Африканский след

й — единственный из всех — догадался повторить все его движения, не постеснялся встать на колени — и с этого момента в глазах вождя сделался вожаком Белых Братьев, Главным Белым Братом…

…Он сделал еще несколько шагов в сторону стены джунглей. И вот стена эта начала чернеть на глазах, словно невидимый огонь сжигал лес изнутри, превращая его в уголь, а потом… потом, в точности также как и в прошлый раз, и раньше, на фоне тьмы возникло пятно света. Свет все расширялся и расширялся, и Георгий замер в ожидании — с тяжело бьющимся сердцем, обливаясь горячим, как кипяток, потом… «Ма-ма…» — пробормотал он сквозь сжатые до боли зубы.

Она стояла в самом центре светового круга, — такая, какой запомнилась ему в тот день, когда провожала его: темное платье с белоснежным воротничком, гладко причесанные русые волосы с заметной проседью. Мать смотрела на него невидящими глазами, протягивая к нему руки — к нему, но словно мимо него. Он запомнил ее такой потому, что ровно через месяц после его отъезда сюда, когда они воевали еще плечом к плечу с кубинцами, а не рассредоточились по раскаленным пескам и терпким тропическим лесам, матери не стало. Он узнал об этом еще через месяц. Она была доктором… Прекрасным доктором и, прощаясь с сыном, не могла не знать, что смертельно больна и, скорее всего, никогда с ним больше не увидится.

… Мать все тянула и тянула к нему руки — неловко, медлительно, слепо, а потом, не размыкая губ, позвала: «Горочка… Горик…» Он хотел отозваться и не мог, сердце уже почти вырывалось из груди, а пот почти закипал на обожженных плечах и спине… Георгий издал низкий, звериный стон и проснулся…

Какое-то время он лежал на жестком, продавленном диване, не в силах нащупать грань между сном и явью, все еще ощущая адский жар африканского солнца и влажный, липнущий к телу воздух субтропиков, но уже не позволяя себе издавать стонущие звуки. Наконец реальность начала проявляться, подобно снимку на фотобумаге. Сквозь обступивший его предрассветный полумрак первыми начали прорисовываться грани и углы мебели… Если только предметы, заполнявшие огромную комнату, напоминавшую мастерскую, можно было причислить к мебели.

Собственно говоря, это и была мастерская, помещение, вполне способное удовлетворить самого придирчивого скульптора. Располагалось оно среди брошенных гаражей в неприглядном и высоком строении, напоминавшем барак.

Георгий ощутил спиной жесткость лежбища, на котором проспал не более трех с половиной часов (ему этого вполне хватало), в тот момент, когда первые рассветные лучи солнца окрасили столичное небо в зеленовато-розовые пастельные тона: день вновь обещал быть жарким.

Он сел резко и сразу, одновременно опустив ноги на дощатый пол, на мгновение встретившись взглядом со сверкающим черным лаком двухметровым идолом, высившимся в углу, напротив него. Привычно коснулся пальцами каменного тотема на своей груди — идол у стены был точной, во много раз увеличенной его копией — и лишь после этого бросил внимательный взгляд в другой угол,