Химеры Хемингуэя

Анастасия вышла в мир. Pater noster qui es in caelis,бормотала она. Там, под куполом, стоял Саймон, будто коронованный им. Sanctificetur потеп tuum… [31]Она подошла к мужу. Adveniat regnum tuum… [32]Камеры повернулись встретить их, гомон внимания разросся в полную неразбериху. Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra… [33]Анастасия взяла Саймона за руки . Рапет nostrum quotidianum da nobis hodie… [34]

— Поедем домой, — сказал он, его дыхание повисло у ее уха. Et dimitte nobis debit a nostra sicut et nos dimittimus debitoribus nostris… [35]Она кивнула, подбородок прижался к его плечу, губы погладили шею старой латынью. Et пе nos inducas in tentationem… [36]— Пора тебе увидеть, кем ты стала… — Sed libera nos a malo. [37]— …и что мы начинаем пожинать плоды.

ix

Пока Саймон и Анастасия были в тридцати тысячах футов над Атлантическим океаном, где-то между первоклассным обедом и кино второй свежести, на земле прозвучало объявление, навсегда изменившее течение недолгой жизни Стэси Лоуренс: ее номинировали на Американскую книжную премию. Я помню, где находился, когда услышал это — в парикмахерской, — хотя также помню, что не удивился тогда безумно и не впечатлился настолько, чтобы счесть это особенно знаменательным. На самом деле, если учесть нарастание событий, казалось, что все известно заранее. «Как пали сильные» уже запаслись хвалебными отзывами почти всех ведущих критиков почти во всех серьезных изданиях. Объемы продаж книги и демографическое разнообразие читателей были больше, чем у любого другого литературного произведения за многие годы. О книге громко спорили в научных кругах, ее часто обсуждали в телепередачах. А ее предполагаемый автор? Анастасию Лоуренс знали все — или думали, что знали.

Через некоторое время я шел мимо книжного магазина в центре. На витрине рядом с башнями из книг с фотографией Анастасии был выставлен телевизор. И на экране тоже была она: сходила с трапа в международном аэропорту Джона Ф. Кеннеди. Ее осадили со всех сторон. Облепили. Саймон потерял свое место среди вспышек камер, потерял ее в фоновом шуме. Потом я сообразил, что телевизор работает беззвучно. Приветственно голосили люди на улице, здесь, в Сан-Франциско, как и я, смотревшие на Анастасию на двадцатидюймовом экране.

Книги на подпись. Размахивают томами у нее перед лицом, роняют под ноги. Напечатана пара миллионов экземпляров, сказал Саймон. Не представляешь, что значат подобные цифры, пока они не пригрозят тебе физическим насилием. Рука на ее плече.

— Добро пожаловать в Нью-Йорк, Анастасия, — сказал Фредди Вонг. — И мои поздравления с вашей номинацией. Если поедете со мной, вскоре доставим вас туда, где потише.

— Но нам нужно успеть на самолет. Ночной рейс на Сан-Франциско.

— Саймон решил, что вы задержитесь тут на пару дней. Чтобы повысить продажи.

— Но ведь уже и так много продано, разве нет?

— Никогда не бывает продано достаточно.

— И вы так их и продаете?

— Согласно плану.

— Тогда мне не нужно писать другую книгу.

— Теперь вам как никогда нужно писать другую книгу.

Через раздвижные двери они вышли на стоянку. Дорогу им пересек черный лимузин, последовали какие-то ливрейные формальности, в результате коих Анастасия обнаружила, что с бокалом шампанского в руке сидит в движущейся машине, а последние пять минут собственной жизни проходят у нее перед глазами на экране беззвучного мини-телевизора.

— Тост, — предложил Фредди.

— Прошу вас, — сказала Анастасия, — мы можем посмотреть что-нибудь другое?

— Что вы хотите увидеть?

— Что угодно.

Саймон пожал плечами. Фредди переключился на другой канал. Она была и там, ракурс менее лестный, но сомнений нет: там, на экране, была женщина, которую она видела каждый раз, разглядывая свое отражение в витринах и больших зеркалах или на снимках рядом с Саймоном на любом из сотни приемов, банкетов и балов. Она отвернулась. Посмотрела сквозь тонированное стекло прямо на — быть того не может! — полноразмерный дорожный рекламный щит, подсвеченный прожекторами, где была она, огромная, как гора Рашмор.

— Сюрприз! — сказал Фредди. — Пока вас не было, мы купили десять щитов в Нью-Йорке и десять — в Калифорнии. И как минимум по одному будет в каждом городе, который вы посетите.

— Мы только что посетили Рим, — ответила Анастасия. — Это было мило, но с меня хватит.

— Ваш тур в поддержку книги по тридцати городам, я имею в виду. Ваши чтения…

— Нет, — сказала Анастасия.

— Жанель уже договорилась с нами…

Анастасия посмотрела на мужа. Саймон посмотрел на Фредди.

— Нет, — сказал он, — ей нужно писать следующую книгу.

Анастасия кивнула.

— Мне нужно заняться другим романом, — услышала она собственные слова.

— Мы дадим вам отсрочку. Шрайбер не знал, как все пойдет. Мы изменим ваш контракт, дадим вам еще год. Самое важное для нас сейчас — реклама.

— А для моей жены самое важное сейчас — покой. Ее творчество — вот что важнее всего.

Она снова кивнула. Она допила свое шампанское и тянулась к бокалу Саймона. Он отдал.

— Я согласен, ее творчество важнее всего. Но мы с Жанель обсуждали…

— Забудьте обо всем, что сказала Жанель. В дальнейшем будете разговаривать непосредственно со мной.

— Вы были в Италии.

— А сейчас я здесь, с вами в машине. Я полностью в вашем распоряжении, Фредди. — Он пристально посмотрел на жену, которая плеснула себе шампанского из бутылки и пила, глядя в темноту за стеклом. — Полностью в вашем распоряжении.

— Войдите в мое положение. Десять городов.

— Нет.

— Из-за этой книги я рискую моей репутацией.

— Как я понимаю, после того как вы напечатали Джонатона, у вас нет репутации, которая стоит риска.

— Джонатон, — сказала Анастасия, но на этом замолкла. Все поняли, что она уже пьяна и говорить о ней можно что угодно.

— Может, когда я подписывал контракт с Анастасией, собственное дочернее издательство мне и не светило. Мы оба неплохо поработали. Все-таки стоит отдать мне должное.

— Согласен. Но не ждите, что я принесу Анастасию в жертву вашим маркетинговым фантазиям. Она, конечно, ваш автор, Фредди, но еще она моя жена.

— Значит, все дело в вас. Вы не хотите, чтобы она оставалась сама по себе. Вам не нравится то внимание, что ее окружает.

— Блядь, я женился на художнике, а не на знаменитости. И я намерен так все и оставить.

— На знаменитом художнике, — пробормотала про себя Анастасия. Она уже влила в себя большую часть знаменитого шампанского. Завязала волосы шелковой ленточкой с горлышка бутылки. Безучастно глазела на встречные машины.

— Вы только взгляните на нее, Фредди. Мы не можем показывать ее людям в таком состоянии. Мне стоило немалых затрат и времени привести ее в презентабельный вид. Ей нужна защита. Она двадцатилетняя девочка из пригорода, у которой и друзей-то было немного. У меня месяцы ушли только на то, чтобы научить ее вести себя на званых обедах. Поставь ее перед грязной толпой — она опустится моментально.

— Если она получит Американскую книжную премию…

— Это другое дело. Там приличные люди. Я не против ее появления перед публикой, которая сможет понять ее работу.

— А что скажете насчет очерка в «Алгонкине»? Если это будет эксклюзив, его могла бы написать сама Глория Грин.

— Очерк в журнале от Глории Грин. Уже намного лучше. Это мы с радостью сделаем. «Алгонкин» — та аудитория, что сможет по достоинству оценить нашу совместную жизнь.