Мориарти. Последняя глава

Карбонардо чуть заметно кивнул.

В Оксфорде Мориарти сразу отправился на находящийся неподалеку от железнодорожной станции извозчичий двор, услугами которого всегда пользовался в этом университетском городке. Впервые он побывал здесь много лет назад, когда устроил роковой пикник для копииста по прозвищу Чертежник. На этот раз Мориарти взял пару верховых лошадей: бойкую чалую малышку для Карбонардо и крупного вороного мерина для себя. Уладив формальности, он спросил у хозяина, приходил ли к нему кто-то еще, и узнал о двух мужчинах, взявших двуколку парой часов ранее. Судя по описанию, это были Спир и Джадж.

— Отправимся в объезд, — решил Мориарти и вначале повел своего спутника через поля и рощи к своему дому в Стивентоне, где они задержались на четверть часа. Оттуда путешественники проследовали к Уиллоу-Мэнор и закончили путь в рощице, которая в летний зной предоставляла спасительную тень пасшемуся на лугу скоту сэра Джона, но сейчас, зимой, вся скукожилась и тряслась от холода, покачивая обледенелыми голыми ветками.

Ждать пришлось долго. Путники продрогли и держались только благодаря тому, что Мориарти предусмотрительно запасся в Стивентоне хлебом, сыром и бренди. Наконец — когда на короткий зимний день уже наползали сумерки, а над лугом выстлался туман, и пастух Том погнал коров на дойку, — они увидели выходящих из коттеджа Пипа и Фанни Пейджет и их гостей, Альберта Спира и Гарри Джаджа. Держались все четверо весьма непринужденно и разговаривали между собой, на взгляд Мориарти, больно уж дружелюбно.

Проводив гостей, Фанни и Пип вернулись в гостиную и устроились поближе к камину. Супругов ждал тихий семейный вечер. В кухне, во встроенном в заднюю стену и забранном плотной металлической сеткой холодильном шкафу, у Фанни лежало немного нарезанной ломтиками ветчины, которую она собиралась поджарить позднее на ужин вместе с толченой картошкой, капустой и луковой подливкой. Пип обожал луковую подливку, поскольку, обосновавшись в Уиллоу-Мэнор, Фанни получила возможность готовить ее в полном соответствии с рецептом, на сливочном масле и свежем молоке, недостатка в которых они не испытывали.

Но сегодня Фанни было не до луковой подливки.

— Тебя беспокоит мистер Спир? — спросила она.

Пип наклонился к камину, поворошил кочергой уголья и заодно потрепал удобно разлегшегося на коврике пса.

— Куда больше Берта Спира меня беспокоит Профессор, — ответил он после недолгого раздумья и, выпрямившись, положил руку на плечо жены. — Жизнь была такой… Какое слово я ищу, голубушка? — Больше всего ему нравилось называть ее «голубушкой».

— Мирной? Спокойной? Идиллической?

— Да, и мирной, и спокойной…

— И теперь она кончилась. Ты это хочешь сказать?

— Не хочу. Но дело обстоит именно так.

— И нам нужно уходить? Бросить сэра Джона и леди Пэм?

— А что еще остается? Да, я думаю, что нам нужно бежать. И чем скорее, тем лучше. Может быть, во Францию. Там есть одно местечко, на юге, где живет много английских джентльменов. Да, Ментон. Так вот, у них и церковь своя, обычная сельская английская церковь, и все остальное. Работу, думаю, в какой-нибудь семье найдем. Климат там мягкий…

Фанни кивнула, но в ее глазах блеснули слезы.

— Послушай, — быстро заговорил Пип, — мы ведь много раз это обсуждали. С самого начала, как только попали сюда. Мы знали, что вечно так продолжаться не может.

— Не может, — грустно согласилась она, — но мне казалось…

Кусака вдруг забеспокоился, напрягся, поднял голову и, повернувшись к кухне, зарычал.

Войти мог любой — в деревне люди дверей не запирали.

Пип поднялся и молча встал за стул. Фанни выронила клубок и тревожно оглянулась, успев отметить, что один дробовик стоит на своем обычном месте в углу. В следующую секунду половинки двери разлетелись, и в комнату, словно иллюзионист, вступил Джеймс Мориарти — в широком черном пальто с прекрасным меховым воротником, с белым шелковым шарфом на шее и в цилиндре. В руках он держал трость с серебряным набалдашником.

— Сядь, Пип. Я пришел не для того, чтобы убить тебя. — Профессор чуть заметно кивнул и принялся стягивать мягкие, плотно облегавшие руки кожаные перчатки. — Добрый вечер, Фанни.

Кусака громко зарычал, обнажил клыки и приготовился к прыжку. Мориарти негромко свистнул — звук получился почти шипящим — и вытянул руку в указующем жесте. Пес тявкнул тихонько и потрусил в тот угол, куда был направлен палец.

Знающие Профессора люди полагали, что его гипнотические способности распространяются как на людей, так и на животных, позволяя ему полностью контролировать животных.

— И что же, меня никто не пригласит? Пип? Фанни? — спокойно и как будто дружелюбно спросил непрошеный гость.

Пейджет бросил взгляд на дверь.

— Даже не думай, — предупредил Мориарти. Лицо его оставалось неподвижным, глаза не выдавали никаких чувств. — Я оставил за дверью Дэниела Карбонардо. Помнишь Дэнни-Щипчики?

Пип помнил Карбонардо, хотя и не очень хорошо, поскольку тот жил отдельно от семьи. Невысокий. Ловкий. Неизменно производивший впечатление здорового, полного сил человека.

— Что ж, давайте сядем и поговорим. — Мориарти взялся за спинку свободного стула, и Фанни тут же поднялась, уступив свой мужу. Пип опустился на ее место, она же села на пол у его ног.

— Ну вот, все в сборе. — Профессор улыбнулся, как глава счастливого семейства, и провел ногтем большого пальца по щеке. — Перейдем к сути дела. Сегодня к вам приходил Альберт Спир. С чем? — Он поднял руку, удерживая супругов от немедленного ответа. — Не спешите. Должен сказать, я наказал Спиру не показываться. Не обнаруживать себя. Он, однако ж, предупреждению не внял.

— Не по своей воле, Профессор. Здесь не город. Спир и двух шагов не сделал, как я взял его на мушку. — Пип дерзко ухмыльнулся, и Мориарти кивнул в знак согласия.

— У меня здесь друзья, — продолжал Пип. — Они-то и предупредили. Так что не столько он меня нашел, сколько я его.

Мориарти снова кивнул.

— Понимаю. Ты всегда работал основательно, за что бы ни брался. И когда исчез после свадьбы, следов не оставил. Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы выйти на твой след. К счастью, сэр Джон Грант и человек хороший, и друг верный. А теперь вопрос к вам обоим. Признаете ли вы, что согрешили, когда сбежали со службы?

— Это я во всем виноват, сэр. Вся ответственность лежит только на мне. Фанни здесь ни при чем.

— Итак… — Мориарти принял задумчивый вид. — Ты подверг меня риску, Пип. Вы оба заслужили мой гнев. Можете ли вы раскаяться в содеянном? Чувствуете ли свою вину?

Фанни тихонько всхлипнула. Пип взглянул на нее, увидел слезы и сам проникся гневом.

— Я сожалею и раскаиваюсь. Всем сердцем, — произнесла, опустив голову, Фанни.

— А ты, Пип? Есть ли у меня хоть какое-то основание не передавать тебя в руки Дэниела Карбонардо?

— Я предал вас, Профессор. Я знал, что делаю, и боялся встречи с вами. Мне хорошо известно, как вы наказываете изменников.

— Чем ты можешь подтвердить свое сожаление и раскаяние?

Пейджет мог бы припомнить немало случаев, когда Мориарти отдавал распоряжения насчет тех, кто предал его или перешел ему дорогу. В памяти крепко засели слова, произнесенные тихим, спокойным голосом: «Ты предал меня. Ты нарушил клятву. Да будет так…» Он мог бы назвать десятки имен тех, кто был бы жив и посейчас, не вызови они гнев Мориарти.

— Конечно, сэр, я сожалею и раскаиваюсь. Каждый бы сожалел, если б поступил с вами так, как поступил я. Видит Бог, с тех пор я не знал и минуты покоя. Жил и постоянно оглядывался через плечо.

— Так ты обещаешь принести покаяние?

— Да, сэр.

— Возвратимся к Спиру. Что он сказал вам?

— Сказал, что вы разыскиваете меня, и что ему не составило большого труда отыскать нас здесь. Сказал, что расскажет вам, где мы.

— Он дал вам какой-нибудь совет?

Пейджет покачал головой. Выдавать Спира, зная, что его ждет, не было никакого смысла.