Блондинки начинают и выигрывают

Улялякина же липла ко мне так, как будто хотела, чтобы ею немедленно овладели прямо на глазах у всего трудового коллектива. Я даже вспотел немного, отдирая от себя настырную девицу, которая вела себя как трехлетний ребенок, которому врачи уже вынесли безутешный вердикт: врожденный идиотизм. Неужели она действительно работает бухгалтером, а не только красит ресницы и ногти на руках по пять раз в день? Мне захотелось немедленно проверить ее знание таблицы умножения, ибо я имел серьезные основания сомневаться в них.

Единственное, что удалось мне выудить из прекрасной бухгалтерши, — это название банка, куда уплывают попавшие на тайный счет денежки: Объединенный национальный банк. На вопрос, кто указывает ей, какие суммы и куда переводить, эта безмозглая особа томно заявила, что устала танцевать и ей хочется пить. На вопрос, кто управляет счетом в банке, она заметила, что на месте Недыбайлы ни за что бы не позволила себе надеть под серый костюм коричневый галстук в розовую клетку. И что, по ее мнению, полоска цвета индиго на сером фоне в данном случае пришлась бы как нельзя более кстати. На вопрос, как часто совершаются переводы на обнаруженный мной счет, она вдруг вспомнила, что у нее в туфле гвоздь и это ужасно мешает ей ходить. Потом без всякой связи с предыдущим замечанием пролепетала, что ей интересно, почему задерживается Вася, и спросила, смогу ли я довезти ее домой на машине, если она меня об этом попросит. Я сделал вид, что не понял вопроса, и, перебив ее, поинтересовался, возвращаются ли попавшие на счет деньги обратно. На это девица вздохнула и прошептала, что жутко любит песни Филиппа Киркорова и что Киркоров душка. И что он ей зверски нравится, потому что страшно напоминает ей покойного дедушку по материнской линии.

Больше я не смог выдержать ее простодушного чириканья. Слава богу, вернулся Вася и спас меня от натиска томной бухгалтерши.

Рыжий оболтус появился весь всклокоченный, местами измазанный машинным маслом и ужасно злой. Барышня немедленно прилипла к нему, как репей. Мне оставалось только посочувствовать ее бедному кавалеру и пожелать ему мужества.

Закончив утомительный допрос, я с облегчением ринулся к уставленному бутылками столу и по самый нос окунулся в бокал с живительной жидкостью цвета чистого горного хрусталя. Отдышавшись, окинул зал новым взором, на душе как будто полегчало.

Утешало только то, что если мне ничего не удалось выцарапать из этой особы, то и другим вряд ли это удастся. Но все же я кое-что узнал. Кое-какие зацепки мне удалось раздобыть. Она сказала, что счетами в иностранных банках управляют по таблице кодов. Но это значит, что…

— Поразительно развязная девица, — внезапно прозвучал поблизости каркающий голос.

Я повернул голову. Это была Галина Валерьевна. Она одиноко возвышалась за столом, вооруженная ножом и вилкой, и изредка мрачно буравила гневным взором танцующие пары. Вид у нее при этом был такой, как будто она мечтала наколоть голову несчастной Натальи на вилку, аккуратно отделить ее от тела ножом, а потом скушать.

— Да, весьма специфическая особа, — был вынужден признать я. — И очень активная!

— Не то слово! — Галина Валерьевна подвинулась ко мне чуть ближе. — Знаете, я работаю рядом с ней и не понимаю, как вообще начальство ее терпит. Ведь ей просто некогда работать! Половину рабочего времени она любезничает со всеми мужчинами, которые имеют несчастье сталкиваться с ней в силу служебных обязанностей, а другую половину — занята прикреплением к лицу пластов отвалившейся штукатурки.

— Просто ужас! — поддержал я. Кажется, я уже немного научился разговаривать с женщинами. — Какой кошмар!

— Вы абсолютно правы, — поддержала меня Галина Валерьевна. Кончик ее острого носа гневно задрожал, а щеки, против обыкновения, раскраснелись. — Я, собственно, завела этот разговор, чтобы только вас предупредить. Я видела, как она приставала к вам. Все это омерзительно, а вы человек, по-моему, семейный… Она просто хищница, охотница за женихами! Она собирает скальпы покоренных ею мужчин, развешивает их по стенам, а потом в полнолуние совершает ритуальные пляски.

Я оценивающе оглядел главбуха. Если даже она ничего не знает о тайне левых счетов, то хотя бы сможет рассказать что-нибудь про Улялякину. Глядишь, и мелькнут золотой рыбкой в болотистой тине ценные сведения…

— Не хотите ли бокал вина? — галантно осведомился я.

— С удовольствием! — кивнула моя собеседница и продолжала: — А как она одевается? А?

— Жуть!

— Действительно, да? Обтягивающее, короткое — все напоказ! Разве приличная женщина может позволить себе такое?

— Никогда!

— К сожалению, мужчинам импонирует подобная вульгарность. При этом они просто теряют последние крохи разума. Взять хотя бы нашего простачка Васю Петина. Он волочится за ней, даже не подозревая, что у него есть пяток-другой не менее удачливых заместителей.

— Неужели? Какой кошмар!

— А вы думали!.. Честно говоря, порой я с трудом сдерживаюсь, чтобы не высказать в лицо этой особе все, что о ней думаю. Иногда так и подмывает. Как сейчас, например.

— Не хотите ли еще вина?

— Да, пожалуй… Представьте, а ведь она практически не может работать бухгалтером. Конечно, скажете вы, у нее есть корочка об окончании каких-то курсов, но на самом деле по специальности она не знает ничего!

— Неужели действительно ничего?

— Уверяю вас, абсолютно ничего! Так, парочку простейших операций она, конечно, освоила под моим чутким руководством… Умеет перегонять деньги со счета на счет, когда ей прикажут, и оформлять бумажки. Собственно, только из-за этого ее и держат — как удобный инструмент, предназначенный нажимать кнопки на компьютере. Не более!

— Но хоть таблицу-то умножения она знает? — с надеждой спросил я.

— Не твердо… Ее держат просто как ширму. Ведь она глупа как пробка и не сможет ничего рассказать даже под наркозом. У нее просто не хватит словарного запаса. Я делаю за нее львиную долю работы, я ухожу домой порой в десять часов вечера, в документах у меня комар носа не подточит, а ее в шесть часов словно ветром сдувает!

— Неужели?

— Представьте себе! — Галина Валерьевна совсем раскраснелась от вина и долго сдерживаемой обиды. — Мне достаются все шишки, а ей… Бонусы! Меня вызывает начальство и чихвостит за каждый просчет, а ей выписывают тысячные премии!

— Потрясающая несправедливость! — горячо поддержал я.

Глупо было не подлить масла в бушующий огонь разоблачения. И я подлил:

— Кстати, а ведь я слышал недавно на совещании у Деревяшкина, на конец квартала намечена очередная ротация кадров.

— И что? — встрепенулась Галина Валерьевна.

— Кажется, Петин предложил, чтобы должность начальника бухгалтерии заняла обсуждаемая нами особа.

— Все ясно! — Горькая усмешка искривила тонкие, без малейшего намека на помаду губы. — Меня, стало быть, отправят в утиль. Уволят! Ха, ну и пусть! Я посмотрю тогда, что станет с их бухгалтерской отчетностью! Я-то себе работу найду в два счета, а вот эта вертихвостка…

— Нет, о вашем увольнении пока и речи не идет. Просто номинально начальником отдела будет считаться она.

— Ну конечно! — Пучок волос на затылке гневно дернулся. — Я стану делать за нее всю черновую работу, а она будет только ставить подпись!

— Увы, увы, мир так несправедлив… Трудно искать в нем правды… — фальшиво вздохнул я.

— Не так уж трудно! Достаточно спросить об этой правде знающего человека.

— То есть вас?

— То есть меня! — Остренький носик обидчиво шмыгнул. — Уж я не стану покрывать их темные делишки, если спросят.

Ведь это я желал спросить ее о темных делишках, именно я! Это я мечтал узнать страшную правду о темных махинациях в нашей конторе! Я придвинул стул поближе к своей собеседнице.

— А скажите, Галина Валерьевна, правда ли, что… — Голос интимно понизился, чтобы ничьи уши не уловили даже обрывка сказанной фразы.

Галина Валерьевна заговорщически оглянулась и тоже наклонилась ко мне.