Кандибобер (Смерть Анфертьева)

"Вы переоценили неприкосновенность своей должности. Ну, ладно, с опилками мы ещё разберемся. Отдадим на экспертизу, установим, что это за металл такой, чем сделаны эти вмятины... Разберемся. А как вы объясните остальное?"

"Что остальное? Что?!" - не сможет сдержаться Квардаков.

"А эта странная история с сумочкой вашего кассира, этот Ключ, напильники... Помните, в каком виде вы появились в бухгалтерии?"

Да, не забыть про напильнички, подумал Анфертьев и бросил несколько надфилей в нижний ящик стола. Напильнички легко соскользнули в узкую щель между папками, бланками, скоросшивателями и стали невидимыми. Они проваляются там никем не замеченные до самого следствия. А уж тогда обнаружатся обязательно.

Анфертьев поднялся с кресла и с улыбкой пошел навстречу помолодевшему Квардакову - тот входил в кабинет, не отрывая взгляда от снимков.

- Старик, я хочу тебе помочь, - сказал Квардаков так непосредственно, будто проучился с Анфертьевым все десять лет в школе за одной партой. Что делать, незавидность положения неизбежно толкает человека к пониманию того, что все люди братья.

- Помочь? Как? - осторожно спросил Анфертьев, занимая прежнее положение в шаге от стола.

- Скажи честно, тебе не надоело сидеть в нашей дыре?

- У вас на примете есть дыра пошире?

- Ха-ха! Дыра пошире... Как-то ты выражаешься непристойно... У меня есть племянник. И он работает в театре, - Квардаков поднял указательный палец, давая понять, что его племяш - не фунт изюма. - Скажем так - в одном небольшом московском театре. В центре. Среди посольских особняков и вообще. Понял? Завхозом. И вот он вчера говорит - от них ушел фотограф.

- Ушел все-таки, - обронил Анфертьев.

- В лучший мир ушел! - строго поправил его Квардаков.

- Довели человека...

- Сам дошел. Достиг среднестатистической продолжительности жизни и ушел. Как порядочный.

- На что не пойдешь, чтобы поддержать нашу науку - социологию, статистику, геронтологию... Ведь от меня будут ждать того же?

- От тебя будут ждать хороших фотографий!

- Снимать нынче все научились. А вот назначать... Угасло мастерство.

- Какое ещё мастерство угасло? - подозрительно спросил Квардаков.

- Я же говорю - мастерство назначать.

- А! Ха-ха! Это ты очень правильно сказал. Одобряю. По себе знаю, на своей шкуре чувствую. Так вот - смотри. Могу замолвить. Все-таки не передовиков в фуфайках на морозе снимать, не свалки и металлолом, а народных артистов, красавиц.... А что, там и красавицы попадаются. Меня племяш водил как-то, показывал... Все сплошь в атласных платьях, кружевах, хахали ихние при шпагах, лентах, орденах... Обалдеешь. Опять же каждый вечер бесплатное представление, буфет... Правда, за буфет платить придется. Но ты освоишься, я в тебя верю. Бабу свою в театр поведешь, пусть культурки глотнет маленько. Нынче в театр - попробуй проникни! Станешь нужным человеком. Почет и уважение. Зуб просверлить - пожалуйста, температура прихватит - тебе больничный в карман. Продавец колбасы оставит - и то дело. Наш Подчуфарин на поклон придет. И тогда уж тебе решать, как с ним поступить, достоин ли, оправдает ли! А! Есть и побочный заработок - артисты страшно свои портреты любят, когда они в роли дворян! А если ты им размер дашь, глянец наведешь... В ногах кататься станут, позабудут все свое дворянство. Ну ладно, шутки шутками, а хвост, как говорится, набок. Подумай.

Кстати, и ставка там побольше. Опять же среди людей искусства будешь жить.

Матерятся они, правда, не меньше любого грузчика, но, бывает, и понятное слово проскочит. Подумай. Шанец такой есть.

Анфертьев стоял в сторонке и смущенно ковырял ногой плашку паркета.

Подцепив носком паркетину, он обнаружил под ней небольшое углубление, в которое мог поместиться металлический рубль, авторучка, Ключ... Главное, туда мог поместиться Ключ. Правда, плашка от такого вложения будет выступать, но это даже хорошо. Не заметить её невозможно...

Как и положено фотографу, Анфертьев улыбался, разводил руками, прижимал их к тому месту, где, по его представлениям, должно было находиться сердце, даже приседал, слегка ошарашенный той непомерной заботой, которой окружил его заместитель директора завода. Но в это время самый-самый уголок анфертьевского глаза холодно следил за движениями Квардакова: вот он ещё раз взглянул на снимки, словно бы ненадолго прощаясь с ними, бросил их в ящик и снова закрыл его. Борис Борисович не заметил повреждений. А если заметит потом, это уже не будет иметь значения, когда в кабинете был Анфертьев, зам ничего не заподозрил.

- Спасибо, Борис Борисович! Я подумаю. - Анфертьев осторожно взглянул в маленькие, узко поставленные глазки Квардакова, но увидел в них лишь доброжелательство. У двери повторил ещё раз:

- Спасибо. - И покосился на плашку.

Все-таки она выступала, наверно, под неё набились грязь, мусор, камешки. А если туда сунуть ещё и Ключ, она станет слишком уж заметной. Придется все выгрести, прочистить, чтобы были видны свежие следы чьей-то деятельности. Ну а уж чьей - пусть решает Следователь.

- Дерзай, Вадим, - Квардаков поднялся из-за стола и приблизился к Анфертьеву. - Если дело пойдет, глядишь, и за границу смотаешься, посмотришь, как люди живут, себя покажешь. Наберется снимков побольше альбом сварганим, нынче издают такие альбомы. Мой племяш у них завхозом, должность обалденная.

- Знаешь анекдот, - Квардаков почему-то перешел на шепот. - Придумали горшок для малогабаритной квартиры. Все как у обычного горшка, только ручка внутри. Так вот, сидя в кабинете, я напоминаю себе иногда эту самую ручку. Но это же между нами, - Квардаков заговорщицки поднял указательный палец. А то смотаться бы нам обоим отсюда, а? Племяшу повышение светит, на главного режиссера тянет мужик, он им там такие постановки выдает закачаешься. Пока, правда, не на сцене, пока в коридорах, но ничего, доберется и до сцены. Мужик обалденно талантливый. И я пошел бы туда завхозом, а ты фотографом. Ох, и развернулись бы мы с тобой, ох, развернулись! На всю страну прогремели бы, на всю Европу!

Билетов не достанешь! Если актеры слабаками окажутся - декорациями задавим! А?