Корпорации «Винтерленд»

И что?

Да ничего. Катерина запуталась, но мысли не отбрасывает, просто на время отпускает ее. Она стоит в объятиях Ноэля, обласканная мягкостью его костюма, опьяненная дурманом одеколона, и спрашивает себя: вдруг в глубине души брат обрадовался, что нерадивый племянник больше не будет его позорить?

Подумала — и самой стало страшно. И стыдно.

Первым размыкает объятия Ноэль, берет лицо Катерины в ладони, заглядывает ей в глаза.

— Я скорблю вместе с тобой, Катерина, — произносит он.

Ее лицо опять скукоживается, объятия возобновляются. Из кухни появляется Ивон. Они с Ноэлем кивают Друг другу. В итоге все перебираются в гостиную, рассаживаются по диванам. Ведут себя на удивление чопорно, будто находятся на официальном приеме.

В воздухе жуткий напряг. С чего — непонятно.

Тут миссис Коллинз поднимается, и все становится на свои места.

— Я исчезаю, — шепчет соседка, кивая Ивон и Ноэлю.

Бросает взгляд на Катерину и резко отводит глаза. Секунда — и ее уже нет. Наконец-то они втроем.

Семьей.

Но долго это не длится.

Опять звонят в дверь, у Катерины опять щемит сердце. Это Мишель или Джина, предполагает она.

Ивон отправляется в коридор, а брат с сестрой остаются на месте: молчат, гладят друг друга взглядами, прислушиваются.

Дверь открывается.

— Добрый вечер, мэм.

Голос низкий, с сильным акцентом — сами мы не местные, блин.

Ноэль встает.

— Полиция, — спокойно произносит он.

Выходит из гостиной.

Катерина прислушивается: в прихожую вошли двое, может трое, копов. Говорят немного. Она представляет: стоят, наверное, там, грозятся, корчат рожи, качают головой. Потом наступает страшный момент: двое полицейских заходят в гостиную. Поверх формы — желтые люминесцентные куртки, они в них похожи на телепузиков. Лица у обоих виноватые, как у кокер-спаниелей. За ними в комнату входит следователь в штатском, ростом пониже, возрастом постарше, в темносинем костюме. Полиция в этом доме не впервые, но чтобы ее пустили через порог — такого не бывало. Катерину начинает трясти. Она представляет, как среагировал бы Ноэль, но молчит. Нет сил сопротивляться; в голове так много всякого, что сейчас для нее гораздо важнее: воспоминания, образы, фразы. Вот бы водки сейчас!

Куда Ивон ее задевала?

— Миссис Рафферти?

Миссис? Не стану поправлять.

Катерина поднимает взгляд. Они мнутся в гостиной. Присесть им никто не предлагает.

— Что? — спрашивает она.

Вперед выходит следователь:

— Боюсь, миссис Рафферти, у нас для вас плохие новости.

Она понимает: он просто выполняет свой долг, это всего лишь формальность, — но не может не представлять, как отреагировал бы Ноэль, будь он сейчас здесь: «Слушай, ублюдочная полицейская крыса, посвежее новостей не найдется?»

4

«БМВ» Пэдди Нортона запаркован на Уиклоу-стрит, рядом со зданием «Луи Копленда» [6]. Хозяин автомобиля сидит напрягшись, очумело пялится на мобильник. Не может отойти от шока: как, во имя всего святого, мог Ноэль Рафферти очутиться в баре сорок пять минут назад?

И что теперь прикажете делать?

Он мнется, кладет телефон на папки, лежащие рядом, лезет в карман, достает оттуда маленькую серебряную таблетницу. Открывает ее, выстукивает на ладонь две таблетки наролета [7]. Подносит их ко рту, отправляет внутрь, проглатывает без запивки. Учитывая алкашку в крови, они сработают довольно быстро. И он успокоится.

На улице свежо, но он взмок. Вытирает тыльной стороной ладони верхнюю губу.

Ерзает по сиденью, пытается устроиться поудобнее — с его габаритами это не так-то просто. Но ничего: автомобиль дорогой, просторный — выдержит.

Он снова опускает взгляд на телефон.

Ноэль и так убил его своим неожиданным появлением в баре, а что случилось потом? Что это было? Вдруг побелел как мел, умчался: ни слова тебе, ни объяснения. Кто ему, интересно, позвонил? Неужели сдали?

Вряд ли.

Да и кто? Надо с Фитцем потолковать. Они, понятное дело, решили неделю-другую не выходить на связь, но теперь какая разница? Теперь обстоятельства изменились.

Он снова берется за телефон, находит номер, яростно нажимает «позвонить».

Пока он ждет, наролет потихоньку начинает действовать — пока еще скромно, непроявленно.

Еще немного, еще чуть-чуть.

Еще немного — и ему придется напоминать себе, что на самом деле он чертовски рассержен.

Даже так? На звонок отвечают:

— Салют!

— Что там?

Сначала молчание, потом:

— Черт возьми! Мы же решили…

— Что там?

Опять молчит, небось закатывает глаза. Потом говорит:

— Там все нормально. По плану.

— По какому, на хрен, плану? Я только что выпивал с ним в баре.

— О чем ты? Мне только что подтвердили.

Нортон молчит. Он медленно, тяжело, довольно громко дышит. Держит паузу.

— Дело сделано — час назад, даже меньше.

Нортон работает над собой, пытается сдерживаться.

Ему и хотелось бы по-другому, понагляднее, но невозможно: они же по телефону говорят. Придется объяснять по буквам.

— Слушай, я не знаю что, как и почему, — в итоге произносит он: наролет уже накрыл его тяжелым снежным одеялом. — Но знаю, что накладка вышла. Перепроверь информацию. Боже мой, только этого нам не хватало! Я перезвоню.

Кладет телефон, собирается заводить двигатель. Вдруг звонок — Вивальди, одно из «Времен года».

Он опять хватает трубку, надеется, что это Рэй Салливан. В Нью-Йорке на четыре часа раньше — Рэй вполне еще может быть в офисе.

Смотрит на экран.

Это не Рэй. Это Ноэль.

Нортон собирается с духом:

— А с тобою-то что стряслось?

— Слушай, Пэдди, извини. Я так… умчался. У нас несчастье в семье. Горе… настоящее горе.

— Господи, — замирает Нортон, — что стряслось?

— Моего племянника застрелили. В пабе. Насмерть.

Нортон закрывает глаза, восклицает:

— Ни хрена себе!

Потом громко выдыхает, сдувается, подобно шарику.

— Вот такая история, — продолжает Ноэль. — Я у сестры. Она, естественно, еле жива. В доме полиция. Кошмар.

— Ноэль, я искренне сожалею, — очень ровно произносит Нортон. — Твой племянник — это не…

— Да, сын Катерины, Ноэль. Пацан, конечно, по уши увяз в дерьме — нельзя сказать, что я удивлен. Но от этого не легче.

Нортон опять выдыхает. Ну и дела!

— Короче, я умчался, — продолжает Ноэль, — и забыл на барной стойке папку, мою папку…

Да, — отвечает Нортон, — папка в порядке, я ее взял.

— Это хорошо: она мне понадобится. Уже сегодня. Мне там нужно кое-что проверить…

— Послушай…

— …Перед завтрашним разговором.

— Ноэль, ну хватит уже.

— Нет.

— И что, блин, прикажешь говорить Рэю Салливану?

— Я не знаю. Скажи ему правду.

— Ноэль, какого…

— Пэдди, прости, но так… так нельзя.

Нортон пялится в окно, на Уиклоу. На другой стороне улицы — несколько молодых девушек. Холод им нипочем: они в коротких легких платьицах. Километры плоти наружу: ноги, руки, спины — все обнажено, но не влечет, не привлекает. Девицы напоминают стайку странных животных, рыщущих в поисках еды и пристанища. Одна подотстала, пьяненько бредет по тротуару. Нортон задумывается о своей дочери, представляет ее в подобной ситуации. Его захлестывает волна настоящих — неподдельных и весьма мелодраматичных — эмоций. Наролет иногда проделывает такие трюки: выжимает из него слезу, пробивает на сантименты. И пусть: ему так нравится, он даже жаждет этого.

— Пэдди?

Нортон приходит в себя. Смотрит на торпеду, пытается сосредоточиться.

— Ладно, ладно, — произносит он. — Ноэль, не хочу больше спорить: дело твое. Давай встретимся — я отдам тебе папку.

— Я могу к тебе домой заскочить.

— Не надо. — Нортон медлит, закрывает глаза. — Я пока в городе. Давай где-нибудь на полпути пересечемся.