"Мерседес" на тротуаре (СИ)

— Топай, бегом. — Тяну Лидочку за собой в туннель.

— Никуда я не пойду! — Срывается она. Куда исчезла уверенность и жесткость, с которой не так давно Лида накручивала на пушку глушитель. Жизнь быстро меняет людей.

— Хочешь остаться в морге? — Вопрос задаю с самым невинным видом. Эффект поразительный. Теперь уже не я тяну криминальную девицу по подземному переходу в больницу, а она меня. Давно бы так.

Никогда бы не подумал, что так приятно видеть серые строгие глаза, не строгими, а сияющими. С Катей мы сталкиваемся на первом этаже травматологического отделения. Катя улыбается и я чувствую, как мой рот стремительно раздвигается от уха до уха.

— Привет! — Говорит она. Мы разглядываем друг друга, словно шедевры в Лувре.

— Катюша, я… — Начинаю говорить и чувствую, упирающийся в бок острый локоток Лидочки. Черт, за чем я ее притащил в больницу? — Познакомься, это Лида.

— Очень приятно. — Катя еще улыбается.

— Аналогично. — Заявляет Лида весьма развязано. Положительно, нужно было ее задушить в морге и оставить на попечение пьяного санитара.

— Она… — Пытаюсь объяснить Лидино присутствие. Но эта стервозина прерывает меня на полуслове:

— Я его любовница. — Самое обидное, что не врет. Верно говорят: ничто не обходится нам так дорого, как правда.

— Катенька, нам нужно поговорить. — Стремлюсь загладить возникшую неловкость. Серые глаза гаснут, Катя, едва заметно дергает плечиком и делает шаг в сторону, освобождая нам дорогу.

— Для вас — Екатерина Владимировна. — Негромко произносят ее мягкие губы. — Извините, я на работе. Мне некогда.

Я готов вытащить из-за пазухи пистолет и пристрелить Лидочку на месте. Но тогда ближайшие пятнадцать лет, мне точно не светит увидеть серые глаза. Не стоит Лидочка такой жертвы. Вытаскиваю из куртки правую руку вместе с металлоломом, цепляющимся за указательный палец. Подхватываю Катю под левую руку.

— Придется вам, Екатерина Владимировна, на время свои дела отложить.

— В больнице с оружием находиться нельзя! — Категорично заявляет Катя.

— Знаю. Но без оружия — опасно. Я все потом объясню.

— Ладно. — Соглашается Катя. — Только спрячь свою железяку. Нельзя нервировать больных. Пусть они не узнают, что ты буйно помешанный.

Ну, как спорить с таким человеком? Что не фраза, то шедевр человеческой мысли. Отправляю руку с оружием на прежнее место: за пазуху. Поднимаемся к Лешке. На лестнице нас тормозит розовощекая, голубоглазая сестричка — не девушка, а ходячий стандарт здоровья:

— Екатерина Владимировна, вас какие-то симпатичные молодые люди ищут. — Сестричка глядит хитро и игриво. — Такие крутые и веселые.

— Молодые люди? — переспрашивает Катя.

— Ну, да. Я, такая, стою, а они, такие, подходят и говорят: «Где найти самую симпатичную врачиху?» Я такая, спрашиваю: «Какую? У нас все симпатичные.», а они отвечают: «Екатерину Владимировну Савину». Они остались у 210 палаты, а я сразу побежала вас искать.

Так, не трудно догадаться, что это за молодые люди и почему они так жаждут встречи с Екатериной Владимировной. Стоит сорвать свидание. Последствия могут быть самыми катастрофическими.

— И не нашла. — Я говорю веско, так, что бы девочка сразу поняла, что от нее требуется.

— Я? — Удивляется сестричка.

— Именно вы. Все ходите и никак не можете найти. Но точно знаете: Екатерина Владимировна в больнице и скоро должна подойти в приемный покой. Понятно?

— Да. — Неуверенно говорит «стандарт здоровья» и вопросительно глядит на Катю. Та молча кивает. Приятно иметь дело с красивыми и умными женщинами… — Хорошо. Ну, я такая, пошла вас искать?

— Удачных поисков. — Подмигиваю я. Но тут до меня доходит. — Девушка, постойте. — Вконец запутавшаяся сестричка оглядывается. — Будьте так добры: заберите, пожалуйста, одежду Екатерины Владимировны, накиньте на себя, как будто она ваша и отнесите все в морг. Хорошо?

Сестричка снова вопросительно глядит на Катю. Та снова молча кивает. Девушка убегает в служебный гардероб.

— Во что ты опять вляпался?

— Катя, потом. Жди меня в морге и никуда не уходи. Я Лешку заберу и сразу к тебе.

— А меня вообще не существует? — холодно интересуется Лидочка.

— Существуешь, пока еще. — Неохотно признаюсь я. — Иди вместе с Катей и жди. Любовница. — Я отпускаю девушек и вслед Лиде бросаю — Бывшая.

Нельзя сказать, что на второй этаж я врываюсь как Бэтман. Нет. Жизнь, все же отличается от комиксов. Здесь иногда убивают, а умирать мне вовсе не хочется. Осторожно высовываю в коридор нос. За моей спиной раздается: «Что, земляк, от врачей прячешься?». Не вынимая руки из-за пазухи, резко оборачиваюсь. Двое больных в потрепанных спортивных костюмах с огромными пузырями на коленях, курят на площадке у окна. Один — молодой, лет двадцати. Второй ему в отцы годиться. В пожилом узнаю Лешкиного соседа с переломанными руками. У молодого в гипсе только правая рука. В левой — дымиться сигаретка. Лешин сосед по палате меня не узнает. И не мудрено: видел он меня всего один раз, да и то в халате. — За бутылкой бегал? — Спрашивает тот, что старше и хитро глядит на мою руку, сжимающую за пазухой рукоятку пистолета.

— Ага. — Дурачок, знал бы он, что я с испугу чуть не пальнул в него из своей «бутылки». -А вы что, армрестлингом друг с другом занимались? — Киваю на их загипсованные конечности.

— Точно, — весело соглашается молодой, — упирались, пока кости ни треснули. Только я одной рукой, а он, по старости — обеими. Зато теперь я левша, а дед-безрукий.

— Азарт — великая сила… — Киваю я.

Пожилой подходит ко мне, выглядывает в коридор и говорит заговорщическим полушепотом: «Иди, все чисто. Ни врачей, ни людей.» Мне кажется несколько странным разделение Homo Sapiens на врачей и людей, но дискутировать некогда. Выхожу в коридор. Мужик не соврал: действительно никого. Даже странно. Среди бела дня, в час посещений в коридоре, как в Арктике: холодно и пусто.

Не скажу, что у меня ноги не дрожат. Врать глупо. Очень не хотят мои нижние конечности нести дурную голову в 210 на свидание к кусковским головорезам. Но, куда деваться? Кроме головорезов, в палате Лешка. И оружия у него — два костыля. Инвалида выручать надо.

— Эй, земляк! — не успокаивается пожилой. — Может, нальешь за содействие?

— Конечно, — соглашаюсь не задумываясь. Мне, собственно думать некогда, да и нечем. Голова занята совсем другим. — Заходи в 210. Только со своим стаканом.

— Мой стакан уже там. А друга прихватить можно? — мужик указывает пальцем в сторону лестничной клетки.

— Можно.

У двери Лешкиной палаты останавливаюсь. Делаю вид, что слушаю, что там, за створками под табличкой 210 происходит. Только, что толку обманывать себя, не военная хитрость тормозит меня у дверей, а элементарный первобытный страх. Мгновенно представляю себе, как вхожу в палалту, говорю: «Привет!», получаю горяченькую, свежеиспеченную пулю прямо в лоб. Туда, где за хрупким сводом черепа, притаились, скукожившись от страха, все мои тридцать три извилины.

— Заходи, чего встал, — подталкивает меня в спину Лешкин сосед.

— Ай, была — не была! — почти кричу я и дергаю дверь на себя.

— Какие люди! — Сережа приветствует меня как старого друга. Откуда такая наглая самоуверенность? Их всего-то четверо. Сережа — за командира, охранник, что сидел на вахте в «КарКусе» и двое, которых я не знаю. Нас то же четверо. Я имею в виду трех больных в палате и себя. — Собственно, тебя, братан, и ждали!

Один из незнакомых боевиков, невысокий рыжий паренек, нахально берет с Лешкиной тумбочки яблоко и звонко надкусывает.

— Ждали, и дождались. — Вынимаю оружие и направляю прямо в радостную улыбку Сережи. Лицо у меня сейчас суперменское. Не один мускул не дернится. Не потому, что я такой крутой. От страха отказала мускулатура. Физически ощущаю каменную маску вместо щек. Хорошо, хоть губы не дрожат. И только, сволочь, язык ведет себя нагло и раскованно. — Раздевайтесь. Будем в пляж играть.