Русский бунт-2000 (фрагмент)

Сергей Петрович отвернулся от компьютера, потянулся и достал с книжной полки небольшую синюю папку под размер школьных тетрадок. В папке была единственная бумажка - "малява" от Похороныча, считавшегося наряду с Бирюзой и Страх-Иваном одним из идеологов и конструкторов воровского мира.

"Мир всем бродягам! А тебе, молодой и вредный, особое почтение. Наслышан о твоей битве с нечистью на берегах Днепра и о достойной победе. Зело борзо. Падлу надо искоренять, выжигать каленым железом, щемить по всему замкнутому пространству всесоюзной кичи. Пусть неумные фрайера отделаются кулачным замесом, но вот ренегатов каутских, этих валетов бубновых и единорогов таежных, надо мочить до последней капли их жидкой кровушки. Другим же - урок и недоумение. Краснота повсюду, сам знаешь, а что в Златоусте творится - одному Богу ведомо. И мы с тобой не крадуны, а воры, нам красть нечего и некогда, у нас крест на груди, а за спиной - население, мужики-горемыки. Уркам своим скажи: тех, кто жизнь понял, не гоняйте ногами и палками, проку нет. Если укроп с ботаником повязаны зоной - кто они есть? Пассажиры, перекати-поле. Так и колхознички дорогие, мешконосы и капустники - что им зона? Эпизод их чудной жизни. Пусть сами себе думают, тянут срок по желанию. Петушиную озабоченность пресекай, брат, это дело паскудное: сегодня он с тылу, а завтра ему в тыл. А ежели кто говорит, что все ему по хрену, то, верняк, опасен. Такого учить надо. Сегодня он перед мусором гоношится, мочит козлотню и даже в БУРах как свой брат чалится, а завтра метнется в другую сторону - ему ж по хрену все, скотинушке рогатой. Это, брат вредный, беспределом называется. Знаю, что ты молод, бродяга, но цепок и слухом не обделен, как некоторые, уважишь меня, старика, исполнишь заветы. Что там дальше будет - тоже ведаю. Настанут времена тяжкие, хуже посленэпщины, дело к тому идет - видал, как бояре наши расхапужничались? А это беда. Власть властвует, вор ворует, крадун крадет, а мент ментует. Всякой масти свой закон. А когда каждому всего понемножку - прощай, родина, начинается время голимого фрайера. А то и козла, прости, Господи... Не веришь - прими за сказку.

Блага всем и мира.

Похороныч, седой и старый, но не волк."

Так он все малявы подписывал.

Это письмо Вредитель показал Лешику Чиканутому, как признанному грамотею. Лешик читал серьезно, вдумчиво. "Не Похороныч, а протопоп Аввакум", - сказал он по прочтении. - "И ни одной ошибки... Он, не знаешь, учился - где?" "Ты чё, пацан?!" - засмеялся Сергей Петрович. - "Похороныч с шести лет, с беспризорных еще... Даже октябренком не был, не то, что мы, греховодники-пионеры...".

Похороныч умер - он сам бы сказал: почил в Бозе - два года назад. Хоронили его все, и враги и соратники: в гроб легла эпоха, Похороныч олицетворял ее правомерней, чем многие из тех, о ком вещали некрологи в газетах: "Память о нем вечно будет жива в наших сердцах". Забывали завтра же... А то и начинали обсерать бессовестным образом.

Похороныч, как оказалось, финансировал строительство православного монастыря в Нечерноземье и был там же, в ограде монастыря и предан земле как грешный, но щедрый жертвователь. Братки-монахи теперь всякий день тихо молились за упокой его души. Газеты, наборот, этот факт громко раздували казалось, вот-вот самого Господа Бога помянут как связанного с оргпреступностью.

Шелковников щелкнул "мышкой" по значку "Интернета" на экране, набрал пароль. Подключившись, прошелся по новостям: ничего заслуживающего внимания не было: президент, коррупция, доллар, газ, нефть, три войны сразу, СПИД. Чья-то жопа в углу экрана предлагала "щелкнуть по ней мышкой", обещая взамен большую виртуальную любовь...

Вредитель, чуть подумав, открыл мэйлер, набрал сообщение: "Братан, обнимаю как родного, ждем всем миром - С. П." - и отправил его в тюрьму Рэд-Билли-Хаус, Витяну Корейцу, тоже любимчику покойного Похороныча. Кореец сидел в Штатах уже пятый год, через три месяца откидывался по звонку. Он навел там шороху - пока премьер-министр страны по телефону вежливо беседовал с дегенеративными чуранцами, захватившими дурдом в Котовске, вор в законе Кореец, после суда, когда выводили из зала заседаний, разбил ногой видеокамеру корреспонденту Эй-Би-Си, плюнул в рожу другому щелкоперу короче, достойно представлял Родину. И в тюрьме не простоволосился - держал мазу крепко, не давал спуску ни черным, ни белым... Конечно, отсидка в Штатах - это не Вятлаг, Краслаг и Зимлаг. У Корейца в камере телевизор, холодильник, кондиционер, и за компьютером, наверно, можно поторчать пару часов в день... Но все же кича, она и в Америке кича... Неволя, значит...

На закрытом сайте "www.urka.ru" Шелковников, набрав пароль входа, нашел для себя интересную информацию: какой-то московский жучила провернул сделку с колумбийцами на пятьсот зеленых "лимонов", латиносы сделали полную предоплату. Где же сейчас эти "бабки"? Не Бармалея ли это клиент? Поискать надо.

Чифир достиг кондиции. Сергей Петрович, придержав нифеля ложечкой, перелил тягучую массу в фарфоровую чашку и сделал три небольших глотка самых боевых, подъемных. Захотелось курить, но, однажды бросив, Шелковников изгнал из дома весь табак и курить в квартире позволял лишь нескольким старым кентам, уважая их возраст и бродяжье сердце. Чуть ли не год прошел, а все равно хотелось потянуть дымок из хорошей сигаретки. Но Сергей Петрович не сдавался, принципами не поступался, назад не возвращался. Давно привыкнув к ограничениям, Шелковников, проснувшись, никогда не нежился в постели, а из-за стола всегда вставал чуть голодным, отдернув руку от последнего ломтя с икоркой, севрюжкой или буженинкой.

Он снял с книжной полки толстую книгу в синей бархатистой обложке и увалился в мягкое удобное кресло. Чтение книг было обязательным, как чифир, мероприятием: чего простеца корежить вроде Промокашки киношного? Во время последней отсидки Сергей Петрович, подобно большинству зеков, в течении всех семи лет выписывал около двух десятков журналов, в основном специальных и литературно-художественных. Тут были и "Вопросы философии", и "Новый Мир", и "Москва", и "Юность" и даже "Системы управления". А вот газеты Вредитель презирал, придерживался излюбленных старых "понятий" и любую газету, независимо от направления, называл "сучкой".