Седьмой лимузин

И когда я уже открыл дверцу с водительской стороны, Люсинда внезапно припала ко мне, отчаянно схватила за руку, затем нехотя отпустила, словно не желая расставаться насовсем.

— Вы не должны судить о нас чересчур строго, мистер Эшер. Мы делаем лишь то, что нам кажется правильным.

Я туманно кивнул, на свой лад тоже разыгрывая какую-то роль, пожал ей руку, сделал вид, будто по-настоящему ее понимаю. Вот мы и простились с Люсиндой, так и не раскрывшей нам ничего из того, что ей довелось узнать и увидеть с тех пор, как она стояла ночью на мосту. Она помахала нам рукой. Ее фигурка становилась все меньше и меньше в зеркале заднего вида, ее рука, словно в поисках утешения, трепала Виктора по загривку.

Глава шестнадцатая

26 октября 1968 г.

В католицизме, несомненно, что-то есть. И связано это с исповедью. Джилл, которую в детстве воспитывали монахини, первой почувствовала необходимость облегчить душу.

На пустынной дороге к Седер-Сити она подчеркнуто молчала. Не то чтобы она была чересчур разговорчива на пути к Люсинде, но сейчас ее молчание стало особенно выразительным. Или так мне, по меньшей мере, казалось.

Как я сейчас вспоминаю, я был тогда настроен весьма романтически. Мне казалось, что на утро после первой ночи мы проникнемся друг к другу еще большей близостью и поделимся самыми сокровенными тайнами. И да, и нет. Никаких историй, соответствующих моменту, никаких воспоминаний о детских днях, никаких невинных радостей. Я всматривался в ужасающую карту, то выключал, то включал на полную мощность приемник. Джилл — как, впрочем, возможно, и я для нее — оставалась огромной нечитанной энциклопедией.

Я терпел до тех пор, пока мы не выехали на хайвей.

— Поговори со мной.

Джилл отреагировала так, словно я вручил ей повестку в суд.

— Алан, когда мы прибудем в аэропорт, мне надо будет переоформить билет в Нью-Йорк. — Она повернула ко мне лицо. — Не смотри на меня так! Мне бы хотелось поехать с тобой, действительно хотелось бы, но у меня соседи присматривают и за городской квартирой, и за загородным домом, у меня куча дел…

Слушая ее, я четко воспринимал и подтекст. Да, Алан, дорогой мой, прошлой ночью все было чудесно, но сейчас в холодном свете дня мне страшно. Мне очень страшно.

— …если бы мы с тобой хотя бы могли отправиться в полицию, могли сообщить им что-нибудь важное… но в конце концов, что тебе сейчас остается, кроме как вернуться на работу…

Конечно, Джилл. Ты совершенно права. Мне хотелось заплакать, как ребенку, хотелось забарабанить ножками. И все это до тех пор, пока мы не прибыли в аэропорт и не узнали, что судьба уже распорядилась по-другому.

— Прошу прощения, сэр, — сказала мне причесанная под кинозвезду брюнетка за билетной стойкой. — Разве вы не слушали радио? Штормовое предупреждение во всем воздушном пространстве вокруг Феникса. Никаких рейсов до утра.

Правда, обнаружилось, что один рейс все-таки есть. В час двадцать пять на Солт-Лейк-Сити. А оттуда уже можно было улететь и ко мне в Сан-Диего, и к ней в Нью-Йорк.

Упрекнуть Джилл я ни в чем не могу. Наверняка она не планировала этого заранее. Но я увидел, как она завелась, узнав о непредвиденной пересадке в Солт-Лейк-Сити.

— Закажи мне «Кровавую Мэри», Алан. А я пойду позвоню. — Водка с томатным соком пришлась в самый раз. Гроза привела к ломке всего расписания — и в результате нам пришлось втиснуться в какой-то летучий гроб, который вдобавок во время всего полета швыряло из стороны в сторону.

— С тобой все в порядке?

Взяв меня за руку, Джилл кивнула на гигиенический пакет.

Я мужественно ответил утвердительным кивком. Да и не в тошноте было дело. Но каждый раз, когда нас кидало вниз, я вспоминал своих погибших на войне друзей.

Джилл наблюдала то за моим поведениям, то за погодой в иллюминаторе, словно надеясь увидеть не там, так тут какие-нибудь перемены к лучшему.

— Кстати, Алан. Перед вылетом я разговаривала с Тедом. Он сказал, что подъедет из университета, чтобы составить нам компанию в аэропорту.

Она выдохнула эту новость, словно сбросила с плеч огромную тяжесть. Я предоставил ей продолжать.

— …в конце концов, это всего час езды от Прово, а ведь никто не знает, когда мы опять окажемся в здешних краях…

Оборвать ее монолог было все равно что насадить бабочку на булавку. И все же я сказал:

— О Господи, Джилл! Ты собираешься рассказать Теду о нас с тобой, не так ли?

— Должна же я хоть кому-нибудь об этом рассказать! — И тут же с облегчением рассмеялась. Чиновник, сидящий через проход, покосился в нашу сторону, а затем вновь принялся что-то тихо наборматывать на диктофон.

Теперь Джилл заговорила, понизив голос, правда, не слишком:

— Не хочу сказать, что я уж такая монашка и скромница. Но я просто не могу себе представить, что мы утаим это от него. Понимаешь?

Я милостиво махнул рукой.

— Если тебе хочется, можем сделать круг почета над университетом и забросать его листовками.

Умный человек всегда понимает, когда ему приходит пора заткнуться. Я уставился в иллюминатор — на высокие горы и на сияющее вдали озеро Солт-Лейк. Всего пару часов назад жизнь казалась такой простой и ясной, с младенческим простодушием окидывал я тогда взглядом свой всегдашний лабиринт.

А сейчас меня вновь со всех сторон подстерегали повороты в ненужном направлении и тупики.

Итак, Джилл была напугана тем, что мы сделали; ее заранее страшили возможные осложнения. Прошу пожаловать в нашу банду, дорогая. И ей хотелось увидеть одобрение в глазах сына. И я вполне понимал ее, не стану скрывать. Если бы только и она, в свою очередь, не осознавала, как эта игра в красный и в зеленый свет на перекрестке воздействует на мои чувства.

Так что, может быть, Алан, дорогой мой, я пошлю тебя подальше, а сама вернусь в привычное гнездышко. Но даже если так, то в последние часы перед моим уходом ты ведь не будешь возражать против небольшой публичной истерики моего сыночка? В конце концов, ты и так уже столько для него сделал.

Он не спешил. Стоя в зале прилета, он наблюдал за тем, как эскалатор выносил нас ему навстречу. Его лицо было скрыто за дымчатым стеклом, но нам издалека стало видно, что рядом с ним крутится Карри.

— А ты знала о том, что она тоже приедет?

— Я не спрашивала, — ответила Джилл с такой кротостью, словно они уже могли нас услышать. — Да и что мне было сказать? Не бери ее с собой?

— Но что же ты сказала на самом деле?

— Только то, что приедем вместе и что побывали у Люсинды.

Чего было более чем достаточно, чтобы объяснить присутствие Карри на сцене.

Мы подъехали к ним, как игрушечные электрокары. Ага, а вот и мы. Каким сюрпризом стал твой звонок. Ха-ха.

— Пошли пропустим стаканчик, — схватился я за всегдашнюю соломинку, голос мой прозвучал и визгливо, и хрипловато.

Мы пошли в бар второго этажа. Официантка, хлопоча над салфетками и пепельницами, смерила Теда и Карри таким разочарованным взглядом, словно доводилась им благонравной тетушкой. Я забыл о том, что нахожусь в штате Юта, где за людьми моложе двадцати одного года следят взором хищника.

— Ну, и что прикажете подать, — осведомилась она тоном, заранее исключающим возможность любых компромиссов. Но и мне не хотелось подпадать под статью «Спаивание несовершеннолетних».

— Содовую со льдом, — сказал я. Джилл сразу же сообразила, в чем дело.

— Всем четверым?

Официантка окинула нас уже несколько иным взглядом, словно прикидывая размер причитающихся ей чаевых. Джилл проводила ее взглядом.

— Думаю, ты оскорбил ее, Алан.

И без дальнейших размышлений она взяла меня за руку.

Такой, казалось бы, незначительный жест — и все же столь же однозначный, как объявление по аэропортовскому радио. Я почувствовал, как она напряглась, осознав, что именно сделала.

Язык жестов весьма причудлив. Когда через несколько секунд вернулась официантка, она не поняла, что столкнулась с качественно иной, пронизанной льдом, атмосферой. Только что напитки ей заказали четверо людей разного возраста, а сейчас мы уже превратились в две пары, в упор разглядывающие друг дружку.