Очищение тьмой (сборник)

Время близилось к девяти, когда майор вернулся в горотдел.

Конвойный с Жигаревым уже дожидались его у кабинета. Проведенная на нарах ночь сделала свое дело: небритый и измятый, парень потерял весь свой лоск, на лице уныние, даже нос, казалось, заострился, словно у покойника… Однако заговорил Олег энергично, с некоторым даже напором. Известное дело: после размышлений в камере многие из тех, кто не имеет тюремного опыта, спешат выплеснуть эмоции.

– Ну что, захватили опасного преступника? Блестящая операция, главное – без стрельбы. Ничего я говорить не стану без прокурора и адвоката!

– Ну, Олег Константинович, так вы весь состав суда переберете. Никто вас не арестовывал, вы просто задержаны, надеюсь, что ненадолго. Тем более, что вы все правдиво рассказали о том, как провели позавчерашнее утро.

Жигарев снова взвился, но уже не так яростно:

– Разумеется, правдиво. Почему вы мне не верите?

Строкач смотрел мимо него. Жигарев обернулся – как раз вовремя, чтобы заметить, как бесшумно вошедший в кабинет Родюков остановился и отрицательно покачал головой.

Лейтенант тремя шагами пересек кабинет и опустился на стул. В глазах у него был охотничий блеск. Жигарев недоуменно переводил глаза с майора на возбужденного Родюкова.

– Итак, Олег Константинович, в котором часу вы пришли в банк? Предупреждаю, ваши ответы будут занесены в протокол и за каждый из них придется расписаться.

– Хватит в конце концов меня пугать! Вам покойников списать не на кого? В банке я был, говорю вам – в банке!

– Не сомневаюсь. Однако не с девяти. Ваше пребывание там подтверждается, но со временем – неувязочка.

Жигарев продолжал стоять на своем.

– Не знаю, что там вам наплели. Может, документы я выписывал и позже, но только вы, видно, никогда в банке не бывали…

Родюков перебил:

– Кстати, я только что из банка. Что-то не заметил я там особых очередей.

– Еще бы, – Жигарев через силу улыбнулся, – для вас их не только в банке не существует.

Строкач млел от удовольствия. Игорь Родюков, перед которым все ворота настежь!

– Лейтенант сейчас назовет точное время, когда вы появились в банке… если вы, конечно, сами не соблаговолите вспомнить.

– В десять ноль-ноль, Павел Михайлович. Правда, охранник считает, что, возможно, минут на пять раньше. Но не больше, чем на пять. Операционистка уверяет, что очередей у них и вовсе не бывает, тем более в середине месяца.

Жигарев мялся:

– Ну, мало ли… В девять я приехал. Только вошел – знакомые, остановился поболтать…

– Здесь, пожалуйста, распишитесь. – Строкач был вежлив, но сух. Спасибо. Однако охранника вы миновали в десять. А вообще-то, Олег Константинович, у меня складывается впечатление, что вы решили погостить у нас, пока мы не проверим показания людей, с которыми вы встречались в банке. Да и задержали вас только затем, чтобы вы не успели организовать себе алиби.

– А если алиби нет, что тогда – сажать меня, что ли? Ведь не считаете ли вы в самом деле, что я убийца?

– Если алиби отсутствует – это ничего не доказывает. Но если оно есть – это позволяет однозначно исключить вас из числа подозреваемых.

– Хорошо, допустим, что я пришел в банк без четверти десять. И что из этого следует?

– Без пяти десять, Олег Константинович. Разница существенная, особенно если речь идет об убийстве.

– Да какое, к черту, убийство. Эти двое, они же сами… – Жигарев резко оборвал фразу.

Строкач оживился.

– А вы неплохо информированы.

– Почему бы и нет? Я звонил Светлане, да и слухами земля полнится. Ну что я могу поделать, если никто меня не видел в этом промежутке! В конце концов, могут же у меня быть личные дела…

– Вполне. И все-таки: ушли вы в восемь тридцать и до без пяти десять вас никто больше не видел. Может быть, случайные знакомые на улице?

– Черт, да нет же. Банк в девять открывается, поначалу там толчея, а чуть попозже – в самый раз. Я и прошелся пешочком… В общем, теперь вы меня…

– Нет, вы свободны. Кроме дачи ложных показаний, обвинить вас не в чем. Идите домой, но сочинить алиби вам уже, извините, не удастся. Дальнейшее ваше задержание считаю нецелесообразным. А мои действия можете обжаловать в прокуратуру…

– Да не буду я обжаловать… Здесь расписаться? Всех благ, до свиданья.

Дверь за Жигаревым закрылась совершенно бесшумно. Родюков, подойдя к окну, выглянул на улицу и прокомментировал:

– Смотри, как чешет! Может, и вправду не следовало его отпускать? Посидел бы, поразмыслил… Прыткий парень. Уверен – это он девчонку научил сказать, что ушел еще вечером…

– Уверен, Игорь? Вот и потолкуй с ней еще раз. И если получится – по душам.

– Да проходите же! – Едва отворилась дверь, Светлана торопливо потащила лейтенанта к себе в комнату. – Родители приехали. Папочке вовсе не обязательно совать нос в наши секреты. Он у меня строгий… Вы ведь меня не выдадите, Игорь. Да садитесь, не стойте столбом.

Уселась напротив, озорно блестя глазами, вздохнула.

– Сбылась мечта! Всегда хотела познакомиться хоть с одним сыщиком – и вот, пожалуйста! – Девчонка явно кокетничала.

Родюков вспомнил давнюю прибаутку Строкача.

– Знаете, Светлана, за год мне довелось встретить только одну женщину, которая не сказала бы: какая интересная у вас работа!

– Ох, все женщины одинаковы, – Светлана засмеялась, поглядывая на дверь. – У вас, наверное, большая практика?

– Я бы не сказал. Давайте-ка все-таки проясним один вопрос: когда от вас утром ушел Жигарев.

– Ну, все, конец лирике. Вы имеете в виду Олега? Я спросонок на часы и не посмотрела. Проводила его и легла досыпать. Может, вахтер скажет. Или вот еще что: я, когда его выпустила, посмотрела в глазок – к соседям входил какой-то мужчина… я его видела со спины…

– Может, Дмитрий Дмитриевич?

– Нет, точно не он. Он ведь высокий – где-то метр девяносто, тот был, пожалуй, ростом с меня, но широкоплечий, сутуловатый. И вообще – глаза у меня слипались…

Выйдя из квартиры Турчиных, Родюков начал было спускаться, как снизу послышались торопливые шаги. Лейтенант перегнулся через перила.

– Павел Михайлович?!

– Собственной персоной. Не собирался, но все же решил подъехать. Ты от Светланы? Отлично. А теперь – этажом ниже.

На площадке третьего Строкач поочередно нажал две кнопки звонков. У Теличко царило мертвое молчание – дверь не пропускала звуки, из соседней же доносились заливистые трели, потом послышались шаги, лязгнул замок и на пороге возникла статная фигура подполковника ракетных войск в полной форме и с наградными колодками на груди.

– Скалдин, Степан Макарович, – отрекомендовался военный хорошо поставленным голосом, привыкшим к команде. – Знаю о том, что случилось, тетушка рассказала, Октябрина Владленовна. Заходите, поговорим.

Однако двинувшемуся было следом лейтенанту преградил путь сам Строкач.

– Погоди, Игорь, – я быстро. – И – подполковнику: – Чем дольше работаю с людьми, тем больше убеждаюсь – подлинное взаимопонимание возможно только между двоими. А, впрочем, что это я? Вы ведь и сами столько лет на ответственной работе.

– Ого, и биография моя известна? – добродушно изумился Скалдин.

– В общих чертах. Вы ведь человек военный, секретность и все такое… Но то, что вы сегодня утром вернулись из загранкомандировки, вам сохранить в тайне не удастся.

– Другие времена. Конверсия!

– Надеюсь, нас никто больше не слышит? – нарочито забеспокоился Строкач.

– Разве что ЦРУ, – Скалдин сдержанно усмехнулся, но в то же время в нем чувствовалось какое-то напряжение. – Хотя не думаю, что могу представлять ценность для них… Да-с, не успеешь ступить на родную землю, а тут такие новости… Лерочку Минскую я еще девчушкой семилетней знал, а кого знаешь ребенком, трудно представить в роли политика или, скажем, журналиста…

Строкач снова прервал подполковника:

– И все-таки, мы одни сейчас?

Скалдин оторопел. Глаза его пробежали по комнате, задержавшись на двери в кухню.