Рассказы народного следователя

Я снял шапку и подставил воздуху лицо, намокшие от пота волосы на лбу… Перевел дух…

Как я мог забыть о существовании этого нелепого, непригодного к бою, но – оружия?

Оружие это особое: прицельный выстрел на двести пятьдесят шагов гарантирован. Не только по огромному колоколу, но, если глаза хорошие, то и в человеческую голову! А главное: если не на воздухе стрелять, а из дома, из форточки – абсолютно бесшумно!

– Прибыльцов! Брось лестницу: не нужна. Лезь сюда!

Скрипят ступеньки.

На моей ладони три грибовидных крохотных кусочка сплющенного свинца.

У Прибыльцова глаза круглеют…

– Малопулька!!!

– Так точно! Здорово, а? И не слышно и не видно.

– А почему рикошетов не было?

– Огромный вес колокола и его висячее положение поглощают ничтожный вес пульки. Понимаешь? Начальная скорость малокалиберной винтовки очень мала… Впрочем, это я тебе объясню, когда поедем домой… И еще потому, что пули выпускались под прямым углом. Отсюда и грибовидное плющение. Почему так? Свинец-то много мягче, чем этот медно-серебряный сплав! Разбираешься?

– Вроде…

– Под прямым углом… под прямым углом… Теперь поищем, товарищ старший милиционер, этот прямой угол… Поищем, поищем… Так… Церковь не совпадает. Скольжение получается… Тут обязательно были бы рикошеты… Значит… Значит: вот тот двухэтажный дом, на отлете от улицы, и спереди него и сзади – пустошь. Да, если мысленно протянуть линию… Ты не знаешь, чей этот дом?

– Так это же читальная здешняя… Не жилой он, дом этот. Хозяина прошлый год, осенью, фуганули. Там, кажись, избач нынче живет…

– Избач, говоришь? Это хорошо, что избач. Это, брат, просто замечательно, что избач! Пойдем-ка, товарищ милиционер, знакомиться с избачом.

Парень лет двадцати, с лицом, на котором, словно навсегда, застыло выражение недоумения. Толстогубый, с полуоткрытым ртом и крупными веснушками на переносье. Таких крестьянских парней рисовали передвижники.

– Неважно у тебя, товарищ Федя Поливанов, в читальне. Грязно, запущено… Газеты не подшиты, шкафы с книгами в пыли. А главное, холодно! Кто же сюда читать пойдет? Почему ты дров в сельсовете не требуешь, уборщицу-истопницу?

– Это вы еще не все перечислили. – Поливанов, прихрамывая, подал мне стул и вздохнул с горечью. – Вторых рам нет. Порастащили, когда раскулачивали хозяина. В печах дымоходы обвалились… половицы прогнили.

Венцы подводить нужно…. Я говорил, говорил… Да разве сейчас до этого?!

– Почему же не до этого?

Парень ответил газетно:

– Сейчас – главный удар по кулаку! Вот справимся с коллективизацией, тогда уж всурьез – за книгу. А сейчас… война!

– Через край берешь, Федя Поливанов. Через край… Комсомолец?

– Конечно! Я в детдоме воспитывался.

– Как ты смотришь на эту историю с колокольным звоном?

– Да что ж я? Тут и поумнее меня ничего сообразить не могут… Вот, разве, вы что-нибудь выясните или Виктор Павлыч. Только он не интересуется.

– А ты знаешь Дьяконова?

– Господи! Он же меня в детдом определял… Еще в двадцать втором году… Мы оба с Алтая…

– Ага! Вот что, Федя. Покажи-ка, где ты живешь. Хочу посмотреть твое житье-бытье.

– Пожалуйста. Только неприбрано у меня… Сюда, по этой лестнице. Темновато. Не оступитесь.

Комната избача была высокой и просторной. Стояла убогая мебель стол, заваленный книгами, топчан с тощим матрацем и с подушкой без наволочки… Одеяло заменял тулуп… И здесь – холодно, грязно, неуютно…

Солнечный свет, падающий сквозь пыльные стекла двух больших окон, не скрашивает, а подчеркивает запущенность.

– Бить тебя, парень, за такую жисть! – покачал головой Прибыльцов, присаживаясь на колченогий стул. – Бить и плакать не велеть! Ты что же сюда на жительство прибыл али так, в побывку?

Воздух в комнате нежилой. Пахнет плесенью, сыростью… И какой-то кислятиной! Я сделал несколько шагов к окну, сдвинул кастрюлю с давно прокисшим супом и хотел распахнуть окно, но застыл на секунду с рукой, протянутой к шпингалету…

В щели рассохшегося подоконника виднелась провалившаяся гильза от малокалиберной винтовки…

– Да. Плоховато ты живешь, советский культурник! Сядь-ка за стол, избач, да положи обе руки на столешницу. Ну, не стесняйся! А теперь скажи: где малопулька?

Избач побледнел.

– К-к-кая малопулька?

– Та, которая стреляет… Вон, на подоконнике, гильза. Да не ломайся! Ты же не барышня. Все равно ведь, все перероем, а найдем!

– Ах эта! – насильно выдавил улыбку избач. – Так бы и спросили! Это не малопулька. Малопульками шомполки называются. А эта зовется: малокалиберная, бокового огня…

Прибыльцов прикрикнул:

– Ты баки не вкручивай! Вот как дам по кумполу крупным калибром. Вы, товарищ следователь, выйдите: я с ним сам побеседую…

Силясь держаться веселее и беспечнее, Поливанов указал пальцем в сторону топчана.

– Под матрацем Пожалуйста, берите! Ничуть даже не жалко! Эко добро – малокалиберка! Да мне она и ни к чему. Так, баловался.

Прибыльцов сбросил с топчана тулуп и матрац. На досках лежала изящная малокалиберная винтовка.

– Где патроны?

Поливанов сделал непонимающие глаза.

– Патроны? Где ж у меня патроны? Вот побей бог – не помню! Запамятовал…

Милиционер подал мне находку, не спеша подошел к избачу, сказал с удивлением:

– Стал быть, это я за тебя, гнус алтайский, столь ночей на морозяке дрожжи продавал?!

И беззлобно стукнул парня по затылку.

– Ой, не бейте, не бейте! – взвыл избач. – Все скажу! В углу корзина. Белье грязное…

В тряпье оказались две коробочки патронов и длинноствольный шестизарядный револьвер смит-вессон.

– Еще есть оружие?

– Нет, нету больше, честное слово, истинный бог – нет!

Я распахнул створки окна.

Большой колокол был виден отсюда, как на ладошке, во всем своем древнем великолепии… «Под прямым углом!»… улыбнулся я возвратившейся мысли… Зарядив ружьецо, я стал палить по колоколу. Над селом поплыл чистый, певучий звон… Я стрелял и смеялся. Милиционер обшаривал жилище избача. Федька Поливанов не отрывал глаз от столешницы.

А в воздухе пели серебряные струны, и к звонарне сбегался народ.

– Верно с полсотни кулацких детей уже вызвонили, товарищ следователь, – улыбнулся Прибыльцов когда я почти опустошил коробочку с патронами. – Поберегите заряды… В обрат поедем – может, лисичку зацепим.

– Правильно, товарищ старший милиционер, не все зайцев тропить по пороше… Ну, двигай вперед, Поливанов!

Прибыльцов повел арестованного избача огородами, но деревенский «телеграф» уже сработал. Когда я шагал в сельсовет, у колокольни стояла толпа. Посыпались вопросы и выкрики:

– Правда, што Федька-избач в церкву пулял?

– Иде ево девали, тварину?!

– Куды гнуса укрыл, товарищ райвонный?!

– Отдавай нам Федьку!

– Добром просим!

Я поднял руку.

– Спокойно, граждане, спокойно!.. Советский суд…

Но накал толпы не остывал.

– Отдавай! По-хорошему говорим!

– Слушайся мира, гражданин!

– Все одно: возьмем сами!

– Мокро место оставим… Разнесем ваши ухоронки!

Сквозь толпу пробился прибежавший Тихомиров. Обещанием «лично» проследить за Федькиной судьбой, горячими словами унял разгоравшиеся самосудные страсти, но мне шепнул:

– Поскорей отправляй его в район! Ночью выкрадут из каталажки и пришибут!

Прибыльцов запрягал коня Я заканчивал предварительный допрос избача, когда в сельсовет вбежал тяжело дышавший Дьяконов.

Выхватив из-за пазухи маузер, он бросился к Поливанову.

– Где дядя спрятан?! В какой комнате? Быстро, гадина!

Глуповато улыбавшийся Федька помертвел и повалился Дьяконову в ноги…

– Ой, не стреляйте! Ой, все скажу, все… Он меня заставил, убить грозился!.. Боюсь я, не стреляйте!

– Где Захар?

Федька закрыл лицо рукавом, трусливо пополз к углу и вдруг заговорил быстро, быстро:

– В кухне дядя Захар, Виктор Палыч, в кухне, один он, Виктор Палыч поспешайте, Виктор Палыч, завтра уходить собирался, Виктор Палыч…