Инкубатор для шпионов

— Спасибо, но уже нет необходимости, — и вложил снимок обратно в альбом.

Она смотрела на него непонимающе, с поднесенной ко рту чашкой.

— Александр Борисович, вы кого-то узнали на этом снимке, да?

— И да, и нет, — уклонился он от объяснений и сменил тему: — Я так понимаю, Ольга, возвращаться в Москву сегодня у вас нет ни малейшего желания?

— Я ужасно устала, — обрадовалась и она смене тяготящей ее темы. — После всего, что здесь произошло. — Обвела взглядом кухню, точно тут поработал ножичком Джек-потрошитель, и вздрогнула. — Я бы сейчас с большим удовольствием забралась в постель.

— Превосходно, потому что и мне не особо хочется после сегодняшних путешествий опять садиться за руль, — честно признался Турецкий. — Отдыхайте спокойно. Не думаю, что они вернутся.

Перед сном он вышел покурить на крыльцо и позвонил в Москву Грязнову-старшему.

— Славка, привет.

— Здорово, — ответил Грязнов беспечным тоном, несомненно свидетельствующим о некоторой удаче в делах.

— Ты, говорят, Стасова нашел?

— А то! Целый день жду твоего звонка. Знаю, что расстроишься, если мы без тебя его брать будем.

— Не торопись, хорошо? Просто наблюдайте пока за ним. Я завтра буду в Москве.

— Ладно.

В Москву выехали ранним туманным утром. Через полчаса пути, когда разговор стал вполне свойским и пустяковым, Турецкий решил, что пришло время для того вопроса, который занимал его, пожалуй что, по-боле персоны глубокоуважаемого Александра Филипповича.

— Оля, — сказал он деланно беспечным тоном, — вы давно не видели вашего двоюродного брата?

— Кого?

— Валентина Стасова.

— Простите, Александр Борисович, я не поняла.

Турецкий понял, что сейчас в ставшей уже привычной системе координат что-то нарушится. Он переформулировал вопрос:

— Оля, у вас есть двоюродный брат, которого зовут Валентин Стасов?

— У нас с Сашей вообще нет двоюродных братьев. Никаких.

— И такое имя вам ни о чем не говорит?

— Абсолютно.

Сейчас она не врала, Турецкий в этом не сомневался. Вздохнул. Ну что поделаешь, на нет и суда нет.

— Что вы опять плачете? — вдруг заметил он.

— Сама не знаю… наверно, какая-то остаточная реакция… Да и вообще, — она горестно махнула рукой. — Мне уже тридцать пять лет…

— Жизнь не удалась? — иронично, но добродушно сказал Турецкий.

Но женщина совершенно серьезно кивнула.

А ведь она привлекательна, подумал Александр Борисович, и даже сейчас очень хороша. Чтобы увести себя от рискованных мыслей, он подумал сперва о Нине Коростелевой (почему, спрашивается, он не звонил ей последние дни?!), потом о жене. Вроде бы получилось. Тогда Турецкий сказал:

— Земную жизнь пройдя до середины, я заблудился в сумрачном лесу.

— То есть? — удивилась Ольга.

— Данте Алигьери. «Божественная комедия» так начинается. В эпоху Возрождения полноценная человеческая жизнь считалась семьдесят лет. А тридцать пять — это соответственно половина. Вот он, бедняга, в этот момент и заплутал. Совсем как вы.

Она улыбнулась сквозь слезы.

— Кто бы мог подумать, какие образованные люди в Генпрокуратуре работают… А Саша всегда о вас презрительно отзывался.

— Обо мне? — уточнил Турецкий. На самом деле он, рассказывая о Данте, почти дословно цитировал собственную жену. Но говорить об этом было, конечно, неуместно.

— Не о вас лично. О вас я ничего от него не слышала, я вообще еще недавно не знала о вашем существовании. — Она сделала круговой жест рукой. — Он обо всех так говорил — из Генпрокуратуры, из МВД…

Турецкий ждал, что Ольга скажет: «из органов». Не сказала. Тогда сказал он:

— Кажется, ваш Саша — большой сноб.

— Есть немножко, — признала Ольга. — Но это же не просто так сложилось. Карьеру он делал сам, никто не помогал, да и вообще у него была непростая жизнь.

— Конечно, — ядовито сказал Турецкий. — Врагу не пожелаешь быть помощником президента страны.

— Что вы знаете? — возмутилась Ольга. — Вы же ничего не знаете!

— Вот и расскажите.

И Ольга Мелешко рассказала вполне традиционную историю о мальчике из провинциального сибирского городка, выросшем в малообеспеченной семье и прошедшем «суровую школу жизни».

— Вы армию имеете в виду?

— Нет.

— Он что же, сидел, ваш Саша? — удивился Турецкий.

— Не сидел, хотя до этого было недалеко. Видите ли, мы росли в худшем районе города, и среди подростков там просто шла борьба за выживание. Так вот у Саши был большой уличный авторитет. Я иногда думаю, что если бы он не стал учиться, а совершил бы какую-нибудь кражу и сел, то, наверно, сделал карьеру в другой области, ну вы меня понимаете. Он, конечно, всегда любил власть. Подростком Саша просто запугивал своих сверстников, и этого было достаточно для достижения результата. Допустим, он видел какого-то подростка с цепочкой на шее. Он подходил к нему и говорил: «Хорошая цепочка. Можно посмотреть? Я же тебе сказал, что хочу посмотреть твою цепочку… Посмотреть, понял? Дай-ка ее сюда!!!» У него сложилась такая репутация, что с ним предпочитали не связываться и все отдавали без сопротивления. Он много играл в карты и в кости, но независимо от того, выигрывал или проигрывал, всегда уходил домой с деньгами. Если он проигрывал, то просто силой забирал все обратно. Добыча его была мелкой, зато он получал много адреналина.

— Ну и ну, — только и сказал Турецкий.

— Сами видите, он очень незаурядный человек.

— Да уж, вижу. Знаете, я бы хотел с ним поближе познакомиться. Мы пару раз говорили по телефону, но и только.

— Мне кажется, вы друг другу понравитесь.

— Жду с нетерпением этого момента, — пробурчал Турецкий.

Он торопился и гнал «форд», насколько позволяли дорога и движение. Забросив Ольгу домой, отказался от приглашения на завтрак и помчался по направлению к району Хорошево-Мневники — там была квартира Мостовского.

Еще накануне вечером Турецкий озадачил Дениса очередным заданием. Следуя президентскому совету, для получения необходимой информации он не стал привлекать никого ни из МВД, ни из ФСБ. Даже Гряз-нов-старший был не в курсе, чем занимается Турецкий. Грязнов-младший тоже не знал, кого именно ищет Александр Борисович, но очередное задание (в сущности, оно было для компьютерщика Макса) получил именно он. И когда Турецкий еще только ехал в Москву, Денис прислал SMS-сообщение.

Ну и крепкий же орешек этот дачник, подумал Турецкий. А я чуть было не повелся на рыбалку.

Добираясь к Октябрьскому Полю, он уже был уверен. что найдет господина Мелешко в квартире отставного прапорщика — последнего из двух его армейских друзей. Не было ничего удивительного в том, что Мостовский жил в доме погибшего в автокатастрофе Егорова — третьего человека с армейской фотографии.

Если и было в Москве или Подмосковье место, где Мелешко мог забиться, как таракан под плинтус, то лучшего, чем квартира Мостовского, нельзя было и придумать. Вероятно, никто, кроме самого Александра Филипповича, не знал об этих двух его старинных приятелях. Его сестра знала только об одном — Егорове, да и того, как оказалось, уже нет в живых.

Мелешко благоразумно не афишировал давнюю дружбу, оставив ее для себя как личное сокровище, к которому посторонним доступ был запрещен. Не исключено, допускал Турецкий, что он еще и стеснялся старых друзей, учитывая собственный нынешний высокий статус и достигнутое в обществе положение.

Конечно, возможно, стоило бы вызвать роту кремлевских головорезов, но Турецкий решил, что, во-первых, снаряд два раза в одну воронку не попадает, а во-вторых, совершенно неясно, кому в этом деле можно доверять.