Современный польский, чешский и словацкий детектив

Такова была ситуация, но, прежде чем пойти в свое управление и поговорить с Ковальским и Емёлой, я решил… допросить маму!

Другого человека, контакты которого с мальчишками-перекупщиками были столь же тесными, я не знал.

По дороге домой я на всякий случай купил цветы. Букет должен был облегчить установление взаимопонимания. Я рассчитывал, что мне удастся вымолить прощение за белые «Дилижансы».

Мама была не слишком любезна.

— Кажется, тебе нравится не ночевать дома? Тебя не было два дня, — заметила она. — Если совместное ведение хозяйства тебя не устраивает, то, пожалуйста, мы даже можем поделить горелки на газовой плите. Могу также купить кусок мела и обозначить в обеих комнатах границы наших интересов. За цветы благодарю. Они символичны, так как завяли и выглядят такими же замученными, как и ты!

«Уф-ф! — вздохнул я про себя. — О женщина, неужели разговаривать иначе ты уже не можешь?»

Чтобы чего-нибудь добиться, я решил быть любезным.

— Может быть, у тебя есть… новые классики, мама?

Мама раздумывала: «Войти с ним по довольно-таки интересному вопросу в контакт или нет? Показать или нет?»

Победило первое.

— Если хочешь, могу тебе показать, — сказала она любезно.

Я подошел к столику.

— Вот «Ньюфаундленд» с моржом, вот «Фолклендские острова» с королевой Викторией, «Бразилия» с Дон-Педро, «Мексика» с императором Максимилианом… — листала мама страницы альбома, где у нее были размещены первые выпуски марок.

— У тебя это… тоже от перекупщиков?…

— Нет. После неприятности с «Дилижансами» я со спекулянтами дела не имею. На этот раз мои классики из солидных источников. Большую партию я приобрела совместно с симпатичной блондинкой из филателистического магазина. У серьезного коллекционера…

Она вынула из сумки лист бумаги и, водя по нему карандашом, рассказывала:

— «Барбадос», «Бермуды», «Тобаго», «Занзибар», «Тринидад» и другие мне пришлось уступить моей приятельнице, так как не хватило наличных денег. Но классики, которые ты сейчас смотришь, ведь хороши?

— Конечно. Позволь мне посмотреть по списку, что там вообще было?

— Пожалуйста!

Я взял лист и, усевшись в кресло, начал просматривать. Список ни в чем не сходился с тем, который был составлен четыре недели тому назад на вилле. Очевидно, убийца — Посол (я узнал его руку по характерному написанию цифр 4 и 7), — помимо того, что предлагал мне при встрече в «Бристоле», имел и менее ценные дублеты.

— Можно узнать, когда ты это купила, мама?

— Три дня назад…

Сделка была совершена до моего неудачного ужина в «Бристоле». Дальнейшие расспросы об этом были бессмысленны.

Пока мама по случаю «визита чужого мужчины» варила кофе, я раздумывал над тем, каким образом встретиться с «симпатичной блондинкой». Поскольку она была клиенткой Мингеля, то, может быть, она договорилась с ним о встрече и, возможно, вчера или сегодня уже встречалась.

— Я вижу, у тебя серьезные заботы? — сказала мама, принеся нам по чашке кофе. — А ты не думал о том, что коллекционирование тоже может отвлекать от забот и монотонности будней?

— Пожалуй, да… Кстати, спекулянт, который продал тебе в долг белый «Дилижанс», приходил за деньгами?

— Пока нет. Если явится, я отведу его к майору Ковальскому. Я со своей стороны считаю дело законченным.

— Интересно… Как звали этого спекулянта?

— Как? Не знаю. Официантки в «Золушке» называли его Генеком. А почему, разреши спросить, тебя интересует этот Генек? Может быть, он тоже замешан в убийстве?

— Постольку поскольку.

— Очевидно, так же, как доктор Кригер или я! — скептически усмехнулась мама.

Меня интересовал Генек.

Этот клубок так и не был до конца распутан. Емёла и Ковальский теперь были прикреплены к моему делу. А дело о белых «Дилижансах», которыми торговал Генек, было прекращено…

Я решил, что сначала спрошу о Генеке в кафе «Золушка».

Мама не проявляла охоты к дальнейшим излияниям. Поэтому я допил кофе и, попрощавшись, направился в «Золушку».

Но прежде следовало узнать, что успели выяснить о Генеке Ковальский и Емёла. Поскольку Генек распространял белые «Дилижансы» и продал их даже моей маме, не исключено, что он занимается и другими делами.

Я зашел в телефонную будку и позвонил к себе в кабинет,

Через минуту отозвался Емёла:

— Понимаешь, в комнате Трахта я не мог заснуть. Во-первых, потому, что на новом месте. Во-вторых, жилище Трахта так — пардон, мне пришлось почесаться — заселено блохами, что я попрошу обсыпать меня снизу доверху ДДТ… Так вот, в первый раз я поступил как новичок, не проверив при обыске матраца. Когда ты позвонил и через комиссариат передал мне информацию о разговоре в «зиме», я уже ничего не говорил, но половина работы была сделана. Я вернулся с товаром, когда ты летел в Прагу… И даже хватило времени зайти к Генеку. Как явствует из блокнота, который я нашел в комнате Трахта, у Генека с Трахтом были общие интересы. Это любопытный парень… Как сказали официантки в «Золушке», его называли то Генеком, то Фуником, и вообще трудно во всем разобраться. Как только где-то что-то натворит — берет новое имя. Теперь, кажется, его зовут Алем…

— Как?! — заорал я в трубку.

— Ну, ясно ведь тебе говорю: Аль. Это якобы сокращение от Аль Капоне, понимаешь?

— Ты сказал об этом НД?

— Нет, Он меня не спрашивал…

Подвела координация! Откуда Емёла мог знать, что мы теперь ищем Аля?

— Говори, где Аль?

— Насыпь ему соли на хвост! Я бы поймал его уже неделю назад, если бы не осложнение с твоей уважаемой мамой! Потом полковник прикомандировал нас с Ковальским к тебе. Генек, он же Аль, уже несколько дней был настороже. И когда, найдя его адрес, мы вчера пошли туда, его уже и след простыл. Его мать, языкастая баба, каких свет не видывал, сказала, что он взял какие-то книжки и марки, уехал на велосипеде и не известно, когда вернется… Кажется, что-то его тревожило. Вчера утром какой-то паренек принес ему письмо. После этого Генек, он же Аль, смылся… Письмо это у меня. Только его сам черт не разберет. Это, наверно, шифр. Полковник тоже эту записку вчера видел…

— Как это полковник? — прервал я его. — Ведь его нет в Варшаве?

— Да, сейчас в Варшаве его нет. Но вчера он забежал на несколько минут и спросил, что нового…

— Значит, ему известно, что Мингель убежал?

— Да… Он даже переписал содержание записки… Я прервал разговор. Видимо, Кристина не знала о беседе Емёлы с драгоценным шефом. Не знал об этом и НД.

Когда я вбежал в свой кабинет, Емёла рассматривал марки, обнаруженные в комнате Трахта во время обыска. Ковальский помогал ему записывать номера марок по каталогу. Марки, найденные в номере Посла в «Бристоле», ждали своей очереди.

— Присмотрись хорошенько, Глеб. Такое можно увидеть только раз в жизни! — сказал Емёла, увидев меня. — Вот это и есть знаменитая марка «Десять краковских крон».

— Вот это «Батон-Руж» номер один, «Миллбери», «Цюрих» номер один и два… — пробовал объяснить Ковальский.

Они были как помешанные.

Я не мог позволить себе рассматривать марки. То, что Генек, он же Аль, получил во время моего отсутствия послание и тут же выехал, могло, вернее, должно было свидетельствовать о том, что шайка изменила срок планируемого убийства.

Мы знали, что они его готовят. Отсутствие Аля говорило о том, что это может произойти ближайшей ночью! Мы не знали только — где?

Мингель и Трахт вернулись в город, это было установлено, но разыскивать их в многолюдной Варшаве было бессмысленно.

— Где письмо? — взорвался я, даже не взглянув на «Десять краковских крон».

— Какое? — спросил Ковальский. — Есть семь писем с первой «Саксонией» на конвертах.

— То, что получил Аль! — заорал я на весь кабинет.

— А-а! Так ты разоряешься из-за этой шифрованной записки? И обязательно надо орать?! — Емёла почесал за ухом. — Где тут она… была… — Он полез в один, затем в другой карман.

Я выхватил у него из рук серый конверт.