Пропавшие в раю

Какими наивными казались теперь теории о том, что в Каменном Клыке орудует банда черных риелторов! Теперь поселок представлялся ему чем-то вроде муравейника или улья. В нем шебаршились и копошились невиданные, древние твари, похожие на людей только внешне. Они жили своими законами, своей моралью, своими принципами. И беспрекословно слушались свою королеву-матку. Еще тогда, на празднике, он заметил это благоговение, этот священный трепет. Такое отношение казалось странным, но сейчас Алексей знал, чем оно вызвано.

Поднялся ветер, стало холодно. Алексей поежился: возможно, придется принести из дому одеяло. Алкоголь согревал, но ненадолго. Он распечатал вторую банку. Надо пить помедленнее – ночь только начинается. Ирина обещала заехать ровно в девять. Обряд состоится в полдень, а подготовка занимает довольно много времени, пояснила она. Уходя, прижалась к его губам. Видела, что ему невыносимы ее прикосновения, но тем не менее сделала это. Он не сумел (да и не старался) скрыть ужас и отвращение, а она в ответ лишь удовлетворенно улыбнулась и облизнулась, как сытая довольная кошка, налакавшаяся молока.

Ирина уехала, а он бросился в дом, зашел в ванную и долго умывался, полоскал рот, чистил зубы. Его колотила дрожь, как это бывает, когда поднимается высокая температура. «Ты сам усложнил все, – с ласковым сожалением говорила Ирина, – если бы тогда, во время Осеннего бала, позволил всему случиться, сейчас не мучился бы так, мой бедный мальчик. Все было бы по-другому. Но мне нравится твоя способность сопротивляться. Твоя чувствительность. С тобой не могло быть просто, я это сразу поняла. Поэтому тебя и выбрала».

Сейчас он точно знал, почему шарахнулся от нее в ту ночь. Почему внезапно пропало безумное желание. Почему горячечный любовный жар сменился безотчетным, смутным страхом и неприятием. Всему виной была та самая «чувствительность», благодаря которой он понял, что перед ним – чуждое, чужое существо. Источающее едва уловимый, но отчетливый запах, который невозможно перебить самыми дорогими духами.

Это был запах тлена, гнили, старости. Не старины – как пахнет в архивах и музеях, а именно старости. Так смердят покинутые людьми дома – нетопленные, пустые, с плесенью по углам. Это вонь от замоченного и прокисшего в тазу белья. Запах прелых листьев, запах подвала. Сладковатый, липнущий к рукам и телу запах мертвой плоти. Едва уловимый, воспринимаемый скорее на уровне инстинкта, этот запах исходил тогда от красавицы Ирины, и Алексей отшатнулся, растерялся от непонимания. Зато теперь он все понимал.

Ирине Шустовской было сто семьдесят три года. И сто сорок четыре из них она прожила не-человеком. Она рассказала Алексею, что родилась в 1839 году. Здесь же, в Каменном Клыке – так в то время называлось поместье ее родителей. Дом стоял на берегу моря, на том самом мысе, который сейчас постепенно сползал в воду. На котором погибла Алиска. Неподалеку, как раз на месте современного поселка, располагалась небольшая деревенька Клычки. И в этой деревеньке однажды появилась женщина по имени Ева.

– Когда она забрела в наши края, мне было семь лет. Никто не знал, откуда взялась эта женщина и зачем пришла. С ней была дочь, грудной младенец, – рассказывала Ирина, глаза ее подернулись прозрачной дымкой, лицо стало задумчивым и отрешенным. Она давно никому не говорила об этом и, видимо, получала удовольствие от своих воспоминаний.

– Ева осела здесь, поселилась на окраине Клычков, в заброшенном полуразрушенном доме. Никто не хотел отстраивать его и жить в нем: случился страшный пожар, в огне погибла вся семья, и дом пользовался дурной славой. А Еве все было нипочем, ничто ее не пугало. Она быстро, каким-то чудом сумела восстановить дом и стала там жить вместе с дочкой. Люди сразу поняли, что Ева – необычная женщина. Никто не сумел бы настолько быстро справиться с такой сложной задачей. Деревенские перешептывались, что ей помогают черти. А кто-то божился, будто бы их видел. – Шустовская залилась русалочьим смехом. Отсмеявшись, продолжила. – Ева умела заговаривать хвори, толковать сны, по глазам определяла, какая болезнь поселилась в теле. Могла прочесть жизнь человека по диковинным линиям на ладони. Предсказать смерть. Еву уважали и опасались. К ней бегали тайком и заходили открыто. Она никому не отказывала и плату за свою помощь брала молоком, хлебом, мясом, овощами да фруктами. Сама она не держала скотину, не занималась садом-огородом. Она была умной, ученой женщиной… И она точно знала, чего ищет в Каменном Клыке.

– Тебя? – вырвалось у Алексея.

– Да, – просто ответила Ирина, – но не только. Ева искала Камень и Ключ. В древних книгах она прочла о том, что Камень находится где-то в этих местах. Но сам по себе Камень ничего не значил, он мертвый и стылый. Разбудить его мог только Ключ. Ева думала, что Ключ – это ее дочь, Варвара.

– Варвара, – прошептал Алексей.

– Но она ошиблась. Ключом, конечно же, была я.

Последние слова Ирины прозвучали с ледяным, но безудержно рвущимся из души восторгом. Она помолчала, а потом вдруг громко, нараспев произнесла низким, непохожим на ее собственный, грубоватым голосом:

– «И придет к Камню Первый Избранный.

И будет Он ликом светел, как ангел небесный,

Собою же черен, как смутная мгла ночная.

И все прочие пойдут за Ним и поклонятся Ему,

И дарует Он им благость Приобщения…»

Она вскинула голову, пристально посмотрела Алексею в глаза и договорила своим обычным голосом:

– То есть, правильнее сказать, Ей поклонятся. Мне. Понял, милый? – Шустовская немного помолчала. – Мои родители были обычными людьми. Жили себе и жили. Ругались, мирились, ели, пили, тратили деньги, покупали обновы, растили детей. Я была другой. И всегда это понимала. А после встречи с Евой узнала наверняка! Я видела их мелкие душонки и страстишки насквозь. И презирала. Не подчинялась. Знаешь, я ведь даже не разговаривала до встречи с Евой.

– Совсем ничего не говорила? – поразился Алексей.

– Совсем. Научилась, как все дети, но потом сразу замолчала. О чем я могла с ними говорить? – губы Ирины зазмеились в презрительной усмешке.

– Как же ты училась?

– Учителя приходили к нам домой, учили моих сестер и меня. Я слушала, впитывала, но не отвечала, выполняла все задания письменно. Но, не произнося ни слова, училась все равно лучше. Много читала, прочла все книги, что стояли на полках отцовской библиотеки. Ни мать, ни отец их и не открывали! Так что я уже в десять лет была умнее и образованнее и родителей, и тем более сестер. И, уж конечно, намного, намного красивее этих нелепых глупых куриц.

– Как ты познакомилась с Евой?

– Скорее она познакомилась со мной, – ответила Ирина. – Это вышло случайно. Ева наведалась к нам в поместье, чтобы взглянуть на Камень, и увидела меня.

– Как она собиралась узнать этот Камень? – спросил Алексей. Он сидел перед ней почти неподвижно, вытянувшись, сцепив кисти рук, напряженный, как струна.

– О, его невозможно не узнать! – благоговейно выдохнула Ирина. – Я обратила внимание на Камень, как только научилась осознавать саму себя. Ходить еще толком не умела. Не удивляйся, я помню себя с младенчества. Няня привела меня на прогулку в дальний, заброшенный уголок сада, почти возле ограды. Там росли вишни, рядом была полузаброшенная беседка. Ажурная крыша, перильца, две скамьи и стол. Туда редко кто забредал. Теперь я знаю почему – сила Камня отталкивала праздных гуляк. В тот, самый первый, раз я не запомнила почти ничего, кроме густого, тягучего аромата спелой вишни. Ягоды нагревались на жаре, сок в них бродил, как вино, и этот запах кружил голову. Позже я приходила к Камню постоянно. Иногда сидела и читала на скамье в беседке, но гораздо чаще – лежала на Камне.

– Лежала? Он настолько большой?

– Его поверхность – сто пятьдесят два сантиметра. И всегда, в любую погоду, он теплый на ощупь. Я много раз чувствовала, как он еще сильнее нагревается под моим телом. Вбирает мое тепло и отдает мне свою силу. Лежать на нем приятно, совсем не жестко. Если хочешь знать, я даже свой первый оргазм испытала, именно лежа на Камне, – с лукавым сладострастием проговорила Ирина.