Порнограф

И вот к часу назначенному я и Костька Славич прибыли к известному монстровидному зданию Бизнес-центра. На такси. Поскольку наши авто уже были задействованы в акции «Банкир» и дежурили у офисных стен. Я, атеист, перекрестился как бы про себя и мы переступили порог коммерческого заведения.

Получив в зубы пропуска, ранее заказанные, журналюги по этими квиточкам прошли в святая святых — огромный безвкусный холл с колоннадами, зеркалами и лестницей, уходящей в неизвестное.

Потом мы прошли к лифтным кабинам. Банк «Дельта» находился на двенадцатом этаже и пехом пыхтеть туда. Извините-извините. А вокруг тормошились людишки с ответственными и значимыми лицами. Они жили иллюзиями, что делают великое дело по общей коммерциализации республики, и потомки будут благодарны им за их беспорочный труд.

Кабина лифта была ультрасовременна, и я почувствовал себя пришельцем из планетарных загазованных недр. Ничего, успокоил себя, пусть господа хорошие привыкают к запаху навоженной земли, чай, позабыли, как вкусно она смердит?

По прибытию на этаж «12» мы обнаружили отряд секьюрити, защищающий телами бронетанковую дверь в дирекцию банка «Дельта». После проверки документов была вызвана субтильная и строгая дама, похожая на принцессу в глубоком обмороке. Ее чувства никак не прочитывались даже при моем пролетарском виде. Тетка сделала жест утонченной ручкой, мол, следуйте за мной, засоранцы беспородные, и мы топнули за ней. По ковровыми дорожкам, бесшумным, как наши мысли. Но каждый наш шаг обслуживался телеметрическими камерами: триперно-трахоматозный научно-технический прогресс на службе у человека! Во всю трудились невидимые кондиционеры и работники умственнно-банковского труда: в коридорах было прохладно и малолюдно.

Поход за золотым тельцем продолжался недолго — мадам открыла дубовую дверь с медной табличкой, утверждающей, что здесь трудится в поте гомосексуального яйца своего Генеральный директор «Дельта-банка» М. М. Берековский.

Я ощерился, готовясь воочию лицезреть вышеназванного любителя обдирать, как липку, детишек России, да куда там: мирная приемная, обитая карельской березкой, а в ней — три молодца. Один ломкий, как тропический бамбук, два других — атлетического телосложения, должно, мастера спорта по рукопашному бою под водой или гимнастическим упражнениям на батуте. Одеты были в униформу: пиджаки от голубого Версаче (пристреленного своим ревнивым и неистовым любовником, превратившегося в «машину убийств»), брюки и трусы от голубого Рабана (еще не пристреленного), скрипящие шузы от импульсивного Серджео Росси, галстуки от любвеобильной Никки Шпеерсон.

Поскольку я выступал отдельной программой, то взоры присутствующих обратились именно на меня. Опыт общения с представителями прессы у молодых людей отсутствовал и поэтому создавалось впечатление, что они увидали золотаря — труженика сельских нужников с говномером в руках. После минутного замешательства — гибкий юноша, похожий на Шахерезаду, и оказавшийся секретарем-референтом, доложил по селектору о нашем именитом прибытии.

— В вашем распоряжении двадцать пять минут, господа, — посчитал нужным напомнить.

— А фотоаппарат нужно оставить здесь, — улыбнулся один из атлетов.

— На каком основании? — возмутился я и занервничал. — Мы хотим хлопнуть, в смысле снять, тьфу… ну понятно, что… вашего босса. Так сказать, на рабочем месте.

— Не положено, — последовал ответ, но в корректной форме.

— Мы так не договаривались, да, Константин? — продолжал я артачиться. — Запросите хозяина, господа. Это мой хлеб, фак ю в натуре!

— Господа-господа, — вскинулся Шахерезада, и мука была на его девичьем лике цвета вешнего персика. — Вас ждут, а съемку производить только с разрешения господина директора.

— Естественно, — цыкнул я. — Нету базара. — И проследовал за Славичем в кабинет, где вершилась, прошу прощения, судьба нашей затраханной в пи()дец экономики.

Господин М. М. Берековский обнаруживался за огромным письменным столом, сработанным умельцами из уральского малахита. Строгая меблировка стеклянные шкафчики и столик, кожаные кресла, дорогая, не функционирующая телевидеоаппаратура — подчеркивали крайнюю деловитость хозяина кабинета. За его спиной на стене пласталось абстракционистское полотно, изображающее, на мой взгляд, овощной салат, некстати стравленный под ноги дорогих гостей.

— Да-да, — вскинулся радостным и лысоватым сперматозоидиком. Жду-жду, мои щелкоперчики! — И вырвался из-за каменного стола, словно из засады, где он успел затечь всеми своими членами. — Константин, возмужал! Молодцом! Отцу непременно привет, — тряс нам руки, пытаясь их оторвать. — А это твой товарищ… весьма-весьма рад познакомиться. Прошу садиться, указал на кресла. — Не желаете ли профуршетить?

Это было бы кстати, но помня великие заветы князя Мамиашвили, я сдержал свои естественные порывы, мол, на работе не пьем-с.

— Да-да, работа прежде всего, — взбодрился г-н Берековский, потирая сухие ладошки. — Слушаю вас, молодые люди, готов поделиться, так сказать, всеми секретами своего бизнеса.

— Всеми не надо, — пошутил Костька Славич. — Есть мысли о репортаже, что ли? С фотографиями, если можно. Один день из жизни…

— Один день и вся жизнь, — засмеялся банкир. — О, дети мои! Знали бы вы, каждый день — как последний.

Если бы не я сам отщелкал известные сцены в предсовнаркомовском (бывшем) номере, то никогда бы в жизни не поверил, что такой уважаемый человек обновленного общества способен на подобное половое безрассудство. Хотя присутствие у двери кабинета секретаря-ломаки с персиковыми девичьими ланитами утверждали, что наш герой имеет таки определенные прорехи в сексуальном воспитании.

Росточком господин банкир был мал и, как все малорослые члены общества, утверждался в этом мире за счет энергетического кипения и словесного поноса. Он и ему подобные говорят много и быстро, и верят в то, что говорят. Обманывают с необыкновенной легкостью, потому, что через миг, если это им не нужно, уже не помнят в какой короб и сколько килограммов лживого говна наложили. В этом смысле их несложно поймать за язык, но почему-то окружающие стесняются этого делать. Их главный принцип: никаких принципов. Они трудоголики, для них главная забота, веселящая душу, чтобы дело или человек приносил барыш. А какой прибыток в нашем случае? Наверно, господин директор рассчитывает получить дополнительные дивиденды от нашего репортажа? Или от дружбы со Славичем-старшим? Что ж, он их получит, душечка.

— Марк Маркович, — наконец выступил я, краснобай. — Надеюсь, вам можно задавать вопросы по всему спектру проблем, касающихся бизнеса, политики и так далее?

— Разумеется, дети мои, как говорится, вот я весь перед вами, подпрыгнул в кресле, — голенький.

Ну, голеньким мы вас, дружище, уже видели, сказал я себе. И поинтересовался мнением насчет устрашающей криминализации банковского бизнеса, напомнив, что вчера у казино «Подкова» подорвали джип его банковского дома.

— Что вы говорите? — удивился собеседник, валяя дурака. — Вы уверены, молодой человек?

— Говорят, — сдержанно уклонился, пытаясь незаметно извлечь из носка «жучок».

— Не может быть, — всплеснул ручками. — Мне бы доложили, у нас с этим строго.

— Значит, слушок, — понял я «ходы» противника.

— Это можно проверить, — выбросив тело из кресла, как из катапульты, поспешил к столу и каркнул в селектор. — Валенька, будь добр, пригласи Фирсова, — и посчитал нужным объяснить, что это начальник службы безопасности, уж он-то, голубь, владеет всей информацией.

— Странно, — проговорил я, — утверждают, что вы тоже были…

— Где?!

— В «Подкове»?

— Как?

— Казино так называется.

— Вот люди, — искренне возмутился Марк Маркович. — Друзья мои, я не играю в азартные игры.

— Действительно, Ваня, что ты к человеку… — нервно всхлипнул Костька Славич, чувствуя, что ласковый репортаж ни о чем не склеивается.

— А что я? — развел руками. — Это к слову. Живем, как на вулкане, — и сумел таки засадить «жучок» в кресло. — Черт знает что вокруг — взрывы, пальба…