Небо под зеленым абажуром

– Вряд ли, у тебя говор московский. Местный ты, столичный. Шишка на башке присутствует? – поинтересовалась Анка.

– Еще какая, прямо дотронуться больно, – пожаловался Интеллигент.

– Все ясно, амнезия посттравматическая, – вздохнула Анка. – Скорее всего, тебя ограбили. Шибанули чем-то по тыкве, раздели и бросили. К ментам обращался? Может, тебя ищут родственники повсюду?

– Обращался, – протянул Интеллигент. – Первое, что сделал, когда понял, что потерял свое «я», подошел к полицейскому и рассказал о своей проблеме. Приятный оказался человек. Сделал все возможное, чтобы мне помочь. Пробил по компьютеру, выяснил, что никаких Ефимов Скворцовых у них в розыскной базе не числится, но самое главное – криминала за мной нет, меня это, конечно же, порадовало. Потом он сказал, что ничем больше помочь не может, и отправил обратно на вокзал. Иди, говорит, сопри что-нибудь, тогда я тебя трехразовым питанием и кровом обеспечу. А так возиться с тобой никто не будет, и в больницу без паспорта не возьмут. Позвольте, сказал я ему, как это возможно? Я не вор, а честный человек! – воскликнул Интеллигент и застенчиво добавил: – Мне так кажется.

– А какого рожна ты за нами увязался, честный человек?

– Эта девушка... Простите, не знаю ваше имя– отчество. Она словно луч света в темном царстве. Вынырнула из темноты сознания и осветила мой унылый путь. Я воспылал надеждой на спасение!

– Ну, я тебе говорила, – Анка ткнула Алешку в бок. – Видишь, как, в натуре, лирично выражается.

– Я вас не знаю, простите, – виновато отозвалась Алешка, испытывая в душе жалость к этому странному человеку.

– Зато я совершенно определенно знаю вас. Я в этом уверен, только вспомнить никак не могу – откуда. Умоляю, не гоните меня! Вы моя единственная надежда на спасение! Вдруг меня с вашей помощью озарит, и я смогу вновь обрести себя. Только не подумайте ничего дурного. Нахлебником я не собираюсь быть. Я бутылки буду собирать, сторожить ваш сон, как преданный пес, и поить вас кофе по утрам, – выдал Интеллигент и на всякий случай добавил: – Обеих.

– О господи! Кофием он нас будет поить. Я прямо, в натуре, расчувствовалась. На вот тебе шмотки. Сходи переоденься, а то воняешь совсем не лирично, – внезапно расщедрилась Анка, покопалась в пакете и выдала Интеллигенту одежду.

– Премного благодарен, – обрадовался он, взял вещи, но уходить не торопился, переминался на месте.

– Да не ускользнет твой луч света никуда. Иди, у нас для тебя дело государственной важности, в натуре. Вернешься – расскажу, – пообещала Анка. Интеллигент скрылся из вида, карманница сладко потянулась и пояснила причину своей щедрости. – Ну все, охрана тебе обеспечена. Какой-никакой, а мужик рядом. Пришлось ему, правда, шмотки теплые отдать и ботинки, а то он совсем изношенный, прямо стыдно. Одно плохо, теперь надо опасаться буфетчицы. Увидит Зинка, что хахаль к тебе переметнулся, взбесится не по-детски. Зинка – тетка ревнивая.

– Прикроет раздачу просроченных беляшей несчастным людям? – нервно усмехнулась Алешка.

– Хуже, ментов натравит. Они у нее кормятся регулярно и совсем не просроченными беляшами. Вся тухлятина транзитникам скармливается, а для стражей порядка только свежачок. Так что до завтра мне надо денег на спальный вагон раздобыть по-любому. Иначе ночевать придется на улице или подъезд искать теплый. А в подъездах жильцы очень злые попадаются, – сообщила Анка. – Ногами могут избить, пока спишь.

Настроение у нее явно улучшилось. На Алешку, напротив, навалилась тоска. Вокзальная жизнь все глубже засасывала ее. Верно Анка сказала, вокзал – это черная дыра, выбраться из которой не так-то просто. Здесь свои законы и порядки, своя иерархия. Здесь жестокий мир со своей моралью, но даже в этой клоаке встречаются хорошие люди, которые стараются ей помочь, пусть по-своему, но искренне и совершенно безвозмездно. Она вдруг поняла, что привязалась к Анке всей душой. Раньше она и представить не могла, что будет водить дружбу с карманницей. Впрочем, о том, чем зарабатывает девушка на жизнь, Алешка старалась не думать. Разве имеет она право судить эту девочку с переломанной судьбой, когда сама не без греха.

Про Павла Алешка пыталась забыть вовсе, но сердце помимо воли прислушивалось к шагам проходящих мимо людей, желая услышать знакомые, а в памяти всплывали эпизоды вчерашнего дня, запахи, звуки, ощущения, его бархатный голос и тонкий аромат спелых яблок – дразнящий аромат любви. Рассчитывать ей было решительно не на что. Она это ясно осознавала, но запретить себе мечтать была не в состоянии.

– Анют, можешь описать, как Павел выглядит? – спросила неожиданно Алешка.

– Все-таки влюбилась, дура! – расстроилась Анка.

– Ничего я не влюбилась, – буркнула Алешка. – Просто интересно стало.

– Интересно ей, – ехидно передразнила Анка. – Ладно, слушай и запоминай. Павел... Он ничего так мужчина, правда, староват, немного толстоват, брюхо, в натуре, как у беременного, чуток горбатый, чуток кривоногий, лицо покрыто гнойными прыщами, на башке плешь, руки грязные и волосатые. В общем, красавец, в натуре!

Секунду Алешка молчала, с ужасом переваривая услышанное, а потом расхохоталась и отвесила Анке подзатыльник. Та не обиделась и тоже загоготала на весь вокзал.

Смех прервал старческий кашель и невыносимое амбре.

– Че тебе, баба Клава? – спросила Анка.

– Девоньки, говорят, посланец божий к нам направлен. Мессия! Исцелять нас будет и деньги раздавать, – ненавязчиво поинтересовалась бабка, обдав Алешку волной перегара.

– Баб Клав, тебя случаем «белочка» не посетила? – вздохнула Анка. – Какой Мессия, в натуре? Иди проспись!

– Не парь мне мозг, деточка. Весь вокзал об этом судачит. Поговаривают, что Мессия с вами вчерашнюю ночь тусовался. Такой крупный интересный мужчина, темноглазый, с вьющимися русыми волосами и бородой. Не будь падлой, скажи, где он? Мне много не надо. Я бы только глазик новенький у него попросила заместо того, что выбили. А больше мне от него ничего не требуется, вот те крест!

– Если бы Мессия с нами тусовался, мы бы туточки не куковали без денег и выпивки, – отшила бабку Анка.

– Выходит, и выпить не дашь? Ну и курва же ты, Анка! – проворчала одноглазая и пошуршала в неизвестном направлении, оставляя позади себя шлейф невыносимой вони.

Некоторое время девушки молчали. Алешка пребывала в шоковом состоянии, Анка елозила на стуле, словно у нее глисты.

– Надо же... Я, в натуре, фигею, – откашлялась она и явно собиралась улизнуть, но Алешка схватила ее за куртку.

– Может, все-таки расскажешь, что все это значит?

– Это значит, что трава, в натуре, убойная была, – крякнула Анка. – Странное дело... Всего-то одному Николе Косому брякнула, что скоро нас всех ждет новая жизнь, – озадаченно сказала она.

– Девки, Мессию не видали? – спросил высокий нервный голос не то мужика, не то бабы, и нос защекотало от резкого запаха ацетона, смешанного с мочой.

– Упаковку шприцев новых хочешь у него попросить и вагон герыча? – ехидно поинтересовалась Анка.

– Мне разик ширнуться, – умоляюще прогнусавило нечто.

– Опоздал, касатик. Улетел Мессия, но просил тебе передать, чтобы бросил ты это пагубное пристрастие и к бабке своей возвращался. Все глаза старуха проплакала из-за такого гнуса, как ты. Ты же даже холодильника ее лишил, падаль этакая.

– Мне бы разок ширнуться...

– Свободен! – раздался громогласный командный голос, и касатик утопал искать дозу в другом месте.

– Карл Иванович, – представила мужчину Анка. – Подполковник в отставке. Коренной житель нашего вокзала. Жертва МММ. Убежденный коммунист. Своим пребыванием здесь он выражает протест против существующей власти. В душе поэт. Зарабатывает тем, что читает патриотические стихи на площади и собирает с прохожих членские взносы на строительство коммунизма. Иногда дают мелочь, иногда в глаз.

– Вчера один бухой иностранец сотку убитых енотов пожертвовал. Чуешь, чем пахнет, Анка! Даже Европа понимает всю важность смены в России существующего режима, – похвалился Карл Иванович и начал издалека: – Аннушка, солнце мое пролетарское! Не видала ли ты...