Дамам на все наплевать

Я взглянул на Фернандеса. С циничной улыбкой он по-прежнему раскачивался на ножках стула взад и вперед. И вдруг, как бы для того, чтобы удержаться и не упасть, он схватился рукой за стол. Но он преследовал отнюдь не такую невинную цель. Откинувшись назад, он схватился за ящик письменного стола. Ящик открылся. Фернандес быстро выхватил оттуда пистолет-автомат и всадил из него четыре пули в Перейру. Перейра застонал и повалился на стол. И в тот же момент я привел в действие свой револьвер и загнал Фернандесу прямо в грудь две пули.

Он упал со стула и хотел что-то сказать. Но изо рта у него потекла красная струйка.

— Ерунда, фараон, — прохрипел он. — Тебе не удастся поджарить меня. Ты… — Он умер.

Перейра тоже не шевелился. Наверно, тоже готов. Да, так и есть. Я увидел остекленевшие глаза.

Я стоял и смотрел на них. Вот два осла, которые считали себя всемогущими. Они думали, что им все дозволено. Фернандес, у которого за душой не было ничего, кроме револьвера и крепких мускулов, и жалкий Перейра, плетущийся за ним, как хвост. И всегда таких парней ожидает такой конец. Они кончают жизнь, как эти двое, или на электрическом стуле.

Мне стало тошно смотреть на них.

Я перешагнул через Фернандеса, подошел к телефону и позвонил Меттсу.

— Эй, Меттс, — сказал я ему. — Я говорю из филиала морга, потому что никак больше нельзя назвать заведение, где я нахожусь. Здесь два трупа, и, пожалуй, тебе следует забрать их отсюда до утра.

Я рассказал ему все, что произошло. Он не проявил особого удивления и только заметил, что, пожалуй, своим выстрелом в Перейру Фернандес избавил меня от многих утомительных хлопот.

Я спросил его, как у него там дела. Он ответил, что все превосходно. Генриетта сидит, болтает с Мэлони и никак не может понять, что я задумал. Мэлони проявляет героические усилия в борьбе со сном, раскладывая пасьянс.

— Отлично, — сказал я. — Теперь у меня к тебе просьба. Пришли-ка сюда полицейских, пусть они выкопают труп Сэйджерса, а я скажу тебе, где он находится. И пусть похоронят его с почестями.

— О'кей, Лемми! — сказал он. — Ну и темпы же у тебя. Слушай, а долго нам еще тут тебя дожидаться? Пора бы уже и на покой. Между прочим, у тебя бывает когда-нибудь такое состояние, когда ты хочешь спать?

— О'кей, шеф! Все в порядке, — успокоил я его. — Игра заканчивается. Мне остается только съездить на квартиру к Генриетте и пошарить там немного. Как только я найду то, что мне нужно, сейчас же еду к вам. Думаю, это займет не более сорока минут. Кстати, Меттс, а как поживает моя милая подружка Полетта?

— Неважно, — ответил он. — У нее такое же настроение, как у кошки, страдающей зубной болью. Я навещал ее полчаса тому назад. Замучила надзирательницу всякими просьбами. Требует адвоката. Я завтра с утра первым делом займусь этим. Но сейчас, кажется, она успокоилась и лежит.

— Отлично. Слушай, Меттс, и я надеюсь, что это моя последняя просьба к тебе. Примерно через полчаса забери Полетту из тюрьмы и привези ее к себе в гостиную. Если она будет брыкаться, надень браслетки. Но только смотри, чтобы она до моего приезда не встретилась ни с Генриеттой, ни с Мэлони. Как только я вернусь, я быстренько проверну все это дело.

— О'кей, дружище! — сказал он. — Все будет сделано. До скорого свидания, Лемми.

Я повесил трубку, выпил стаканчик виски и закурил сигарету. Что-то она не показалась мне особенно вкусной.

Потом я привел все в относительный порядок. Усадил Фернандеса обратно на стул. Перейру тоже устроил поудобнее. Бросил на них последний прощальный взгляд и ушел.

Ночь по-прежнему была великолепной. Я чувствовал себя отлично. Но здорово устал. И все-таки я поехал к дому Генриетты.

Там я изо всех сил начал барабанить в дверь. Никто не откликнулся. Значит, служанка куда-то ушла. А может быть, она боится сидеть одна в темноте.

Я осторожно открыл дверь и сразу же поднялся в спальню. Опять этот чудесный запах гвоздики. Люблю я этот запах. Справа от меня все те же выстроившиеся в ряд башмачки. Тут и там на них сверкали серебряные пряжки и другие украшения. И опять через спинку стула перекинут ее халат.

Мне почему-то очень нравится быть в этой комнате. Я считаю, что по обстановке в комнате всегда можно судить о хозяине. Но, кажется, я становлюсь сентиментальным.

Надо приниматься за работу. Я обыскал всю квартиру и, когда уже совсем потерял надежду, вдруг нашел то, что искал. В углу платяного шкафа я обнаружил целую папку с письмами. Перерыв всю кучу, я нашел письмо от Грэнворта Эймса.

Я поднес его к свету и внимательно прочитал, положил его в карман, сел в кресло, на спинке которого висел ее халат, и кое-что обдумал.

Потом вышел, запер за собой дверь, сел в машину и поехал в Палм Спрингс.

Как говорится, дело в шляпе. Письмо Эймса явилось завершающим штрихом.

Жаль только, что не придется увидеть, как поджаривали бы Фернандеса. Такого парня надо было обязательно усадить на электрический стул. Ну что ж, надеюсь, что в нью-йоркской тюрьме найдутся еще кандидаты, которым предстоит совершить эту небольшую завершающую жизнь прогулку из камеры смертников. Тогда я вполне могу устроить себе колоссальную выпивку по поводу их бесславной кончины.

Я опять запел песенку «Кактус Лизи».

Глава 14

ВО ВЛАСТИ РАССВИРЕПЕВШИХ ДАМ

Я разглядываю их.

Мы сидим в гостиной у Меттса. Сейчас без двадцати четыре. В углу в огромном кресле сидит сам хозяин с таким видом, будто наше свидание его абсолютно не интересует. Справа на диване — Генриетта и Мэлони, а в дру— гом конце комнаты на стуле — Полетта, и сидит она с такой улыбочкой, как будто все мы, кроме нее, рехнулись.

Все тихо. Царит уютная атмосфера. Меттс погасил люстру, и в комнате горит только бра, как раз над головой Полетты. Кстати, она как всегда роскошно выглядит.

Я уже неоднократно говорил, какие все-таки интересные создания эти женщины. Возьмите хотя бы Полетту. Красавица, с отличной фигуркой, точеной высокой грудью, делающей ее еще пикантнее. Жить бы ей, да жить, как все женщины… Так нет, она обязательно должна ввязаться в какую-нибудь историю.

Я часто задумывался, с чего это женщины вдруг возьмут да и свихнутся? Какая-то особая муха, что ли, их кусает? Ведь нет ни одного самого грязного преступления, причиной которого не являлась бы женщина. И тот француз, который говорил: «Странные эти женщины», был абсолютно прав. Ведь, действительно, сколько я на своем веку распутал преступлений! И насчет всех их участниц это изречение оказалось справедливым. Но, возможно, именно это и придает интерес нашей жизни.

Я оглядел по очереди всех присутствующих и улыбнулся.

— Ну, — сказал я, — вот вам и, как говорится, конец романа. Боюсь, что эту финальную сценку я организовал несколько необычным методом, и, опять же, Полетта все еще без адвоката. Но не беспокойся, Полетта, я тебе не буду задавать никаких вопросов и не буду требовать письменных показаний. Что ты будешь делать, а что не будешь — это все целиком будет зависеть от тебя самой.

Я взглянул на Генриетту.

— Золотце мое, вам досталось больше всех. Я понимаю, что я очень грубо и жестоко поступил с вами, но это был единственный способ добиться результатов в расследовании этого запутанного дела. Когда я в полиции Палм Спрингса допрашивал вас относительно вашей одежды, я просто разыгрывал сцену. И сцена эта была предназначена для Фернандеса и Перейры. Мне нужно было поехать по кое-каким делам в Мексику; я хотел усыпить их бдительность, заставить их поверить, что дело закончено, что именно вы и есть та женщина, которую я собираюсь арестовать за убийство Грэнворта Эймса.

Теми же мотивами я руководствовался и тогда, когда арестовал вас по обвинению в этом убийстве. Я хотел, чтобы они убедились, что в отношении вашей виновности у меня нет никаких сомнений и что им придется ехать со мной в Нью-Йорк только в качестве свидетелей. Сделал я это потому, что знал, что в этом случае они перед отъездом постараются ликвидировать свою типографию. Я знал, что печатный станок должен находиться где-то там, на гасиенде, но мне нужно было, чтобы они показали мне, где именно, и чтобы я обязательно застал их на месте преступления. Поэтому я приношу глубочайшие извинения, леди, но я думаю, что, когда я закончу свой рассказ, вы все поймете сами и простите меня. Генриетта мило улыбнулась мне.