подзуживала она. — Солнце светит, сейчас четверть второго, обед готов, а твой сын до сих пор спит. Для него все еще полночь. Может быть, он часа в три или в четыре придет на завтрак. Может быть. А может и не быть. А бабушка полчаса назад объявилась здесь, чтобы сообщить мне, что она отказывается от ужина, потому что жратва в этом доме несъедобная. Она уже ушла спать. Для нее сейчас вечер. Значит, все в порядке. Мы можем снять часы со стены, дневного времени больше не существует. Может, ты хочешь поесть пасту сегодня только вечером в десять?

— Нет, я хочу поесть сейчас! — проворчал Нери. — Это означает, что сразу же после того, как разберусь с Джанни.

Габриэлла закатила глаза. С Джанни все терпели неудачу, каждый разговор будто в песок уходил, договариваться с ним о чем-нибудь было так же бессмысленно, как приглашать глухого на концерт. Однако она ничего не сказала. Если Нери решил что-то сделать, то это означает, что у него случились редкий припадок жажды деятельности и такой же редкий прилив энергии, которым ни в коем случае нельзя мешать или пытаться их предотвратить.

У Джанни была отдельная пятнадцати метровая комната на втором этаже дома с прекрасным видом на лужайку Роберто вплоть до Дуддове.

Нери постучал, но никакой реакции не последовало. Так что он открыл дверь.

— Ты что, спятил? — Джанни открыл заспанные глаза. Его волосы дико торчали на голове, а лицо из-за жары было красным. — Я что, сказал «войдите» или нечто подобное? Я еще дрыхну!

— Через пять минут ты будешь в кухне, или случится скандал. Это понятно?

— Чего ради? Что, Альфонсо опять что-то ляпнул, иначе почему ты срываешь на мне свое плохое настроение?

— Я должен с тобой поговорить.

Нери не стал дожидаться ответа и покинул комнату.

Джанни натянул одеяло на голову и выругался. Потом с трудом выбрался из постели и побрел в ванную.

Нери и Габриэлла почти закончили обед, когда Джанни появился в кухне и вытащил из холодильника банку с пивом.

— Ну что? — сказал он. — Что тут случилось такого чрезвычайно важного?

Банка хлопнула и провоцирующе запенилась.

— Так дальше продолжаться не может, мой милый друг, — начал Нери. — Ты закончил школу. Прекрасно. А дальше? Ты подумал, чем хочешь заниматься? Или ты собираешься провести всю жизнь в постели?

— Было бы лучше всего, — ухмыльнулся Джанни.

— Что хочешь делай, но не здесь, не в моем доме!

— Ты выгоняешь его? Это еще что такое, Нери? — Габриэлла оторопела. — Боже мой, это же вполне нормально, что человек после школы не сразу понимает, чем он хочет заниматься. Я тоже не считаю, что безделье и сон до опупения — в порядке вещей, но ты же не можешь просто выкинуть его из дома!

Нери никак на это не отреагировал и сконцентрировался на Джанни:

— Найди себе работу или начинай учиться в высшем учебном заведении. Мне все равно. Но делай хоть что-нибудь!

— Я бы мог податься в полицию, но у меня, конечно, нет никакого желания унаследовать твою идиотскую работу здесь. Ты мог бы замолвить за меня словечко в Риме, или там до сих пор сразу же швыряют трубку на телефон, как только слышат фамилию Нери? — Джанни сказал так специально, чтобы еще больше разозлить отца, и именно этого он и добился.

Тот встал и вышел из кухни, громко хлопнув дверью.

— Ну, это уже лишнее! — рявкнула Габриэлла. — Неужели в этой семье невозможно поговорить мирно и спокойно?

— Наверное, нет, — ответил Джанни и тоже вышел.

Габриэлла поставила посуду в посудомоечную машину.

Она не знала, что делать, она знала лишь одно — дальше так жить было нельзя.

35

Матиас проснулся со страшной головной болью. Понадобилась целая минута, чтобы осознать, что он еще жив.

Ставни были закрыты, в комнате темнота, хоть глаз выколи. Левая сторона лица болела. Он попытался глотнуть, но в горле пересохло. Ему срочно нужно было попить.

Медленно и осторожно Матиас поднялся, ожидая, что головная боль усилится, но после того, как он посидел две минуты выпрямившись, боль стала слабее. Он включил настольную лампу.

И только сейчас заметил, что на нем все те же вонючие штаны. Они были грязные, порванные, на коленях — кровавые пятна. Постель тоже была перепачкана. Его рубашка, которая скомканная валялась на полу, выглядела не лучше. Еще никогда в жизни он не ложился в постель в таком состоянии и даже не мог вспомнить, как уснул.

Двигаясь очень осторожно, чтобы прочувствовать, что и где болит и есть ли еще какие-то раны, он подошел к окну и открыл ставни. Жара волнами поползла в комнату.

Море блестело, лодки качались в сиянии солнца, посетителей в барах было немного. Мирное летнее настроение, прекраснее которого и представить себе нельзя…

Матиас посмотрел на часы. Было начало третьего. В углу кухни стояли две бутылки его особенной воды. Одну из них он выпил почти полностью и после этого почувствовал себя намного лучше.

Шарф! Его шелковый шарф! Его нигде не было — ни на полу, ни под рубашкой. Матиаса охватила легкая паника, и он обыскал каждый сантиметр комнаты. Ничего. Шарф исчез. Наверное, он потерял его, и если ему повезло, то шарф, как последний привет, ветер унес со скалы и забросил в море.

И золотая скрепка, которую швырнул в кусты рагаццо, тоже исчезла. Правда, Матиас ее не искал, тогда он о ней даже не подумал.

Он с отвращением стянул с себя брюки и вместе с нижним бельем, рубашкой и обувью засунул в пакеты, которые пока спрятал под мойкой за мусорным ведром. Затем он тщательно вымылся под душем и обработал царапины и ссадины заменителем йода, который не обжигал кожу и который он всегда брал с собой в дорогу. Его лицо было опухшим, но Матиас уже не переживал из-за сломанной челюсти, поскольку мог ею медленно, но двигать.

Он надел чистую одежду и почувствовал себя так, словно заново родился на свет. Оставшуюся воду он взял на балкон, уселся там и принялся наблюдать за жизнью и оживленным движением в порту. Он, конечно, понимал, что это глупо, тем не менее не мог оторвать глаз от ресторана в надежде, что вот-вот там появится Адриано. Появится, словно и не было вчерашнего дня.

И очень медленно, по кусочкам, к нему вернулись воспоминания.

Он не смог заставить себя еще раз взглянуть на трупы, он не хотел иметь с ними ничего общего. Он действовал исходя из необходимой самозащиты. Нет, собственно говоря, он даже не действовал, а просто отреагировал, охваченный страхом смерти. Оба получили заслуженное наказание, и никто не мог его ни в чем упрекнуть.

Он говорил себе это снова и снова. Сто раз, тысячу, пока медленно полз дальше — подальше от этого места, где прекрасно распланированная встреча закончилась так отвратительно. Рядом с покинутым маяком он нашел поросший кустарником выступ скалы, где было хоть немного тени и, совершенно измученный, уселся там, вытянув ноги. У него все болело, каждый миллиметр тела, и он не знал, как выдержит без капли воды целый день на палящем солнце.

Ему надо было подумать. Поразмыслить, что делать, что было бы лучше в данной ситуации и как ему спастись. Подумать, пока он еще мог думать.

Неподалеку от стоянки, где он оставил машину, сходилось несколько дорог. Оттуда можно было пройти пешком вдоль восточного или западного побережья острова, чтобы достичь южного мыса, или же попытаться пробраться через заросли поверху. Как Матиас понял, он находился на западном побережье. Но одно было ясно: ему ни за что не дойти до своей машины, не встретив по пути туристов или пешеходов. И даже если бы ему это удалось и он смог доехать до Джилио Порто, там пришлось бы поставить машину на стоянку за несколько миль от квартиры, а после в таком виде идти через весь населенный пункт и порт. Так рисковать он не мог. С водой или без нее, но ему придется выдержать, пока наступит ночь, когда вряд ли кто-то будет бродить по улицам Джилио.