Недоверчивость отца Брауна (рассказы)

Спор между Гэллапом и Уайзом по поводу конкуренции и объединения капиталов тянулся давно.

Уайз сохранил привычки закоренелого индивидуалиста.

Поэтому Гэллап уже в который раз убеждал его не мешать другим, а объединить ресурсы в мировом масштабе.

– Рано или поздно вам придется пойти на союз с нами, старина, – весело произнес Гэллап, когда журналист вошел в зал. – Этого требует время. Теперь уже нельзя вернуться назад к мелким предприятиям с одним владельцем. Мы просто обязаны держаться вместе!

– Я бы тоже добавил несколько слов, если позволите, – с обычным спокойствием вмешался Стейн. – Существует нечто еще более важное, чем взаимная финансовая поддержка, – политическое единство. Я пригласил сюда мистера Бирна с определенной целью. Нам необходимо сплотиться и сообща решать политические вопросы, так как наши наиболее опасные враги уже объединились.

– Но ведь я вовсе не против политического союза, – проворчал Гидеон Уайз.

Стейн обратился к журналисту:

– Послушайте, мистер Бирн, насколько мне известно, вы можете проникать в разные темные места. И я хочу, чтобы вы совершенно неофициально сделали для нас кое-что. Вы знаете, где встречаются социалисты. Нашего внимания заслуживают лишь двое-трое из них: Джон Элиас, Джейк Холкет, разглагольствующий больше других, да еще, может быть, поэт Генри Хорн.

– А ведь Хорн когда-то водил дружбу с Гидеоном, – насмешливо произнес Гэллап. – Кажется, он посещал класс старика в воскресной школе или что-то в этом роде.

– Тогда Хорна еще можно было считать христианином, – напыщенно заявил в ответ Гидеон Уайз. – Но когда человек начинает общаться с безбожниками, поневоле возникают сомнения. Я продолжал встречаться с ним время от времени, даже готовился поддержать его выступления против войны, воинской повинности и тому подобного. Ну, а теперь…

– Простите, – перебил его Стейн, – дело не терпит отлагательств. Мистер Бирн, открою вам секрет. У меня есть сведения, или, точнее, доказательства, с помощью которых можно надолго отправить в тюрьму за участие в заговорах во время войны по крайней мере двоих вожаков-социалистов. Мне бы не очень хотелось использовать эти документы. Поэтому прошу вас, мистер Бирн, пойти и конфиденциально сообщить лидерам заговорщиков, что если они не изменят отношения к нам, я воспользуюсь своими сведениями не далее как завтра.

– Но ведь вы предлагаете не что иное, как соучастие в уголовном преступлении, именуемом шантажом, – ответил Бирн. – Это опасно!

– Да, думаю, положение достаточно серьезно. Для господ социалистов, разумеется, – сухо ответил Стейн. – Вот и растолкуйте им это.

– Ну хорошо, – согласился репортер и с полушутливым вздохом встал. – Дело в общем-то привычное. Но если попаду в неприятную историю, то потяну за собой и вас, уж будьте уверены!

– Что ж, попробуйте, молодой человек, – саркастически усмехнулся Гэллап.

Встреча рабочих лидеров проходила в странной пустой комнате. На беленых стенах висели только два небрежных черно-белых рисунка, изображающих непонятно что. Единственное, что роднило оба собрания, спиртные напитки, в нарушение сухого закона. Правда, перед миллионерами стояли разноцветные коктейли; Холкет же, относившийся к крайним радикалам, признавал только неразбавленное виски. Это был высокий, суровый на вид, но немного неуклюжий сутуловатый человек с резко выступающим вздернутым носом и вытянутыми губами. Он носил неопрятные рыжие усы, и во всем его облике читалось странное презрение к окружающим.

Джон Элиас, смуглый осторожный мужчина в очках, с небольшой черной бородой, привык в европейских кафе к абсенту. Журналисту сразу бросилось в глаза невероятное сходство между Джоном Элиасом и Джекобом П. Стейном.

Они были настолько похожи как лицом, так и манерами, что казалось, сам миллионер убежал тайком из отеля и каким-то подземным ходом пробрался в цитадель социалистов.

Третий из них предпочитал совсем другой напиток. Перед Хорном стоял стакан с молоком, выглядевшим в данной обстановке более зловеще, чем мертвенно-зеленоватый абсент. Но такое впечатление было обманчиво. Просто Генри Хорн отличался социальным происхождением от Холкета и Элиаса и пришел в лагерь заговорщиков иной дорогой. Он получил вполне приличное воспитание, в детстве ходил в церковь и на всю жизнь остался трезвенником, хотя затем порвал с-религией и семьей. У него были светлые волосы и тонкие черты лица. Каким-то непонятным образом короткая бородка придавала Хорну женственный вид.

Когда Бирн вошел в комнату, пресловутый Джейк Холкет привычно вел дискуссию, вызванную тем, что Хорн чисто машинально произнес вполне обычную фразу: «Не дай Бог». Ее оказалось достаточно, чтобы пробудить гнев Холкета.

– Не дай Бог! Да ведь Бог только и может, что не давать, – восклицал Джейк. – Он не дает бастовать, не дает бороться, не дает убивать кровопийц-эксплуататоров. Почему бы Ему хоть раз не запретить что-нибудь им? Неужели проклятые церковные проповедники не могут для разнообразия сказать правду о жестокости капиталистов?

Элиас тихо вздохнул, словно разговор успел наскучить ему, и произнес:

– Теперь наученные опытом буржуа предпочитают сами исполнять ту роль, которая прежде отводилась духовенству.

– Кстати, – прервал его репортер с мрачной иронией, – некоторые промышленники и вправду хотят затеять с вами игру.

И, не сводя взгляда с горящих, но будто неживых глаз Элиаса, Бирн поведал об угрозах Стейна.

– Я ждал чего-нибудь в этом роде, – с усмешкой ответил Элиас, не двигаясь с места. – И подготовился.

– Негодяи! – вскричал Холкет. – Сделай такое предложение бедняк – его сразу упрятали бы за решетку. Но, надеюсь, шантажисты в самом коротком времени попадут в местечко пострашнее тюрьмы. Куда же, черт возьми, им еще деваться, как не прямо в ад!

Хорн сделал протестующий жест, очевидно, относившийся не столько к уже сказанному, сколько к тому, что только собирался произнести Элиас. И потому последний предпочел завершить разговор.

– Нам просто необходимо отбить нападки противника, – сказал Элиас, уверенно глядя на Бирна сквозь очки. – Угрозы капиталистов на нас не действуют. Мы тоже предприняли кое-какие шаги, но раскрывать их пока не станем.

Бирну ничего не оставалось, как удалиться. Проходя по узкому коридору мимо бакалейной лавки, журналист вдруг обнаружил, что выход загораживает темный силуэт необычного и в то же время удивительно знакомого человека. Приземистый и плотный, с широкополой шляпой на круглой голове, он выглядел достаточно причудливо.

– Отец Браун?! – воскликнул репортер. – Вы ошиблись дверью или тоже относитесь к этой организации?

– О, я принадлежу к более древней тайной организации, – усмехнулся священник.

– Неужели вы считаете, что здесь кому-нибудь потребуется ваша помощь? – осведомился Бирн.

– Трудно сказать, – спокойно ответил отец Браун. – Это не исключено.

Полумрак, царивший в коридоре, поглотил священника, и изумленный журналист двинулся дальше. Однако прежде чем он вернулся к миллионерам, произошла любопытная встреча. В зал, где находились трое рассерженных капиталистов, вела широкая мраморная лестница, украшенная по бокам позолоченными фигурами нимф и тритонов. Вниз по ней, навстречу Бирну, сбежал энергичный темноволосый молодой человек со вздернутым носом и с цветком в петлице. Он схватил репортера за руку и отвел в сторону.

– Послушайте, – прошептал юноша, – меня зовут Поттер. Я – секретарь старика Гидеона. Говорят, буря вот-вот разразится. Скажите откровенно, это правда?

– Да, гиганты вроде бы решаются на серьезные действия в своей пещере. И не следует забывать, что они сильны. Полагаю, социалисты…

До сих пор секретарь невозмутимо слушал Бирна. Но когда журналист произнес слово «социалисты», во взгляде Поттера вдруг отразилось изумление.

– Ну, а при чем здесь… Ах, так вот какую бурю вы имели в виду! Извините, я не понял. Перепутал пещеру с морозильником. Тут немудрено ошибиться!