Русское видео

В кабинете с несчастным видом, с физиономией, опущенной едва не до бирки с фамилией и номером бригады, дожидался главный свидетель и — возможно — виновник побега. Дежурному по отряду приходилось не сладко, если в его дежурство случалось что-то чрезвычайное. И не без оснований: на пост у входа в здание народ назначался ушлый, и если что и готовилось, то не могло ускользнуть от их внимания, а если ускользало, то небескорыстно. Конечно, риск всегда соизмерялся с выгодой. Любопытно, что же могло заставить этого сутулого, костлявого мужчину с глубокими, выделяющимися и на коротко стриженной голове, залысинами рискнуть своим досрочным освобождением? Выпустить ночью из отряда кого бы то ни было — проступок серьезный. Почти преступление.

— Гражданин следователь! Ей-богу, не видел я его! Вот капитан знает — я никогда, с первых дней, ни в чем замечен не был. Как что — сразу к вам. Ну разве нет? — с робкой надеждой тянулся экс-дежурный к своему всесильному начальнику.

Тот, однако, не желал проникнуться:

— На вахту бегать — дело нехитрое. Пугень тоже бегал. Кончай плакаться. Ты меня знаешь, я тебя тоже. Скажу одно: история такая, что круто придется. Всем. И мне в том числе: шутка сказать, побег через вахту! Места другого не нашли что ли? Или обленились? Назад в литейку захотелось? Нет? Тогда говори.

— Ну зачем так резко, Степан Петрович? Я вижу — человек сознательный, перевоспитывающийся. Вы ведь не станете нас вводить в заблуждение, — Строкач широко улыбнулся, в то же время считывая надпись с бирки на груди допрашиваемого.

Майор всегда стремился держать собеседника в форме.

— С чего бы я стал врать? Мне только соучастия в побеге недоставало! Но все-таки не видел я его. Не выходил он здесь, поверьте. Я бы заметил…

— Не спешите. Я приехал сюда не для того, чтобы убедиться в вашей старательности или отметить деятельность капитана Копылова. Мне надо знать, как все произошло. Так что помогите нам разобраться, за правду не наказывают. Может, что-то видели, но не смогли, побоялись предотвратить? Гарантирую — санкций по отношению к вам применяться не будет. Верно, Степан Петрович?

— Да-да, — не слишком готовно кивнул Копылов. — Коль майор дает добро… Словом, выкладывай, что знаешь, и — чист.

Но при всем желании экс-дежурного, ничего нового майор не услышал, кроме прежних клятвенных заверений в тщательности надзора за входом.

Помещений в длинном двухэтажном здании отряда было множество, сквозь забранные частой решеткой окна могла выбраться разве что средних размеров крыса, но никак не плечистый Пугень. Хранящий ключи от всех запираемых комнат, капитан Копылов вручил майору целую связку с замысловатым брелоком, явно не «зоновской» работы. Сингапурская штучка — оценил Строкач.

Первый, вернее, цокольный этаж, расположенный над наполовину вросшими в асфальт окнами «карантина», состоял из длинного коридора, со множеством дверей по обеим сторонам, лестницы и перекрестка всех путей — стула дежурного. Запирающихся дверей оказалось немного, так как пустых коек и, следовательно, свободного места не было вообще: едва размещали новые этапы. Если бы не прошедшая недавно амнистия, спать труженикам в черном хэбэ было просто негде, и угрозы уложить в парашу головой сыпались бы в тесноте куда чаще.

Из коридора в спальнях виднелись одинаково ровнее, аккуратно застеленные ряды двухярусных коек, между которыми редко попадались какие-то конторские тумбочки. Строкачу и раньше приходилось бывать в подобных общежитиях. Здесь поражало отсутствие любителей побренчать на гитаре в спальне, потихоньку постучать в домино или во что поазартнее, чтобы скоротать длинные подневольные будни. Что же касается мужской любви, то ею пробавлялись в уголках поукромнее, хотя и администрация относилась к этому вполне безразлично. Статья в кодексе сохранялась, но хватало иных деяний, куда страшнее.

Хуже побега считался лишь бунт. Вообще-то репутация у этой «зоны» была скорее положительной, но как показывает практика, даже образцовая постановка дела не является гарантией от захвата заложников и прочей экзотики.

Большинство проемов в серо-зеленых, также недавно выкрашенных стенах коридора было попросту лишено дверных створок. Здесь, как уверял Копылов, люди живут открыто. Скрытность, замкнутость не поощряются. Находившиеся в противоположных концах коридора кладовые запирались ключами, хранимыми, по положению, лишь самими шнырями-каптерщиками. Но, конечно, на всей территории учреждения едва ли нашелся бы уголок, недоступный Копылову. Тем не менее обследование каптерок и еще кое-каких закутов показало, что здесь не мог найти выхода даже изобретательный Пугень.

Интерьер просторной «ленинской комнаты» выделялся темным бархатом переходящего Красного знамени, склоненного над гордостью отряда — новеньким «Электроном» с финским, как похвастался Копылов, кинескопом.

Окна, как и везде, зарешечены (Строкач проверил лично), все прутья на месте — ни один даже не шатался, единственный выход, он же и вход — неширокая двустворчатая дверь, приводящая все к тому же дежурному.

Собственный кабинет Копылов открыл с облегчением. Никому и в голову не могло прийти, что Пугень мог бы пытаться свой прорыв на свободу начать именно здесь. Достаточно просторная, обставленная светлой казенной мебелью комната. Самодельный замок с фигурным ключом в сочетании с массивной дверью. Почувствовав взгляд Строкача, Копылов весело оживился.

— Нравится ключ? И мне нравится. Наш один делал, со стажем зэк. Он раньше по домушной части был, ну и теперь не изменил профессии. И ключ вроде не такой уж заковыристый, а поди открой! Открыть-то можно любой замок, да только на этот — и недели не хватит.

— А этот, слесарь-замочник?..

— Уже три года, как освободился «по двум третям». Работает в «Рембыттехнике», письма пишет. Помнит, кому обязан. Тут хотели его «опетушить». Я не дал. Шуганул, только перья полетели. У меня если кто слишком «законником» становится, может по пути в шизо случайно поскользнуться и — головой прямо в парашу. С чушкой никто и говорить не станет, свои же «опустят». Нет, слесарь в курсе — один лишний ключик, и все, прямиком на дно.

Следующей была дверь кабинета начальника отряда Черкизова, худощавого капитана, носившего усы скобкой. Там тоже все оказалось в порядке, за исключением… решетки. Массивные прутья вынимались легко, у их оснований, вмурованных в стену намертво, обнаружились тонкие аккуратные пропилы. Сделано это было явно ночью. Пропилы были зачернены той же краской, которой была окрашена и вся решетка. И без экспертизы было видно, что работали достаточно давно и хорошим инструментом:

— И Черкизов не мог проверить? — Строкач кипел. — Так и его могли через окно утащить — как экзотический сувенир!

Копылов сокрушенно разводил руками, мол, сознаю свое упущение.

— Ну, а вас, капитан, это касается в первую очередь. Кто, если не вы, должен знать все? Причем и резиденция ваша рядом — в двух шагах от кабинета, через который осужденные запросто путешествуют наружу. Жаль, не довелось мне побеседовать с Пугенем до того, как вы его уложили…

— А мне не жаль?! Я бы и сам не прочь выяснить, что за мастера здесь поработали!

— И это при условии, что у Пугеня, как говорится, руки не оттуда росли.

— Все прояснится, Павел Михайлович. Информация будет. Во всяком случае, многое узнаем. Вот, кстати, и начальник отряда.

Сутулясь, вошел Черкизов — мягкой, неслышной походкой неуверенного в себе человека. Светлые глаза его поблескивали из-под густых, насупленных бровей. Строкач, помнивший его с момента какой-то церемонии — грамоту, что ли, вручали отряду, — отметил, что капитан выглядит довольно скверно. И не удивительно. Вся эта история могла испортить репутацию кому угодно, а капитан и в лучшие времена не был весельчаком. Разговор с ним не принес ничего нового, на Строкача обрушился поток горестных сетований и жалоб на судьбу, вынуждавшую капитана уже шесть лет подряд дожидаться очередного звания…