Отстрел непуганых мужчин

Я остановилась в изнеможении. Силы оставили меня. Если б я целый день таскала тяжелые камни, вряд ли я чувствовала бы себя более усталой.

— Дура, — без выражения прокомментировала Бэби. — Ты не умеешь не писать.

— Да, — согласилась я, — но придется. Я дала слово.

Я вглядывалась в чужие, мертвые черты, и что-то смутно знакомое стало проступать в их каменной неподвижности. Словно в том самом заброшенном, разрушенном дворце зажглась маленькая тусклая свечка. Она не способна осветить даже самой жалкой каморки, но ее колеблющийся огонек дает надежду. Огонек горит, значит, люди могут вернуться.

— Талантом нельзя бросаться, — мрачно и холодно уведомила меня подруга. — Он обидится и исчезнет навсегда. Так бывает.

— Бывает, — кивнула я, — только ничего уже не поделаешь. Я дала слово. Ты права, Бэби. Ты делала для меня все, а я ничего. Я ничего и не умею, я знаю! Я ничего не могу предложить тебе, чтобы тебе стало легче. У меня есть только талант. Я отдаю его.

— Он мне не нужен.

— А тебя не спрашивают, — оборвала я. — Я скоро вернусь.

Я знала, что мы не останемся здесь больше, завтра же мы улетим домой. Прежде, чем сделать это, я должна была уточнить одно обстоятельство. Уточнить на свой страх и риск, по собственному глупому разумению. Хитрости мне по-прежнему недоступны, зато исчезло привычное смущение. Нет, оно не исчезло, оно все еще при мне, просто я не намерена и далее с ним считаться. Есть вещи, которые ты совершаешь, не считаясь ни с чем и ни с кем, включая себя самое.

Я постучала в дверь.

— Да? — голос Юрия Андреевича звучал преувеличенно ровно.

Я зашла, села, посмотрела в напряженные глаза и повторила про себя фразу, произнесенную им над телом бедного Леши. Он сказал тогда: «Все-таки случилось». Сказал со странной покорностью судьбе. Теперь же покорности не было в помине, а была почти каменная жесткость.

— Что, Оля? — язвительно спросил он. — На мне цветы не растут и узоров нет.

— Вы не убивали Лешу, а Митю убить просто не могли бы, — не сводя взгляда с напряженных, кипящих болью глаз, немеющими губами прошептала я. — Он слишком хороший, чтобы вы могли сделать это. Вы не делали этого, да?

Напряжение моего собеседника мгновенно исчезло, сменившись растерянностью, даже недоумением.

— Я? — изумился он. — Оленька, опомнись, бедная!

Он тут же смолк, закусив губу. Я воскликнула:

— А Вадик тем более не мог! Он другой. Он совсем не мог! Вы нашли тело Петра Михайловича, приняли его за Лешино и решили, что его убил Вадик, да? В тот момент мы с вами и встретились. Я хорошо помню это. Но Вадик не при чем. Вадик, объясни ему, что это не ты, успокой его!

Я обернулась к Вадику, и тот ошеломленно выдавил:

— Э… я… ты чего? Я тебе чего, типа псих, что ли? У тебя чего, крыша поехала?

Он пожал плечами, потянулся за сочувствием к отцу, и тут, увидев нечто в его лице, гневно выкрикнул:

— Ты чего, и вправду думал, я убийца? Говори, ну!

— А что я должен был подумать? — холодно осведомился Юрий Андреевич. — Зная твою горячность и…

— Ты! — Вадик вскочил, опрокинув стул. — Ладно, кто-нибудь посторонний, а ты! Еще отец называется! Ты думал, я убийца! Ты мог! Как ты мог? Мама бы тебе показала, если б узнала! Да она бы плюнула на тебя, вот что! По-настоящему! Взяла бы и плюнула!

Похоже, эта смешная картина так и стояла у уязвленного Вадика перед глазами, наполняя мрачным удовлетворением.

— Но ты при мне грозил, что сделаешь это… — Голос отца впервые зазвучал жалко и нервно. — Ты ведь грозил, что убьешь… и…

— Я грозил, что убью Петра Михайловича? Да когда? Ты чего?

— Не Петю — Лешу. Когда я увидел тело, я сразу решил, это Леша. И что это мог сделать ты. Ты ведь ходил там рядом! Потом оказалось, это Петя. Но ты вел себя так странно, и я подумал… ты тоже мог ошибиться в темноте… а потом это второе убийство… я старался следить за тобой, чтобы помешать тебе, но не уследил… я был готов на все, лишь бы отвести от тебя подозрение… я боялся спросить тебя прямо, но я видел, что ты врешь милиции… Зачем ты врал, если не виноват?

— Потому что ты вел себя странно! — возмутился Вадик. — И ты врал! Я и решил, тебе это зачем-то надо. Я вовсе не думал, что ты убил — я же не псих какой! — но раз ты стал темнить, то и я. А когда наврешь, отступать нельзя… а ты считал все это время, что из-за каких-то паршивых баксов я убил человека! Да я теперь минуты с тобой вместе не пробуду, понял? Ты мне теперь хуже чужого, понял?

«Бэби объяснила бы, что Вадик холерик, — подумала я. — Наболтал в сердцах и успокоился, и забыл совсем. А Юрий Андреевич сангвиник, у сангвиников совершенно другие реакции. Человек часто ошибается, судя о людях другого темперамента по себе. Например, сам Юрий Андреевич что сказал, то и сделал, такой уж у него склад, поэтому он считает, что и сын такой же. Вот что объяснила бы мне Бэби».

Слушать дальнейшие оправдания счастливого отца я не стала, тихонько покинув помещение. Тем более, меня ждало новое дело. Мне был нужен Толик Савченко.

— Толик, — обратилась я к ошарашенному парню, оторвав его от каких-то бумаг, — нам с Аней надо завтра же улететь домой. Ты ведь сумеешь достать для нас билеты на самолет? У милиции наверняка есть специальная бронь. Кстати, у нас, наверное, не хватит денег, но ты, я думаю, одолжишь? Мы тебе их вышлем, как только прибудем в Петербург, сразу же. Договорились?

— А… а вам точно надо… и завтра же?

— Да, — кивнула я, — точно. Я не могу оставаться здесь ни дня.

Он неуверенно заметил:

— Ты имеешь в виду… у тебя ведь с Гагариным было… то есть, вы с ним…

— Да, у нас был роман, — не колеблясь, подтвердила я, — поэтому я не в состоянии продолжать отдыхать здесь после случившегося. Я должна вернуться домой.

— А Аня… она, может, останется? Ей будет интересно. Ты знаешь, — Толик оживился, — я ведь рассказал майору про Анастасию Крылову, и он меня похвалил. Эти двое задержанных упорно все отрицают, майору это не нравится. А то, что Крылова тайком сюда прилетала, очень веская улика. И мотив у нее есть, и возможность! И проживает не на нашей территории, это для майора самое важное.

— Проверь, пожалуйста, — попросила я, — не прилетала ли она еще и вчера. Или не она, а Руслан Касимов. Обязательно проверь!

— Ты думаешь, Гагарина тоже убили… то есть… ты извини, что я так…

Я вздохнула:

— Ничего, не волнуйся, говори спокойно. Да, я думаю, его столкнул в пропасть тот же человек. Митя догадался, кто он. Митя не зря звонил вчера по междугородке. Этот человек прилетел и убил его. Другой вопрос, что пользоваться собственным паспортом при покупке билета было б совсем глупо, но проверить все-таки надо.

— Я проверю.

— Скажи, — продолжила я, — среди Митиных вещей был такой большой черный блокнот? Блокнот с записями.

— С записями — точно нет, я бы запомнил. А что?

— Просто я его однажды видела. А в домике вы искали?

— Ну, мы забрали все его вещи, и я внимательно их смотрел. Никакого блокнота нет. Так Ане точно надо ехать? Мы бы с ней продолжили расследование. Я считаю, — Толик понизил голос, — она — моя муза. Она меня вдохновляет. Все замечательные мысли по расследованию приходят мне в голову именно при разговоре с нею!

«Потому что именно она эти мысли тебе в голову вкладывает», — подумала я, а вслух сказала: — Теперь расследование, наверное, переместится в Петербург?

— Да, наверное, — хмуро кивнул Савченко. — Крылову уже взяли под контроль, этих двоих вот-вот выпустят. Но, если б тут была Аня, мы бы с нею…

— А ты потребуй, чтобы тебя послали в командировку в Питер, — предложила я. — Ведь ты лично почти раскрыл все дело, так что имеешь право довести его до конца. Без тебя никто б ни о чем не догадался!

Толик оживился было, однако тут же сник.

— Майор не пошлет. Ему плевать!

Я посоветовала:

— А ты приставай к нему понастойчивее! Он, кажется, выше всего ценит спокойствие. Если он поймет, что спокойнее послать тебя в командировку, чем вечно выслушивать твои справедливые упреки, то и пошлет, это точно. Так что я надеюсь, мы скоро встретимся с тобою в Петербурге. Вот тебе мой домашний телефон. А завтра утром я жду билетов, договорились? Спасибо!