Двойная игра

Около половины пятого, дописывая последние фразы своего доклада Троянскому, я получил приглашение в гости – трубка звенела от необыкновенно мелодичного голоса. Мне звонила мастерица по сувенирам Зорница Стойнова. Она очень хочет меня видеть – как хорошо, что я оставил ей свой служебный телефон! Если бы не это, она не смогла немедленно со мной связаться, и тогда бы не миновать нового несчастья. Какого несчастья? Этого она не может сказать по телефону, только при встрече.

Я не стал приглашать ее к нам в офис, а предпочел снова проехаться до Третьей градской больницы и выпить кофе у очаровательной Зорницы.

В этом районе нет ничего привлекательного, он – смесь старых и новых домов, нового асфальта со старыми разбитыми мостовыми. По дороге я с усмешкой думал о сообщении Зорницы. Я не ожидал новых несчастий, по крайней мере для нее: эта женщина прекрасно подготовлена ко всем превратностям жизни. Скорее всего, Зорница играет какую-то свою игру. Но, может быть, дочь Борисова, обвиняя себя и других, пришла к мысли о необходимости выяснить, кто еще виноват в том, что произошло в Созополе. Если это так, то предсказание нового несчастья, пожалуй, не пустые слова. Чем ближе я подъезжал к дому Зорницы, тем больше мысли о Еве, такой безнадежно одинокой сейчас, овладевали мной.

Меня снова пригласили в комнату, где Зорница имела обыкновение работать. На сей раз на столе не было миниатюрной армии кукол, он был накрыт искусно вышитой льняной скатертью. Посредине красовалась высокая ваза с тремя большими лиловыми хризантемами, растопырившими, словно морские звезды, свои бесчисленные нежные щупальца.

– Я вижу, – сказал я, – куклы уже отправились завоевывать сердца туристов?

– Наверное, – ответила Зорница. – Я досрочно свой план выполнила, теперь можно отдохнуть. В этом преимущество надомной работы.

– Так что же случилось? – спросил я.

Лицо ее стало напряженным, но на нем появилось не тревожное, как можно было ожидать, а злобное выражение. Я бы сказал даже: деловитая злость. Вполне в ее духе.

– Когда мы виделись в прошлый раз, я вам рассказала об этом человеке, о Патроневе, который в Созополе увивался за дочерью Ангела, а потом увез ее. Но я вам не сказала, что примерно месяц назад он ко мне приходил. Явился прямо домой, без звонка…

Я уже перестал удивляться, слыша имя Патронева. Как это, подумалось мне, я еще по дороге не догадался, что речь пойдет о нем! По теории вероятности так не бывает, но вот опять возникает человек с массивной бульдожьей челюстью, человек, которого я знаю только по фотографии, вновь всплывает его имя и, кажется, нет силы, способной помешать его очередному появлению в самый ответственный момент. Удивило меня признание Зорницы в том, что она умолчала о визите Патронева во время первого нашего разговора.

– Секундочку, кофе готов, пойду принесу. Хотите варенья из инжира? Из раннего – летом я купила у хозяйки дачи в Созополе. Чудесное варенье, хотите попробовать?

– С удовольствием!

Мы снова сидели друг против друга, пили кофе, передо мной в розеточке лежали три отливавшие ядовито-зеленым цветом ягоды инжира.

– Я никак не могла взять в толк, зачем я ему понадобилась, что у меня может быть с ним общего после жуткого скандала в Созополе! Он даже не позвонил, не спросил, можно ли прийти. Явился. Я сидела дома, работала. Он сказал, что Ангел сердится на него за то, что произошло в Созополе. Долго распространялся на эту тему, хотя мне это было совершенно ни к чему. Я молчала. Не такая я дура, чтобы признаваться каждому встречному-поперечному, что поссорилась с Ангелом. Я никому не позволю вмешиваться в мою личную жизнь. Он пришел, оказывается, просить, чтобы я помогла ему помириться с Ангелом. Дескать, у них общие интересы и дело не должно страдать из-за личных отношений. Спросил, знаю ли я, что у них за дело. Я, конечно, сказала, что нет, но он все допытывался, видно, считал, что мне все известно, что не могу я не знать. А я не знала! И до сих пор не знаю! Тогда он разозлился, но все же отвязался от меня, ушел…

В голосе Зорницы преобладали нотки обиды, она рассказывала о том, чего с ней не должно было случиться, поэтому прежде всего она была обижена, а уж потом испугана. Я с интересом следил за переменой, происходившей в ней.

– Сегодня он опять пришел – опять так же нахально, без предупреждения. Есть же телефон в конце концов! Только невоспитанные люди приходят так, без звонка… Ой, что-то я чересчур нервничаю… Нельзя давать волю чувствам. Чувствительный человек – глупая беззащитная овца в нашем волчьем мире, верно?

Зорница взглянула на меня, словно чтобы проверить, оценил ли я ее искренность. Я кивнул.

– И знаете, о чем он меня спросил? Где золото Ангела. Золото Ангела Борисова! Плесень, гнилые доски, пожелтевший пергамент, завещание, кувшин с монетами… Золото повешенного!.. Только в приключенческих книжках все это выглядит романтично. В действительности, как я убедился, романтикой и не пахло. О какой романтике может идти речь, если в памяти всплывает человек на крюке, повесившийся (или повешенный) на заброшенной даче?..

Молодая женщина смотрела на меня сухими горящими глазами.

– Вы что-нибудь знаете об этом золоте, существует оно?

Я пожал плечами.

– Я не прошу вас, – продолжала она, – выдавать мне ваши тайны, но все же – откуда золото, и притом у Ангела, который был честным человеком? Если не считать, конечно, мелких недостатков, которые есть у каждого. А он от своих недостатков страдал больше, чем окружающие… О каком золоте идет речь?

– Не знаю, – ответил я. – Не слыхал ни о каком золоте.

Зорница очень взволновалась. Грудь ее часто вздымалась, дыхание было прерывистым.

Если она заранее спланировала эту сцену, она просчиталась: сцена не произвела на меня должного впечатления. Теперь-то я понимаю: за нее я ничуть не боялся. А женщина поглядывала на меня украдкой, словно желая убедиться в обратном, и ждала слов сочувствия.

– Не волнуйтесь, – сказал я, – вам и без того пришлось слишком много пережить.

Но слова сочувствия только подливают масла в огонь. Зорница вдруг вскочила и исчезла за дверью. Послышался шум льющейся воды. Интересно, подумал я, решится ли она ополоснуть лицо, ведь так и краску недолго смыть.