Пожизненный срок

— Ты должна благодарить судьбу за хаос в редакции, — сказал ей Спикен, когда она представила ему статью о девяти случаях в суде по трудовым спорам, когда судьи постановили, что женщины могут получать меньшую плату за равный труд, так как ниже ценятся на рынке труда.

— Поверь мне, — сказала Анника, — я и в самом деле очень ей благодарна.

Без паралича, поразившего редакцию, она ни за что не получила бы столько места в газете, но, когда альтернативой были пустые полосы, годились даже феминистские статьи.

Нет, Анника ничего не имела против камня, брошенного в это стоячее болото.

Если ее уволят, пусть уволят, но Анника считала это маловероятным. Она работала в газете без малого десять лет и, скорее всего, уцелеет, если увольнения будут соответствовать трудовому законодательству. Закон о защите занятости, столь любимый профсоюзами, был основан на максиме — пришедших последними надо увольнять первыми.

Если вопрос об увольнениях будет решать Шюман, то ей, скорее всего, тоже ничего не угрожало. Если бы он хотел, то давно бы ее уволил.

Но группа молодых, напористых репортеров во главе с Патриком Нильссоном вдруг поняла, что оказалась в опасной зоне, и эти люди решили стать незаменимыми. Их неуемные амбиции незаменимыми их не сделали, но зато сделали невыносимыми.

«Единственный минус сокращения штатов».

Она вздохнула и открыла телефонную книгу. Надо было найти телефон адвоката Юлии, Матса Леннстрёма из адвокатской конторы Кварнстенена. До Анники номер запрашивали восемь раз подряд. Видимо, все репортеры Швеции горели желанием побеседовать с господином Леннстрёмом. Анника дозвонилась до секретаря, которая сказала ей, что адвокат в суде и будет в конторе не раньше завтрашнего утра.

И на том спасибо.

Она крутанулась на стуле, раздраженно подумав, что Патрик оказался прав в своем ироническом напутствии.

Потерпев фиаско с адвокатом, она отправилась в архив газеты искать статьи, написанные о Давиде Линдхольме сразу после его смерти.

Анника наткнулась на описания героических деяний, на хвалы Кристера Бюре и Хампуса Лагербека, профессора полицейской академии. Попыталась дозвониться обоим — в стокгольмскую полицию и академию соответственно — и оставила сообщение с просьбой при желании связаться с ней.

Потом она снова перечитала материалы об удивительных подвигах, совершенных легендарным полицейским на благо общества. Освобождение заложников в Мальмё, разгадка нападения на инкассаторов…

Это было все.

«Не может быть? Это что, все его героические подвиги?»

Она повторила попытку, расширив область поиска:

Масса ссылок и ни одного нового героического деяния. Вместо этого она нашла статью о полицейских офицерах, работавших негласно. В конце был упомянут и Давид Линдхольм. Он был назван как офицер, имевший обширные связи в преступном мире и выступавший посредником на стороне людей, желавших покончить с прошлым; он был как бы связующим звеном между двумя мирами.

Анника отодвинула компьютер и задумалась.

Тиммо Койвисто утверждал, что Давид Линдхольм работал на наркомафию.

Правда ли это? Нет ли других объяснений нападения на него?

Насколько хорошо умел Давид Линдхольм соблюдать равновесие между добром и злом? Что думали в преступном мире о его двойной игре?

Она снова просмотрела архив, чтобы узнать судьбу террориста из Мальмё.

После нескольких неудачных попыток она нашла наконец статью в «Свенска дагбладет», где было сказано, что апелляционный суд утвердил приговор городского суда.

Тот человек был приговорен к пожизненному заключению за покушение на убийство, за похищение и вымогательство при отягчающих обстоятельствах и за угрозы убийства.

«Пожизненное? Вот как! Не такие уж, видно, были они друзья с Давидом Линдхольмом!»

Она позвонила в городской суд Мальмё и попросила прислать ей копию приговора.

Потом поискала сведения об американце, который рассказал о налете на инкассаторов в Боткирке, но ничего не нашла.

Подперев рукой подбородок, Анника бесцельно уставилась на экран.

Как же тогда получилось, что информация об этом американце просочилась в прессу? Если какой-то представитель преступного мира вдруг начинает говорить, то его слова становятся достоянием всех СМИ.

«Это что-то сверхъестественное».

Зачем Давид Линдхольм рассказал, что добыл информацию о нападении на инкассаторов именно у этого заключенного? Правда ли это? И если да, то действительно ли Давид сделал эту информацию доступной?

«И что потом случилось с этим американцем?»

Она даже не знает его имени.

Анника вошла на сайт национальной организации исполнения наказаний и нашла там номер телефона тюрьмы Тидахольм. Дозвонилась до дежурного и попросила связать ее с офицером по связям с прессой, и ее перенаправили в канцелярию.

— Наш пресс-секретарь уже ушел домой, рабочий день кончился, — ответил ей один из надзирателей.

— Какой стыд, — преувеличенно огорчилась Анника. — Значит, мы можем неправильно это осветить в завтрашнем выпуске.

— Что? — не понял надзиратель.

— Речь идет об одном американском уголовнике, который отбывает у вас пожизненное заключение. Он был когда-то дружен с Давидом Линдхольмом. Тебе наверняка знакомо это имя. Завтра в газете будет напечатана статья о нем, и мне хотелось проверить, верны ли наши сведения, так как это дело кажется мне весьма странным…

— Но его сейчас здесь нет, — повторил надзиратель.

— Кого, представителя по связям с прессой?

— Нет, американца.

Анника несколько мгновений молчала, переваривая услышанное.

— Вот видишь! Я так и знала. Журналист, который писал эту статью, все неправильно понял. Он написал, что этот американец все еще сидит в Тидахольме.

— Нет, не сидит. Его перевели сразу после несчастного случая.

«Несчастного случая?»

— Ну конечно же! — воскликнула Анника. — Естественно, после этого он к вам уже не вернулся.

— Кроме того, я не стал бы употреблять выражение «дружен». Давид Линдхольм был его, так сказать, опекуном, а это большая разница.

— Да, да, опекуном, — согласилась Анника, записав это слово. — Верно.

— О чем эта статья? — спросил надзиратель, и в его голосе послышались нотки проснувшейся подозрительности.

— Это одна из серии статей о преступниках, отбывающих пожизненное заключение, — ответила Анника, — но мне кажется, что ее публикацию следует отложить и проверить все факты. Где теперь этот американец?

Она закрыла глаза и затаила дыхание.

— Позвони завтра нашему пресс-секретарю, — ответил надзиратель и положил трубку.

Ну что ж, это лучше, чем ничего!

«С американцем что-то случилось, и его перевели в другое место. Насколько он был рад такому переводу?»

Прошлое Давида Линдхольма надо раскопать как можно глубже. Надо перевернуть все оставленные им камни.

Она посмотрела на часы и решила, что ей пора поесть.

Она надела куртку и вышла на улицу.

Томас сидел за столом в кабинете на четвертом этаже правительственного здания в Розенбаде и смотрел на Фредсгатан. Шел снег. Снежинки ударялись о стекло, отскакивали и падали на подоконник. По тротуару спешили люди — они кутались в поднятые воротники, прятали лица от колючего снега.

Вид не вдохновлял.

Томас вздохнул, посмотрел на часы и еще раз проверил, что служебная записка и выписка сложены в нужную папку.

Задача оценки стоимости отмены пожизненного заключения оказалась сложнее, чем он себе представлял. И дело не в том, что вычисления и расчеты были сложны — в них-то как раз не было ничего трудного, все упиралось в политические аспекты проблемы…

Зажужжавший селектор заставил Томаса вскочить.

— Томас, куда ты запропастился? Я сижу здесь и жду, как старая дева.

«Ты думаешь, я бездельничаю?»

Он выпрямился и, нажав кнопку, ответил шефу: