Живая бомба

— Это какой же? — поинтересовался Меркулов.

— Бизнес придет к выводу, что это государство ему не подходит, и решит поменять его на другое. Как он это сделает — предсказать невозможно. Деньги у бизнесменов на это имеются, а наш народ — с помощью средств массовой информации — можно убедить в чем угодно. Даже в том, что Березовский — новый Христос, а Мать Тереза — воплощение дьявола на земле.

— Ну-ну, не надо так о народе. Народ — он, знаешь, тоже терпит, терпит, а потом… — Тут Меркулов взял стакан с водкой и, запрокинув голову, вылил его содержимое себе в рот. Поставил стакан на стол и закусил шпротами. — Вообще, — продолжил Меркулов с набитым ртом, — смотрю я на все это и удивляюсь. Неужели у нашей власти атрофировался инстинкт самосохранения? Ведь защита прав частной собственности — это не только защита экономики, бюджета, социальной сферы. Это защита собственной стабильности и безопасности. Что еще нужно сделать, чтобы наши власти зачесались?

— Вот-вот, — поддержал начальника Поремский. — Дай бандитам от бизнеса волю — они, конечно, друг друга укокошат. Но заодно и мирных граждан перебьют. Яхоть и «мал», но девяностые годы прекрасно помню. Тогда, в девяносто пятом, крупный бизнес сумел договориться: мол, кончаем, пацаны, друг друга мочить. Пора жить дружно. Но нынче подобный фокус не пройдет.

— Это почему же?

— Так ведь нынче нет прямой угрозы для жизни. Раньше у бизнесменов отнимали жизнь, теперь — бизнес. Бизнес в крайнем случае можно и поменять. А вот жизни другой не будет.

Меркулов задумчиво посмотрел на бутылку.

— Ты прав, ты прав… — проговорил он. — Стало быть, полюбовно наши бизнесмены договариваться не станут. А это значит, что «холодная война», которую они ведут друг с другом, будет продолжаться. И укротить наших российских акул в состоянии только наша российская власть. А реальная власть у нас в стране кто?

— Президент.

Меркулов кивнул взлохмаченной головой:

— Президент, генеральный прокурор, министр внутренних дел, директор ФСБ, я, ты, Турецкий, Грязнов, даже Никитина и Камельков!

Поремский усмехнулся и тоже кивнул:

— Так и есть.

— Ну вот давай тогда за власть и выпьем! А если учесть, что власть — это мы с тобой, то, значит, за нас!

Поремский вновь наполнил стаканы, и мужчины вновь выпили. Меркулов потянулся было за хлебом, но махнул рукой и не стал закусывать.

— Начинать, Володя, нужно с судебной власти! изрек он.

Так ведь уже начали, Константин Дмитриевич. Полгода назад законодательные поправки вывели хозяйственные споры из-под юрисдикции обычных судов.

— Вывести-то они вывели. Но теперь все продолжается в арбитражных судах. Я имею в виду взяточничество, злоупотребление служебным положением со стороны судей. Вот скажи мне, Володя, кто реально может запретить им выносить неправомочные решения?

Поремский цокнул языком:

— У вас слишком пессимистический взгляд на вещи, Константин Дмитриевич. Ведь судебная реформа для того и нужна, чтобы покончить с коррупцией в судах. Положение должно измениться.

— Да ни черта оно не меняется, это твое положение! Про коррупцию в судах теперь молчат, а она между тем цветет буйным цветом. А наши законодатели! Все, что они могут, это демонстрировать «озабоченность». Ты и сам знаешь, что недавно в Думе прошли слушания по проблеме захвата бизнеса. И что? Рекомендовано принять очередные поправки к очередным законам. Но это наивно, Володя. Проблемы лежат не в сфере законов. Проблемы лежат в сфере их исполнения.

— Выходит, что виновата исполнительная власть? Президент виноват?

Меркулов наморщил широкий лоб.

— Все считают, — медленно и раздумчиво заговорил он, — что исполнительная власть в стране всемогущая. Но можно ли защитить всех? Теоретически — да. Если только этим и заниматься. Можем ли мы считать, что наша исполнительная власть сейчас эффективна?

— Не знаю. Наверное, не очень.

— А будет ли она эффективнее, если плюс ко всем своим проблемам еще станет подменять законодательную и судебную?

— Нет.

— Вот то-то и оно.

— Значит, выход из ситуации просматривается лишь один. Нужно биться за ограничение коррупции вообще. А кто может сделать это?

— Кто?

Меркулов обвел пальцем в воздухе круг:

— Общество в целом, вот кто. И в авангарде этой борьбы должны стоять мы — профессионалы. Согласен?

Да, Владимир Дмитриевич. С этим трудно не согласиться.

Ну тогда давай еще по одной — и по домам. — Меркулов задрал рукав пиджака и глянул на часы. — Меня уже моя Леля заждалась. — Он взялся за бутылку, посмотрел на Поремского. — Ты как, вообще, не возражаешь?

Возражать Поремский не стал.

Глава 8

СВИДАНИЕ

Миша Камельков и Юля Иванова возвращались с дня рождения их общего знакомого в прекрасном настроении. Они шли по асфальтовой дорожке, освещенной желтыми фонарями. Камельков без конца сыпал анекдотами, Юля весело над ними смеялась. Многие она слышала и раньше, но Камельков так артистично их рассказывал, что невозможно было удержаться от смеха.

— Ох, Михаил! Тебе бы не в юридической конторе работать, а на сцене — артистом разговорного жанра.

— Это точно, — согласился Камельков. — Одно плохо — Петросяну и Хазанову придется уйти в управдомы.

— Это почему же?

— Не выдержат конкуренции.

Тут Камельков состроил такую высокомерную мину и так значительно посмотрел на Юлю, что она не выдержала и рассмеялась.

— Ты точно артист! Ох! Слишком много смеха для одного вечера! Не расплакаться бы потом.

— Это вы, женщины, можете, — подтвердил Камельков. — В принципе все женщины — шизофренички.

Глаза Юли возмущенно сверкнули.

— Ну вот, договорился, — сказала она. — Почему это мы шизофренички?

Камельков насмешливо приподнял бровь, как это делал профессор Дзикевич:

— Посуди сама. Какой самый главный признак психического расстройства?

— Не знаю. Какой?

— Частая смена настроений! — изрек Камельков с видом знатока человеческих душ. — Допустим, человек только что хохотал как ребенок — и вот он уже рыдает и ненавидит весь мир. А проходит еще пять минут — и он опять смеется. Еще пять минут — и снова слезы. Ты когда-нибудь видела, чтобы мужчина так поступал?

— Ну… — Юля задумалась.

— Не напрягайся — не вспомнишь. А вот женщины постоянно себя так ведут.

— У нас просто другой темперамент, — возразила Юля. — И более острый взгляд на мир. Мир ведь страшно переменчив: меняется он, меняется и наше настроение.

— Наоборот, мир до смешного стабилен, — продолжил поучать Камельков. — Настолько стабилен, что иногда делается тошно и хочется немедленно в нем что-нибудь переменить.

— Ага. Что-нибудь взорвать, разрушить, перевернуть с ног на голову. Типично мужской подход к жизни. Оттого у человечества и все проблемы, что вам, мужикам, не сидится на месте.

— Это не так! — горячо воскликнул Камельков и принялся возмущенно жестикулировать. — Мы двигаем прогресс, создаем цивилизации!

— А потом сами же их и разрушаете, — усмехнулась в ответ Юля. — Помнишь тост Леонова? «Чтобы количество погружений равнялось количеству всплытий!» А по-моему, не надо никуда погружаться, тогда и всплывать не придется. Согласен?

— Не совсем. Мы ведь не просто так погружаемся и всплываем — мы бережем ваш покой. Чтобы вам не пришлось заниматься этим неблагодарным делом.

Юля вздохнула:

— Вы, мужчины, страшные упрямцы. Не буду спорить, мне тебя все равно не убедить.

— Вот это правильный подход, — немедленно согласился Камельков. — Нет ничего противнее женщины, которая без конца спорит с мужчиной. Или с мужчинами. Так и кажется, что у нее вот-вот вырастет борода.

Юля засмеялась:

— Из-за нервного расстройства, что ли?

— Из-за гормональных сдвигов. Она ведь все время пытается доказать, что она такая же, как мужики. Вот только зачем — непонятно.