Воскрешение на Ресуррекшн-роу

— Что этот человек сплетник, да еще и лжец в придачу! — отрезал майор. — Я не испытываю ничего, кроме презрения к вам и к профессии, которая заставляет вас потакать таким порокам! — Он с негодованием буравил Питта взглядом.

— Совершенно верно, — согласился Томас. — Слова человека могут ничего не сказать о том, кого он оговаривает, зато говорят многое о нем самом.

— Что? — Майор был поражен. Ему потребовалось несколько минут, пока до него дошел смысл слов Питта.

— Когда вы открываете рот, то непременно выдаете себя, — пояснил Томас. У него возникла новая мысль относительно майора Родни и его отношений с женщинами.

— Гм-м! — хмыкнул майор. — Никогда не занимался софистикой. Всю свою жизнь я был солдатом. Я человек действия и никогда не сидел сложа руки и философствуя. Для вас было бы лучше, если бы вы в свое время отслужили в армии — там из вас сделали бы мужчину. — Он взглянул на расхристанный вид Питта, развалившегося в кресле, и тот зримо представил себе сержанта, муштру, учебный плац. И улыбнулся, счастливый оттого, что это ему не грозит.

— Конечно, среди женщин есть много злобных сплетниц, — заметил Томас, подбрасывая майору нужные мысли. — А праздность — мать пороков.

Майор снова удивился. Он не ожидал таких разумных мыслей от полицейского, особенно от этого.

— Вот именно, — подтвердил Родни. — Поэтому я делаю все возможное, чтобы мои сестры были заняты делом. Уютные домашние дела и, конечно, изучение предметов, которые им по силам, — домоводство и садоводство, и тому подобное.

— А как насчет современных событий? Или может быть, немного истории? — спросил Питт, осторожно направляя его в нужную сторону.

— Современные события? Не говорите глупостей. У женщин нет ни интереса, ни способностей к таким вещам. И все это им не подходит. Как я вижу, вы не очень-то хорошо знаете женщин!

— Не очень, — солгал Питт. — Кажется, вы были женаты, сэр?

Майор заморгал. Он не ожидал подобного вопроса.

— Да, был. Моя жена давно умерла.

— Какое несчастье, — посочувствовал Питт. — И долго вы с ней прожили?

— Год.

— Как трагично.

— Сейчас все это уже в прошлом. Это случилось много лет назад. Да я и не успел к ней привыкнуть — на самом деле почти не знал ее. Я был солдатом — всегда вдали, всегда сражался за королеву и за родину. Такова цена долга.

— Да, это так. — Питту не пришлось изображать жалость — это горькое чувство росло в его душе, по мере того как внезапно пришедшая мысль все больше завладевала им. — И женщина не всегда оказывается другом, которого надеешься найти, — добавил он.

Майор задумался, вспоминая, как одна за другой рушились его надежды и иллюзии. Реальность оказалась несносной, но он справился и теперь чувствовал удовлетворение и даже превосходство над теми, кому еще предстоит познать разочарование.

— Они отличаются от мужчин, — согласился он. — Пустые существа — болтают только о модах, тряпках и прочих глупостях. И всегда смеются над пустяками. Мужчине трудно долго это выдерживать, если только он не так глуп, как они.

Идея уже созрела в мозгу Питта, и настало время проверить ее.

— Странная вещь с этими телами, — небрежно обронил он.

— С телами? С какими телами?

— Они все время появлялись. Сначала человек на козлах кеба, потом лорд Огастес, затем Портьес и наконец Хорацио Снайп. — Он заметил, как блеснули глаза майора и задвигался его кадык. — Вы знали Хорацио Снайпа, сэр?

— Никогда о нем не слышал. — У майора вытянулось лицо.

— Вы уверены, сэр?

— Вы сомневаетесь в моих словах?

— Скажем так, в вашей памяти, сэр. — Питту ужасно не хотелось продолжать, но чем скорее он это сделает, тем меньше боли причинит. — Он был сводником, поставлявшим женщин, и работал в районе Ресуррекшн-роу. Там же, где у Годольфина Джонса был порнографический магазин. Может быть, это слегка освежит вашу память? — Он поймал взгляд майора и теперь смотрел на него в упор.

Майор густо покраснел. Он был жалок и трогателен, и от этого Питту было, пожалуй, больнее, чем ему самому. Томас видел, как хрупок и незрел майор, словно ребенок, который так никогда и не повзрослел.

Родни не мог подыскать слова. Он был не в силах признаться, но и не осмеливался отрицать.

— Это то, чем вас шантажировал Годольфин Джонс? — тихо спросил Питт. — Он знал о женщине — из тех, что поставлял Хорри Снайп? А еще продавал вам фотографии?

Майор чихнул, слезы потекли у него по щекам. Он был в ярости оттого, что проявил слабость, и ненавидел Питта за то, что тот присутствовал при этом.

— Я не… я не убивал его! — заикался он, пытаясь взять себя в руки. — Клянусь всем святым, что не убивал его!

Питт ни минуты не сомневался в этом. Майор никогда не убил бы Джонса — тот нужен был ему, так как давал возможность реализовать тайные грезы и фантазии. В них майор мог проявить свою власть, чего не удавалось в жизни. Он вдвойне дорожил Джонсом, потеряв Хорри Снайпа: тот умер раньше художника. А без Снайпа ему был закрыт путь к безумным приключениям в мире живых женщин.

— Я и не предполагал, что вы это сделали, — спокойно ответил Питт. Он встал, глядя сверху вниз на маленького человечка. Ему хотелось выйти в туман и дождь и попытаться сбежать от отчаяния, охватившего душу. — Мне жаль, что пришлось говорить на эту тему. Больше об этом не будет сказано ни слова.

Майор взглянул на него полными слез глазами.

— Вы… доложите об этом?

— Вы не являетесь подозреваемым, сэр. Это все, что я вам скажу.

Майор снова чихнул. Он не смог заставить себя поблагодарить Питта.

Инспектор сам нашел дорогу к выходу и с облегчением вдохнул горьковатый туман.

Однако он все еще был далек от решения загадки. Маленькая записная книжка вдруг показалась ему менее перспективной. Чтобы найти остальные картины с иероглифами в виде насекомых, пришлось бы обыскать все гостиные Лондона. К тому же нет доказательств, что их владельцы были жертвами шантажа или какого-либо давления. Возможно, они просто покупали у него фотографии, и Годольфин Джонс пользовался таким завуалированным способом ведения учета. То, что он брал большие деньги за свои картины, было вдвойне выгодно: ведь таким образом он приобретал профессиональную репутацию, которой никогда бы не добился при своих умеренных способностях. Питт вынужден был восхититься изобретательностью этого человека.

Но клиенты, которым Джонс поставлял порнографические фотографии, ни в коем случае не могли желать ему смерти. Ведь никто не станет уничтожать источник тайных удовольствий, к которым пристрастился, как к наркотику.

Конечно, могла быть и другая версия: конкурент на рынке. Прежде Питта не посещала эта мысль. Фотографии Джонса были хороши — у него было больше вкуса, нежели у других деятелей в этой сфере, с которыми сталкивался Томас. Правда, опыт его был ограничен, так как он предпочитал не работать в тех районах, где процветал порок. И тем не менее каждому полицейскому порой приходится этим заниматься. Все фотографии, которые он видел раньше, были жалкими и банальными — просто голые женщины, и ничего больше. А у Джонса была претензия на искусство декадентского толка. В его фотографиях имелись выдумка, игра света и тени и даже некоторая утонченность.

Да, очень может быть, что какой-нибудь конкурент почувствовал, что его вытесняют с рынка, и воспротивился единственным известным ему способом решить проблему, надежным и окончательным.

Питт провел остаток этого дня и весь следующий, опрашивая своих коллег во всех полицейских участках в радиусе трех-четырех миль от Гэдстоун-парк и Ресуррекшн-роу с целью узнать о нынешних торговцах порнографическими фотографиями. Когда он наконец добрался домой, шел уже восьмой час, и Шарлотта немного волновалась, поджидая его. Однако у него не было сил давать объяснения, и он в душе благословил жену за то, что та не задала ни одного вопроса. Ее молчание было теплым и дружеским. Питт молча просидел весь вечер у огня. У Шарлотты хватило сообразительности заняться вязанием, и слышалось только пощелкивание спиц. Ему не хотелось рассказывать ей обо всей грязи, которую он видел, об извращенных умах и эмоциях, и о тех, кто пользуется этим ради финансовой выгоды. Сколько печальных маленьких человечков тискают бумажных женщин, испытывая приятное возбуждение от своих фантазий и прелюбодействуя в душе! Одна лишь похоть и страх — и ничего больше. Питту не удалось узнать ничего нового: никто не слышал о конкуренте, у которого могла возникнуть необходимость убить Годольфина Джонса, и хватило бы воображения похоронить его в могиле Альберта Уилсона.