Инспектор милиции
Инспектор милиции читать книгу онлайн
В повести рассказывается о повседневном, нелегком, но очень нужном людям труде работников милиции. Герой повести после окончания средней школы милиции направляется в донскую станицу на должность участкового инспектора милиции.
Здесь его ждут первые встречи с новыми людьми, первая любовь, первые трудности и успехи на избранном ил поприще.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Хаток с завалинками и палисадниками, с соломенными крышами было не много.
К такой вот хате мы и подъехали.
Арефа сразу как-то изменился. В нем появилась вроде бы и подтянутость, но и что-то согнуло его, страдальческая сеть морщин легла на лоб. Это понятно. Совсем недавно он подъезжал к этому дому, чтобы увидеть своего младшего брата, покоящегося в гробу.
По замусоренному, давно не метенному двору стайками бродили куры и с любопытством посматривали на нас, склоняя головы набок.
— О чоро Андрей! — вздохнул, оглядываясь, Арефа. Сразу было приметно, что хозяйство осталось без требовательного хозяйского присмотра.
Из хаты вышел черноволосый мальчик, румяный и толстый, с початком вареной кукурузы в руках.
— Неужели тебе трудно загнать птицу в загородку? — крикнул на него Арефа.— Виноградник поклюют.
— А что? — лениво огрызнулся тот.
— Мать бы пожалел.— Арефа легонько шлепнул его по затылку.— Ну давай побыстрей…
Было видно, что кричать особенно Денисов на этого увальня не хотел. Жалел мальчишку. Сирота.
Паренек, не выпуская из рук початка, лениво затрусил по двору, сгоняя кур в отведенный для них закуток.
Арефа мялся. Я почувствовал, что ему хотелось войти в дом одному, без посторонних. Тем более — без милиционера.
— Сбегай за матерью!—приказал он племяннику, когда тот наконец справился с птицей.
Мальчик, продолжая грызть кукурузу, двинулся со двора.
— Попьем чайку? — предложил Арефа. А весь его вид и взгляд говорили обратное.
— Спасибо за приглашение, но, я думаю, вам лучше поговорить со снохой с глазу на глаз. По-свойски. Я только могу помешать.
— Что же, верно,— быстро согласился Денисов. Он немного подумал.— Но ты возвращайся поскорей. Обязательно. Перекусим.
— Час вам хватит? — спросил я.
— За милую душу.
— Если, конечно, надо, я могу погодить…
— Хватит, хватит,— махнул рукой Арефа. И, похлопав себя по животу, добавил: — Ему годить не прикажешь. Ты, значит, помни—Мирикло, сноха моя, что-нибудь сообразит.
Я отъехал от двора, ругая себя за недогадливость. Вообще появляться здесь в форме было глупо. Уж где-где, а в деревне языки работают неутомимо… Но Арефа тоже хорош. Мог предупредить. Или опять шпилька? Догадайся, мол, сам. Иди разбери этого Арефу…
Все же, что ни говори, деликатный он человек. И приглашение его было деликатным. И в то же время настойчивым. Может, и нет никакой хитрости у него за душой?
…Лейтенант, дежурный Альметьевского РОВДа, ничего не знал о моем приезде, хотя Мягкенький заказал вчера при мне телефонный разговор с местной милицией.
Лейтенант что-то писал, и ему было не до меня.
— Может быть, начальство в курсе?
— Зам у себя. А начальник в отпуске. Что тебя занесло в такую даль?
Дежурный был вряд ли старше меня. Мог бы. отнестись и повнимательней.
— Парней двух разыскиваю,— небрежно бросил я.— Пропала лошадь… Цыгане, они…
Он вскинул на меня глаза и, испуганно оглянувшись, тихо проговорил:
— Ты тут потише. Капитан наш как раз из них, из цыган, будет…
Я покраснел. Вечно попадаю в неловкое положение с этой моей несдержанностью. Хорошо, что в дежурке больше никого не было.
После такого конфуза я шел к капитану весьма пристыженный. Савченко, так звали лысеющего, средних лет капитана, встретил меня сдержанно, как подобает по ранжиру.
Мягкенький говорил именно с ним.
— Ладно,— подытожил зам, когда я, краснея и сбиваясь, изложил ему цель приезда.— Спали вы, товарищи, долго. Много воды утекло… Знаете, сколько людей проезжает через Альметьевскую? Сотни и даже тысячи! Н-да, сладко почивали…— Он задумался.— Вообще таких что-то не припомню. Мы этих аферистов знаем всех. А тот Сергей Денисов, случаем, не родственник нашего Денисова? Который помер недавно?
— Племянник,— подтвердил я.
— Скажи-ка! Как будто семья примерная. Отец его там у вас, кажется, в правлении колхоза?
— В сельсовете,— сказал я,— депутат.
— Смотри-ка,— усмехнулся Савченко.— Как это получается? Не уследил, выходит?
Мне стало обидно за Арефу. Через каких-нибудь полчаса я буду сидеть с ним за одним столом, пить обязательный для гостей чай…
— Мы считаем… В основном интересуется лошадьми Дратенко…
— Вы считаете,— снова усмехнулся капитан и набрал номер.— Степа, зайди.— Он положил трубку, потер руки, глядя в окно.— Пошел хлеб. Теперь ни сна, ни отдыха… Всех почти разогнал по колхозам.
В комнату вошел коренастый, лет шестидесяти, сильно припадающий на одну ногу мужчина в штатском. Он ежеминутно поправлял широкой пятерней прямые волосы, падавшие на глаза, и с угрюмым любопытством бросал на меня взгляды.
— Степа, тут товарищ из Краснопартизанска. Не припомнишь такого Дратенко? Специалист по лошадям?
Степа, которого мне капитан так и не представил, сильно выставляя вперед челюсть, просто ответил:
— Знаю.— И, обернувшись ко мне, спросил: — Васька?
— Так точно, товарищ…— Я вопросительно посмотрел на него, ожидая, что мне хотя бы скажут его звание или должность. Но я так и не был в это посвящен.
— Что он у вас натворил? — смотрел на меня в упор Степа, опираясь сильной рукой на стул.
— Разыскиваем,— неопределенно ответил я.
— На блины хотите пригласить? — без тени юмора спросил Степа.
— Подозревается в краже породистого скакуна.
— Давно увели лошадку-то?
— В июле…
— Да, в июле Дратенко тут был. На линейке, запряженной двумя лошадьми.
Я сообщил подробные приметы Маркиза. Степа, подумав, сказал:
— Одного коня я помню. Вороной. А другой, врать не буду, не знаю. Кажется, светлый.
— Дратенко один был или с кем-нибудь?
— Их несколько сидело на линейке. Прокатились по станице лихо, почти не задерживаясь…
Вот и все сведения, какие я получил в Альметьевском РОВДе.
Но меня так заинтересовала личность Степы, что я справился о нем у дежурного. После моего долгого визита к замначальника лейтенант стал словоохотливее.
— Степан Гаврилович — сила! Всех лошадей и лошадников знает в области. Что там в области, думаю, по всему югу, до самого Кавказа. Лихой, говорят, кавалерист был. В отряде самого Огнева воевал...
— А кто такой Огнев? — спросил я.
— Ты Огнева не знаешь?
— Не знаю,— честно признался я. Лейтенант покачал головой:
— Про выстрел с «Авроры» знаешь?
— Это каждый школьник знает.
— Правильно. А мало кому известно, что орудием, которое произвело этот выстрел, командовал Огнев Евдоким Павлович. Из соседней станицы Пролетарской. После уж, в гражданскую, он сюда вернулся. Командовал отрядом под началом Пархоменко. Погиб как герой. Так вот, наш Степан Гаврилович в отряде Огнева начинал. В Отечественную получил ранение. Демобилизовался и пошел в милицию. Еще вопросы есть?
…Через час мы сидели с Арефой в хате вдовы Андрея Денисова. Признаться, кочки меня изрядно порастрясли, и разыгрался волчий аппетит. Все мои помыслы были обращены к кухне, где хлопотала Мирикло. Я спросил Арефу, чем это так привлек его соотечественников Маркиз. Жеребца ведь выбраковали зоотехники колхоза.
— Маркиза выбраковали из производителей,— пояснил старый цыган.— А конь красивый. Это у нас почитается в первую очередь. Цыган выбирает коня, как невесту. Чтобы самому было приятно и другие сказали, что красив. Маркиз — видный. Благородный статью. А без осанки и конь — корова. Правда, есть и у него свои недостатки: злой, заносчивый. Только ты никому об этом не говори,— шутливо сказал Арефа.
— Почему?
— У нас, у цыган, самым большим грехом считалось выдать, какой есть скрытый изъян в лошади. Особенно покупателю. За это в старое время били. Крепко били. И владелец лошади и другие. Все били. Вообще предательство не любили. Что знаешь, держи при себе…
— А если убийство? Молчать ведь — преступление. Арефа пожал плечами:
— Конечно, это так… Но в старое время донести за убийство промеж себя тоже считалось позорным. Судили своим судом. По справедливости.