Честь семьи Лоренцони

Он прошел обратно по коридору, думая о том, что теперь делать, надеясь на то, что его неожиданный уход из квестуры натолкнет кого-нибудь на мысль о том, что надо прислать сюда оперативную группу.

Графа нигде не было видно. Вьянелло шагал следом за ним; он тяжело дышал; так же, как тогда, когда на одном дыхании взлетел к нему в кабинет.

– Позвонишь им, чтобы прислали оперативную группу?

Вьянелло хотел что-то сказать, но слова застряли у него в горле, и он молча кивнул.

– Тут должен быть еще один телефон, – сказал Брунетти. – Попробуй поискать в одной из спален.

Вьянелло снова кивнул.

– А вы?

– Вернусь обратно и поговорю с ними.

– С ними?

– Я хотел сказать: с ним.

На этот раз кивок Вьянелло свидетельствовал о том, что он пришел в себя. Он повернулся и зашагал обратно по коридору, стараясь не смотреть в сторону комнаты, где лежал труп Маурицио.

Брунетти буквально заставил себя вернуться в комнату и заглянуть внутрь. Ружье лежало на полу, справа от тела, его блестящее ложе находилось всего в нескольких сантиметрах от лужи крови, которая медленно растекалась по полу. Два небольших коврика, сбившиеся в кучу, валялись на полу: молчаливые свидетели недавней трагедии. Скомканный пиджак Маурицио, залитый кровью, валялся прямо под дверью.

Брунетти повернулся и, крепко затворив за собой дверь, вернулся по лестнице туда, где оставил графа и графиню. Они сидели на своих прежних местах, только теперь на руках графа не осталось и следа крови. Когда Брунетти вошел, тот снова посмотрел на него.

– Могу я с вами поговорить? – спросил Брунетти.

Граф кивнул и снова отпустил руку жены. В коридоре Брунетти обратился к графу:

– Где мы могли бы с вами поговорить?

– А чем здесь плохо? – ответил граф. – Здесь, по крайней мере, я смогу присматривать за ней.

– Она знает о том, что произошло?

– Она слышала выстрел, – отвечал граф.

– Отсюда? Из этой комнаты?

– Да, да. Но потом она спустилась вниз.

– Туда?! – Брунетти почувствовал, как у него внутри все похолодело от ужаса.

Граф кивнул.

– И она… видела его?

Граф равнодушно пожал плечами.

– Когда я услышал ее шаги, – как она в тапочках идет по коридору, – я быстро прошел к двери. Я испугался, что она меня увидит, и попытался чем-то его прикрыть.

Брунетти вспомнил о пиджаке, валявшемся у дверей, и удивился про себя, какой от него мог быть толк.

Внезапно граф повернулся и направился к дверям ближайшей комнаты.

– Может, нам все-таки лучше поговорить здесь, – сказал он, пропуская Брунетти внутрь. Из мебели там были только письменный стол, стул и книжный шкаф, набитый фолиантами.

Граф обессиленно опустился в кожаное кресло прямо у двери. Откинув голову на спинку, он моментально закрыл глаза. Потом открыл их и посмотрел на Брунетти. И опять ничего не сказал.

– Вы можете рассказать мне, что произошло?

– Вчера вечером мы с женой собирались ложиться спать. Было уже поздно. Я сказал Маурицио, что хочу серьезно с ним поговорить. Он был явно не в своей тарелке. Нервничал. И я, признаться, тоже. Я сказал ему, что начинаю сомневаться во всем, что касается похищения Роберто, что, обдумывая, как это произошло, я пришел к выводу, что это должны были быть люди, хорошо знавшие нашу семью, Роберто, чем он занимается. Зная о его планах на тот вечер, они и решили подкараулить его у ворот виллы.

Граф закусил губу и отвернулся в сторону.

– Я все ему высказал, все. Что больше ни на йоту не верю, что его похитили, чтобы потребовать за него выкуп.

Здесь он остановился и замолчал; и молчал до тех пор, пока Брунетти не выдержал:

– А он? Что он сказал?

– Сначала сделал вид, что не понимает, о чем я, сказал, что были письма с требованием выкупа; что же это может быть, если не похищение? – Оторвавшись от спинки кресла, граф резко выпрямился. – Маурицио прожил с нами большую часть своей жизни. Они с Роберто выросли вместе. Как-никак, он был моим наследником…

Граф не договорил; его глаза вдруг наполнились слезами.

– Вот потому-то я и… – произнес он так тихо, что Брунетти едва его расслышал. Но больше он ничего не сказал.

– Что еще случилось вчера вечером? – спросил Брунетти.

– Я потребовал, чтобы он рассказал мне, что он делал в то время, когда моего сына похитили.

– Но в материалах дела сказано, что он был здесь, с вами.

– Да, это так. Но я точно помню, что он отменил деловой ужин, назначенный на тот вечер. Словно он намеренно хотел провести этот вечер здесь, с нами.

– Тогда он никак не мог этого сделать, – заметил Брунетти.

– Но он мог заплатить кому-то, чтобы это сделали за него, – продолжал настаивать граф, и Брунетти не сомневался, что именно так он и думал.

– И вы ему об этом сказали?

Граф кивнул:

– Сказал, что даю ему время все хорошенько обдумать. О моих подозрениях. Что, в конце концов, он сам может пойти в полицию. – Граф снова выпрямился. – Или… поступить так, как подобает человеку благородному.

– Благородному?

– Да, благородному, – веско повторил граф, но так и не потрудился объяснить, что это значит.

– А потом?

– Вчера он целый день отсутствовал. Его не было в офисе, потому что я звонил туда и спрашивал. А потом… Вечером моя жена уже легла спать, и он… ворвался в комнату с ружьем, я подозреваю, он специально ездил за ним на виллу. И сказал… Сказал, что я был прав. Начал говорить гадости о Роберто, ни единого слова правды. – Здесь граф уже не мог удержаться от слез; они градом покатились по его щекам, и он даже не пытался вытереть их.

– …Он говорил, что Роберто был никчемным, избалованным бездельником, и что он, Маурицио, единственный, кто разбирается в делах компании, и поэтому все должно остаться ему одному. – Граф бросил испытующий взгляд на Брунетти, желая удостовериться, отдает ли тот себе отчет в том, какую змею он пригрел у себя на груди.

– …А потом он подошел ко мне вплотную с ружьем в руках. Сначала я ему не поверил, не поверил ни единому его слову. Но когда он сказал, что все будет выглядеть так, будто я сам это сделал… якобы от тоски по Роберто. И я знал, что на этот раз он не шутит.

Брунетти ждал.

Граф громко сглотнул и вытер лицо рукавом. На щеках остались следы крови Маурицио.

– …Он подошел ко мне вплотную, целясь мне в грудь, потом поднял дуло и приставил к моему подбородку. Сказал, что все обдумал и что это будет выглядеть именно так. – Граф снова замолчал, мысленно переживая эту ужасную сцену.

– Когда он это сказал, в голове у меня помутилось. Нет, не потому, что я испугался, что он меня убьет; а потому, что это будет сделано хладнокровно, потому что он заранее все спланировал. И еще из-за того, что… он сделал с Роберто.

Граф снова замолчал, погрузившись в тяжелые воспоминания. Брунетти осмелился задать вопрос:

– Что случилось дальше?

Граф молча покачал головой:

– Не помню. Кажется, я толкнул его, может, даже пнул ногой. Помню только, что я оттолкнул от себя ружье, отпихнул его плечом. Я пытался сбить его с ног; но ружье вдруг выстрелило, и я почувствовал… как меня заливает кровь. Его кровь. И еще что-то… – Он остановился и принялся судорожно отряхиваться, охваченный ужасом, вновь и вновь переживающий этот кошмар.

Он посмотрел на свои руки, на которых теперь не осталось и следа крови.

– …А потом я услышал, как жена спускается по лестнице ко мне в комнату и зовет меня. Помню, как она застыла в дверях, и я быстро подошел к ней. А потом… Больше я ничего не помню, в голове какой-то туман.

– Кто же тогда позвонил нам?

– Наверное, я. Думаю, так. И вот вы здесь.

– Как же вы с женой оказались наверху?

Граф снова покачал головой:

– Не помню. Ничего не помню, правда. С того момента, как увидел ее в дверях, и до того, как появились вы, у меня в голове словно провал какой-то.

Брунетти взглянул на этого человека; по сути дела, он в первый раз увидел его таким, какой он есть, – без мишуры, без ореола его богатства, знакомств и влиятельных связей; перед ним сидел немолодой изможденный мужчина с мокрым лицом, в рубашке, пропитанной кровью.