Последний грех (СИ)

— Ты что-то не понимаешь. — Макс даже улыбнулся. — Обижен?! Нет, это другое.

— Что другое-то? Что-то не врубаюсь?

— Сейчас объясню. — Парень сузил глаза. — Отмотай пленку лет на десять. Ты тогда, наверное, думал, что у вас пучком будет. Все и всегда. Клиент шел, пацанов новых тоже подвозили, бабки — рекой. А даже, если бы и менты прижали — Хозяин бы и с ними договорился. В крайнем случае — закрылись бы на полгода, а потом опять. Так?! Как и не было?! Ну, ведь так?!

— Максимушка, да ты… ты же сыт и в тепле был. — Карпыч слезно запричитал. — Все лучше, чем на улице от голодухи загибаться. Да и не я все это придумал, сам же понимаешь. Это он, … а я только того… дом и вас охранял… Водителем там, сторожем … туда-сюда… — Нижняя губа Карпыча затряслась, а в глазах заблестела влага. — Ты же понимаешь, я здесь не при чем.

— Не при чем?! Только возил, да?! К извращенцам этим, которые меня, как шлюху драли. Уколы делал — тоже не при чем?! Лупил до полусмерти.… Не ты?! А так все нормально: сытые, одетые, в тепле. А он не при чем. Вы! — Макс схватил стакан и плеснул водку ему в лицо. — И ты тоже! Да вы нас уничтожали! Каждый день, каждый час, каждую минуту! За что?! За деньги эти вонючие! За бабки сраные! А то, что вы нам всю жизнь…, - голос у Макса предательски задрожал, — как целку, сломали! Это тоже не считается?!

— Что ты, Максимчик — какую жизнь?! — Стекая с бороды, водка капала на стол. — Мы вам эту жизнь и спасали! Где б ты был, если бы к нам не попал? Давно бы скололся и подох в теплотрассе.

От волнения старик зашелся в кашле. Будто в спазмах, он схватился за живот и наклонился к столу. Задрожавшая худая спина не предвещала ничего неожиданного, но…при всей убогости Карпыч не лишился прежнего вероломства. Резко, схватив со стола нож, он выпрямился и с силой, на которую только был способен, выбросил вперед руку. Нож жестко кольнул воздух и, не долетев пару сантиметров, остановился у горла гостя.

Макс опешил. В пьяном мозге, хоть и запоздало, но родилась ужасная мысль: «Черт! Он же чуть не убил меня! Еще немного и… Ну, сука — держись!» Запоздало, парень прыгнул в сторону и ударил Карпыча в челюсть. «Теперь я уже не ничтожество, убивающее беззащитного старика. Я просто защищаюсь. А как — это и неважно». Следующий удар вонзился Карпычу в ребра, он негромко крякнул и, потеряв равновесие, полетел на пол.

— Падла-а-а! — Бомж грохнулся, выронил нож и завыл ругательства. — Сосунок! Тогда тебя надо было давить!

Поверженный, но не побежденный, бродяга рождал в нем новую злость. Будто бросал вызов — кто кого?! Его физическое превосходство легко уравнивал нож и пьяный кураж старика. Удар ногой в голову, Карпыч подпрыгнул и ушел в нокдаун. Раскинув руки, позволил зажать горло в локтевом захвате. Макс упирался ногами в пол, давил и начисто перекрывал дыхание. Минута, вторая… Вены на морщинистом горле вздулись, рот приоткрылся, и пальцы вдруг судорожно впились в руку.

— Хр-р-э…Пу-усти, гад!

Макс не отпускал. Сжимал, рассчитывая, если не сломать, то начисто перекрыть дыхание. Но Карпыч ни на то, ни на другое не соглашался. Краем глаза, он видел павший нож и в том же ноже видел спасение. Хрипя и выцарапывая кислород, бомж резко дернулся, толкнулся ногами и вырвался из-под захвата. Упав на колени, рванулся к ножу. Пальцы коснулись лезвия, еще немного…Удар. Челюсть невообразимо поехала вперед, перед глазами мелькнула керосинка, он полетел на стену. Волчонок не оставил никаких шансов.

— Ножичек, падла, захотел?! Мало ты, сука, крови попил? Еще хочешь, да?!

Поверженный, но не побежденный…. Карпыч, этот немощный старик, сползший на пол по стене, опять удивлял. Привстав, он рванул на Макса. Удары сыпались на него, но он не сдавался. Судорожно махал руками — то ли отбивался, то ли пытался схватить нож. Макс вновь сжал его за горло и резко дернул назад. В воздухе раздался хруст позвонков, старик обмяк. «Подох что-ли?!», — мысль обнадеживала, но отпускать врага было рано. И все же, он ослабил хватку, дышать самому было невмоготу. Расплата пришла незамедлительно. «Мертвец» лягнул его в живот и стремительно бросился к ножу.

— А-а-а!

То ли от испытанной боли, то ли от нежданной прыти противника, но Макс озверел: заорав, схватил бутылку и наотмашь ударил по лысой голове. Дождь из водки и осколков, Карпыч сразу потерял прыть. Уже падая, бомж почувствовал, как в горло вошло что-то острое и большое. Нет, не нож — он видел его на полу. Розочка! Волчонок бил битым горлышком. Карпыч схватился за рану. Уже на полу пальцами потащил из себя смертельное стекло.

— Хр-р-р….

Горлышко резало вены, мясо, сухожилия, но выходить обратно не желало. Багряная кровь фонтаном орошала пол и стены, но остановить ее не было никакой возможности. Карпыч уже не хрипел, сжимал руками рану и сипло плевал кровь и воздух. Жизнь вытекала вместе с ними. Макс видел, как отпали руки, потом закрылись веки и, через несколько минут старик скорчился в агонии. Схватка подошла к финалу.

Уже не сомневаясь в исходе, Макс сел на ящик. Стаканы были пусты, но нервы просили успокоения. Он сжал голову руками и часто, вбирая в себя воздух, закачался. Возбуждение мешало, перерастало в ужас, не давало ни мыслить, ни сидеть, ни дышать…. И бормотанье…. Макс повернул голову. У входа, испуская храп, по-прежнему лежала Маня. Сняв с крюка керосиновую лампу, он поднес ее к лицу бродяжки. Оттопыренная губа женщины при каждом выдохе, вибрируя, испускала звуки. Маня безмятежно спала. «Что ж — так даже лучше. Без страха и боли».

Макс отошел к столу и принялся собирать выпавшие снимки. Аккуратно уложил их в коробку и, накрыв крышкой, зажал под мышкой. Пошатываясь, взял керосинку и, не оглядываясь, направился к выходу.

За брезентом стояли сумерки. Макс помедлил, шагнул наружу и опустил полог. Керосина в лампе оставалось немного, но его должно было хватить. Он потушил огонь, отвинтил фитиль и принялся лить горючее на стены.

«Маня, конечно, не при чем. — Рассудок мучительно искал оправдание. — Но она свидетель и, как дважды два — заложит меня с потрохами. Да и живьем она не сгорит, дым отравит ее раньше, чем доберется пламя». Макс поднес зажигалку, чиркнул. Коснувшись стенки, язычок лизнул ее и, пламя быстро побежало по керосиновым дорожкам. Огонь окружал картонный саван.

Закурив, уходить палач не спешил: стоял и смотрел на разгорающиеся всполохи. Сигарета быстро кончилась — он достал вторую. На третьей, пламя уже дожирало строение. Сырая крыша хоть и горела кое-как, но и она, не удержавшись на сводах, с хрустом рухнула вниз. Ни воплей, ни криков, ничего. Только треск горевшего дерева. «Теперь все. Оттуда уже никто не встанет Пора». Поправив рукой коробку, Макс отошел на полсотни метров и обернулся. В многочисленных очагах горевшего мусора еще один был ничтожен. Он затянулся, выбросил окурок и, не оглядываясь более, торопливо пошел прочь. Карпыч остался в прошлом.

Глава 13

… Середина 90-х.

Как не мог предположить Георгий Туфченко, что когда-нибудь окажется в Москве, так и не мог он знать, что закончит свои дни отнюдь не по естественным причинам. Более того, из-за женщины. Хотя, женщина, наверное, была лишь поводом, предлогом к фатальному стечению обстоятельств.

В деревне у Туфтяя, как и у большинства мужиков, была жена. Неухоженная, низкорослая Галина с красным одутловатым лицом и косолапой походкой. Родив ему сына и дочь, все последующие годы она работала скотницей на свиноферме и мало чем отличалась от типичной деревенской женщины. После почти тридцати совместно прожитых лет, Туфченко воспринимал ее, как неотъемлемую часть своей жизни и никогда не предполагал, что будет у него и другая женщина. Хотя с Галиной он жил ровно: без потрясений, нервных срывов и изматывающих скандалов. Настолько ровно, что даже позабыл про такие чувства, как любовь и ревность. К кому ревновать-то?! Совместный секс и тот из радости превратился в рутину. В такие ночи Галина лежала с закрытыми глазами и прислушивалась к окружающим ее звукам — не мычит ли корова в стойле, не брешет ли пес на дворе, а то вдруг и петух закричит. Мужик должен был сделать свое дело, отвалиться к стенке и захрапеть беспробудным сном. Она просто уступала ему на пять-десять минут свое тело и все. От такого «яркого» соития, заметно поубавившаяся после сорока, эрекция Георгия и вовсе давала сбой, и часто не кончив, он просто слезал с супруги, отворачивался к стене и засыпал. Галина не обижалась: «Устал мужик. Напахался за день».