Как загасить звезду

В подворотне и дальше за ней на лестнице все вмиг преобразилось, как будто они попали в другой город, а может быть, и в другую страну. Было темно — уличные фонари, стоявшие вдоль переулка, частью были испорчены, частью побиты. А те, что еще горели, рассеивали такой тусклый жидкий свет кругом, что когда он достигал земли, то становился почти незаметен, бессилен и уже ничего не мог осветить. И небо здесь было другим — там, на проспекте, где кипела жизнь, оно казалось синим, звездным, многообещающим. Здесь — свинцовым, беззвездным, убитым. Под ногами на тротуаре было сыро, серо и такое впечатление, что грязно. Прохожих и припаркованных к тротуарам машин было очень мало. Располагавшиеся в тесном переулке дома не были, судя по всему, жилыми. На серых фасадах чернели окна. Не слышалось и не виделось никакой характерной для обычного дома жизни — ни звука включенных телевизоров, ни человеческих голосов, ни уютно светящихся абажуров и люстр за тюлем и шторами. Это были пустующие по вечерам офисы, а может быть, и предприятия, мастерские, склады. Было тихо — шумное веселье, царившее на проспекте, сюда не доносилось. Но тишина была неприятная, неспокойная, заставляющая прохожего невольно поеживаться, оглядываться и ускорять шаг. Лишь звуки ветра, шелест деревьев и скрип лестницы, по которой спускались менты. Время от времени, почуяв приближающиеся шаги на тротуаре, начинали выть и рваться приблудные псы, нашедшие приют за воротами запущенных дворов и в будочках сторожей.

Справа от лестницы в нескольких метрах от ближайшего фонаря Костов различил людей, собравшихся группкой. До него доносился гомон тихих переговоров, которые они вели меж собой. Недалеко стояли милицейский «уазик» и «Скорая».

— Ну, где тут у вас что? — обратился он к собравшимся после обмена приветствиями. Вместо ответа они расступились, и Костов смутно увидел за их спинами, под лестницей, которая одним боком примыкала к кирпичной стене, белеющую на земле в грязной жиже женскую блузку.

Тело лежало навзничь, руки раскинуты (правая ладонь в крови), согнутые в коленях ноги подвернуты, подбородок задран вверх. Взгляд прозрачных водянистых глаз направлен в небо. Слева от шеи до пояса белая блузка убитой была залита успевшей побуреть кровью. Но одежда выглядела целой — ни чулки, ни белье (в разрезе блузки виднелся кружевной белый бюстгальтер), ни юбка не были разорваны. Вот только… Юбка была невысоко задрана, но она могла задраться и при падении. «Женщине под тридцать на первый взгляд, — прикинул Костов. — Но пусть уж лучше эксперты уточнят, с возрастом не угадаешь — грим, косметика… Да и ткани у трупа застывают… Лицо меняется. А на проститутку не похожа». Он осмотрел тело еще раз — ни яркой блескучей бижутерии, ни привлекающих внимания деталей одежды. Чулки с кружевной резинкой на силиконе — их носят и вполне респектабельные женщины. Туфли строгие. Косметика размазалась — ресничная тушь растеклась по подглазьям, помадой был испачкан подбородок, но, насколько Костов понимал, первоначальный грим вряд ли был ярким, вызывающим.

— Сумочка? Или документы? Деньги? — обернулся он к коллегам. Те дружно отрицательно покачали головами.

Костов присел на корточки, поближе придвинулся к голове трупа и вытянул шею, чтобы рассмотреть рану. Кто-то из оперов сзади дал ему карманный фонарик. Темный широкий разрез, разошедшиеся набухшие черные края…

— Удар ножом в шею, — пояснил ему тот, кто подал фонарь. — Наверное, она даже не кричала. Просто не успела. Моментально истекла кровью. Сонная артерия… Какое-то время она прижимала ладонь к горлу, но быстро ослабла — за секунды… Нож не найден.

Костов погасил фонарик и выбрался из-под лестницы. Надежда все это время безмолвно следовала за ним — залезала под лестницу, наклонялась над трупом.

— Кто ее нашел? — для порядка поинтересовался Костов.

— Позвонили в дежурку и сообщили. Неизвестный, — объяснил знакомый местный опер, который встречал его на проспекте.

— Послушай, — задумчиво проговорил Костов и еще раз обернулся в сторону лестницы, замер на несколько мгновений. — Послушай, а с чего вы взяли, что она проститутка?

— Не знаю даже, как объяснить, но у меня на этот счет никаких сомнений. Я и с отделом нравов уже советовался. Нетипичная, но проститутка, — пожал плечами коллега. — Квартал тут такой… Какие-то неуловимые признаки — чулки, блузка… Может, духи? Не знаю. Кто еще придет поздним вечером в эту подворотню?

— Кстати, — закивал Костов (Надежда стояла рядом и внимательно слушала), — а зачем проститутке идти в эту грязную подворотню? Если она профессионалка, у нее должно быть гнездышко для клиентов.

— Так в том-то и дело, — оживился опер. — Нормальная женщина сюда по своей воле не пойдет. А проститутка… Клиенты разные попадаются, с разными причудами. Кому-то хочется вот так… Стоя в грязи, задрав девушке юбку, прижав ее спиной к кирпичной стене под лестницей. А может, он сказал, мол, спешу, некогда мне на квартиру ехать. Сняли ее где-то поблизости — руку даю на отсечение. Она выторговала себе повышенный тариф, отправилась с ним в подворотню. Он прижал ее к стенке, задрал ей юбку, а в решающий момент достал лезвие и… Она тут же упала и под лестницей и осталась. А он медленно удалился — спешкой только внимание к себе привлечешь. Переулок темный, безлюдный.

— Эк ты все в красках представил. А потом ему захотелось ее зарезать… Медики что говорят — был у нее сексуальный контакт или нет?

— Пока ничего на этот счет не говорят. Патанатом определит.

— Ну, что, поздравим друг друга с сексуальным маньяком? — пошутил Костов. — Ты вот что, попроси отдел нравов, раз уж ты с ними консультировался, пусть напрягут своих информаторов — что за девушка? Под кем работала? В общем, все, что можно узнать.

— Обязательно, — согласился опер. — Да ты сначала с задержанными потолкуй. Я тебе говорю, ее где-то поблизости сняли. Мы сразу сообразили, в округе обход сделали, нескольких девок задержали до твоего приезда. Они в «Змейке», в подсобке сидят. Кстати, там и бармен — наш «барабан»…

— Ну, можно грузить? — к операм подошли санитары со «Скорой».

— Фотографы уже отработали? — обернулся Костов к коллеге и, получив подтверждение, дал отмашку санитарам.

Те, заметно обрадовавшись, — топтались без дела уже два часа — быстро принесли носилки, пластиковый серебристый мешок для трупов. «Давай, ты заходи сзади…», «Я здесь подхвачу…», «Осторожно, осторожно, за ноги…» — доносились до Костова негромкие деловитые реплики санитаров.

— Это вам или куда? Может, в пакет вместе с трупом положить? Упало, пока грузили… — снова раздался рядом с Костовым голос одного из санитаров — по-видимому, старшего. Он что-то протягивал Костову, какой-то моток перепутанных капроновых ниток, показалось ему. Антон удивился, вгляделся в предмет попристальнее и понял наконец: в вытянутой по направлению к нему руке санитара был зажат короткий темный женский парик.

Костов пожал плечами — зачем ему этот парик? Пусть грузят с трупом. И в этот момент…

— Антон Сергеич! — раздался голос Надежды — странный голос, слишком звонкий и напряженный. — Идите скорее сюда!

Костов без особой охоты снова полез под лестницу — у Надежды опять фантазии. Санитар и напарница, стоя в развороченной множеством побывавших здесь сегодня ног влажной глине, смотрели на Костова и ждали, когда он приблизится. Труп уже погрузили на носилки, но еще не завернули в пластик. Девушка на самом деле оказалась блондинкой — волосы, в свободном состоянии, судя по всему, достигающие плеч, были замотаны резинкой на затылке небольшим светлым кукишем. На лоб падали растрепавшиеся пряди.

— Посмотрите, Антон Сергеич! — сдерживая волнение, заговорила Надежда. — Посмотрите повнимательнее. По-моему, это…

— Соловей. Это Алена Соловей, — закончил за нее Костов.

В зале «Змейки» на пробиравшихся к подсобке ментов никто не обратил внимания — обычная для этого времени суток публика развлекалась как всегда. Сигаретный дым стоял в воздухе плотными слоями, хоть топор вешай. Практически все столики были заняты. Звон бокалов, вилок, ложек, жеманное хихиканье девиц и взрывы басистого мужского хохота, неразличимая ухом каша слов, из которой время от времени выбиваются обрывки диалогов. «Я ей говорю: дура ты! Это не гранат, а пироп! Видишь, в центре нет яркой светящейся точки… Это пироп! Обманули тебя…» — «Извините, мужики, но я наел и напил только на двести… Извините». — «Слушай, унеси это. И принеси нам натурального вискаря. Премудрого вискаря. Понял, о чем я?» — «Ах, я от «Чиваса» тащусь…». — «Да не показывай ты мне на нее! Уже тошнит от этих б…й. Негигиеничные какие-то все, бывшие в употреблении…»