Привратник Бездны

Поэтому пришлось, прямо на (очень медленном) ходу выдумать способ воздействия на завредничавшие органы передвижения. Я передвигался в нужном направлении незнакомо пьяным маневром: корпус мой норовил выскочить вперед вместе с одурманенной от счастья головой, а ноги поневоле вынуждены были подтягиваться...

Вследствие чего производился механический шаг, другой. И дело мало помалу подвигалось. Вероятно, со стороны я выглядел не окончательно оправившемся от контузии, а то и сбежавшим от диетической лазаретной кормежки...

Уличное вечернее столичное народонаселение между тем жило по своим суетным сутолочным законам. И каким-то чудом, я не оказался грубо затертым и затоптанным в очередной тротуарной неровности...

Скорее всего, мою натужливо устремленную фигуру подразумевали, как идущую с какого-то приятельского фуршета, дружеской конторской посиделки.

В сущности, мне были глубоко безразличны соболезнующие мимолетные взгляды прохожих, слегка недоумевающих увиденному контрасту: беспечная светлоликая физиономия, источающая Бог знает какие флюиды дауновского благодушия и почти приблатненная походочка, одинокого господина, по всей вероятности, принявшего лишнюю дозу горячительных напитков, или употребившего чудных сушеных грибов, которыми издавна морят мух...

Впрочем, и головной убор, соответствовал гипотетическим дурманящим краповым красавцам: революционный чегаваровский берет, без знаков принадлежности к каким-либо спецназовским группировкам, глубоко, по брови, насажан на звенящую от дуроломного неизъяснимого счастья голову.

Волочащиеся собственные ходули удобно болтаются в антрацитных турецких слаксах. А непослушный магнитно притягивающий асфальт скребут едва разношенные бурые ковбойские казакины.

Туловище забрано под плотно-кольчужный малиновый французской вязки свитер, поверх его черная на шотландской подкладке джинсовая жилетка, которую укрывает объемная альпинистская канадка цвета слякотной проезжей части, по которой упорно продираются подзаляпанные частные, служебные и прочие бандитские авто, в основном иноземного конвейера.

Я не предвидел, что на одоление этого короткого отрезка пешеходного пути, уйдет такая прорва драгоценного времени, которое по каким-то внеземным законам остановилось во мне, с момента приземления на мою бедную башку кирпича-счастья, - или счастливого кирпича...

По моим подсчетам, я находился в счастливой дурацкой прострации уже бесконечное число часов... Бесконечные часы столбнячного счастья!

Но главное, черт меня возьми, я должен, во что бы то ни стало добраться до этого спасительного трактирного крыльца...И главное, - помощи ждать мне неоткуда.

Но самое наиглавнейшее - мой мозг до счастливой органистической боли прожигали семь цифр, - номер известного только мне (мне!) телефона...

Однако каким-то чудом я сумел избежать жутко сладостного желания: набрать нужные цифры и говорить, изливаться, делиться тайной радостью озарения...

В конце концов, не выдержав искуса счастья, я лишился сознательных чувств, но эта мелкая напасть не помешала моей второй фанатично трезвой скептической натуре дотащить мое тело до вожделенной высокой стойки, и тотчас же влить в счастливое беспамятливое нутро не разбавленных никакой фруктовой и прочей гадостью двести граммов "Столичной".

Минут через пять, я стал более-менее осмысленно существовать в этой странной квазипраздничной жизни. Натуральная грешная жизнь в очередной раз вытащила меня буквально за шкирку из нектарного блаженнейшего болота могильной неги...

Окончательно спустил меня на грешный земной (вечно грешащий!) материк чужой женский взгляд. Еще не вполне освоившись на местности, не отрывая проясняющихся глаз от оголенного толстого донышка стакана, я понял, - меня исподволь (мимоходом) изучает некая особа. Я давно заметил за собой этот невеликий дар: ощущая чей-то взор, сразу определиться с полом любознателя.

Точно, - эти выразительно гиацинтовые с профессиональными холодинками глаза принадлежали барменше. В упор, столкнувшись с ненавязчиво подведенными янтарно-кошачьими глазами, я тотчас же обнаружил в сердечном предбаннике щемящую тахикардию... Щемящее чувство усиливалось в геометрической прогрессии...

Я уже желал, - жаждал обладать этим чужим женским животом, не модельно-плоским, не обряженным в чревоугодные жгуты сала, а чарующе подчеркивающим не обрюзгшие светло-брючные бедра.

- Вы, сударыня, простите, сегодня до скольки? - начал я с предварительной конной разведки.

- Наш бар открыт до пяти утра. Не боитесь опьянеть?

- В каком смысле? По-вашему я много выпил?

- Двести граммов не разведенной водки - норма на целый вечер. А вы сразу... У нас чудесные горячие блюда. Пожалуйста, меню.

- Я не голоден, благодарствуем. Сударыня, двести граммулек для вашего покорного... Для меня - это только разбег!

- Вы, профессиональный пьяница? Шли бы лучше домой.

- А ваше милое заведение посещают исключительно - трезвенники? А я желаю соответствовать доблестному названию вашего нескоромного учреждения...Впрочем, перед вами, сударыня, отнюдь, не профессиональный любитель зеленого змия. А во-вторых, я нынче, в некотором роде - бездомный. Трагически сложились обстоятельства...

- Жена выгнала... - вскользь съязвила прекрасная русокосая барменша, занимаясь какими-то своими специфическими делами, впрочем, публики рядом не наблюдалось.

- Увы! Я милая сударыня, некоторым образом - погорелец. А еще прежде разведенец. Обстоятельства...

- ...сложились не в вашу пользу, - холодно закончила за меня шарман-плотская служительница коктейлей.

- Увы... Как раз, в мою пользу. Иначе бы я здесь... У вас, сударыня, чрезвычайно обширный обручальный обод. Значит, замужем. И, догадываюсь, муж любит. И могу предположить, - обожает! Есть за что...

Эту мою фривольную фразу шарман-барменша, вроде как проигнорировала, не пожелала продолжить. Значит, здесь, дядя Володя, ты чуть перегнул палку. Нехорошо...

- Вам, что, совсем негде ночевать? - деловитым будничным тоном регистраторши поликлиники проронила барменша.

- А это, в сущности, вас, сударыня, не касается! - ни с того ни с сего выперла из меня хамская подростковая реплика.

Я быстро отыскал чужие, вполне равнодушные глаза коктейльной миледи, и не обнаружил там ни обиды, не заслуженного легкого презрения. Эти спокойные нефритовые глаза принадлежали взрослой, знающей себе истинную цену, женщине.

- Это вас касается. Еще грамм сто, и вам обеспечена ночевка в ментовской.

- Пардон, а милиционеры, что не люди? И вообще, сегодня, я намерен надраться до состояния риз, так сказать. Потому что у меня в мозгах сидят и ждут своего подлого часа семь горячих циферок... Я желаю их забыть! Залить водкой. И забыть...

- Я живу в этом доме. На третьем этаже, - глядя, куда-то мимо меня в зал, все тем же будничным тоном доложилась странно заботливая барменша.

Интересный поворот темы, дядя Володя, а?

- Поздравляю. Очень удобно. Для начальства. Чуть что - подавальщица всегда под боком, - вновь вклинился я с каким-то идиотским ерничаньем.

- Я - бармен. "Подавальщицы" работают в зале.

- Ладно, товарищ бармен, еще сто безо льда. И без содовой. Мы, все-таки вышли из русских пьяниц. Ну вот. И смотреть на клиента таким призывным взором во время несения службы, - чревато... А потом, пойду гулять и месить вечерние столичные прошпекты, и... Авось, кто и подберет, милосердный...

- Вы бы шли домой. Выпили прилично. И пришли сюда, - уже не сухой... Или вы мелкий... любитель мелких скандалов?

Я только сейчас обратил внимание, что некоторые предметы в виде шеренг ярких бутылок приобрели киношно-красивую гнусную зыбкость. А начальница бара, - грубиянка и зануда...

- Я любитель великих... женских форм. А на формах что? Ничего! Абсолютно... И это правильно. А вы, чудачка! Интересное явление, я точно в море, в симпатичном ялике, - и никого на сотни миль вокруг. Только я - и, ваши чудесные телесные телеса...