Фабрика звезд по-русски

Вечер двадцать девятый

ПОНЕДЕЛЬНИК, 1 ИЮНЯ

Да, сегодня Совину спать не придется. Время не ждет, сном приходится жертвовать.

Фары рассекали темноту. Динамики разрывал тяжелый рок. Совин гнал машину в Архангельскую область, в «места, не столь отдаленные».

Совин с большим удовольствием проснулся бы поздно, но беда в том, что с девяти часов утра родная радиостанция всё-таки начинала работать. И, натурально, на работу приходили люди, которые, собственно, и разбудили Дмитрия.

Совин умылся, позавтракал в ближайшей пиццерии, взял со стоянки машину и поехал домой. Аккуратно, с оглядкой. И в подъезд не так чтобы вбежал — с оглядкой входил. Однако тихо было в подъезде. И дома все в порядке. И слава Богу. Совин принялся готовиться к отъезду.

Первое дело — душ перед дорогой. Вооружение. Еда. Термос с любимым чаем. Одеяло: вдруг придется спать в машине. Оно хоть и май, но ночами не так уж и жарко. Деньги. Диктофон. Кассеты с записями. Фотоаппарат. Папка с бумагами.

Ну, вроде ничего не забыл. Теперь оставалось только ждать звонка от Палыча.

Ага, «не прошло и полгода», как пел Владимир Высоцкий.

— Ну что, Палыч, сделал всё?

— Да, подъезжай, я встречу на улице…

Встреча состоялась. После неё в совинской папке для бумаг уютно расположились три рекомендательных письма к начальникам трех разных колоний строгого режима: двух в Кировской области, одной — на юге Архангельской. Грустно, но, скорее всего, выйдут ребятки оттуда хоть и на свободу, но вряд ли с чистой совестью. Ну уж как будет…

Дело же Совина — до конца решить свое дело. («Хорошо сказал, — сыронизировал над собой Совин, — сразу чувствуется: художник, блин, слова!»)

По мнению следователя, который вел дело этих троих ребят, «дело об убийстве Владислава Семенова», неформальным и формальным лидером в этой троице был некий Константин Тарановский. Именно к нему первому решил ехать Совин.

Еле-еле нашёл колонию в Архангельской области, ибо располагалась она «вдали от шума городского», сильно вдали. Совин попетлял по родным российским просторам, среди которых тянулись не менее родные российские дороги. Блуждая, он успел вспомнить о российских дорогах все: от песни со словами «Эх, дороги, пыль да туман…» до двух российских бед — дураков и все тех же дорог.

Однако же цели достиг и аккуратно поставил машину недалеко от железных ворот.

Проник-таки к начальству, понимая, что письмо Палыча законом здесь не будет. Расчет строился на другом. Какой провинциальный начальник откажется оказать услугу столичному корреспонденту и полковнику, письмо подписавшему? Да никакой. Глупый не откажет, а умный так вовсе и постарается создать все возможные удобства. А ежели к этому письмецу и пару бутылок коньяка неплохого добавить… Тоже хорошо. Согревает и убеждает. И добавил Совин коньяка. Капитан было воспротивился коньяку, но как-то неубедительно. В итоге вопрос решился. Понятно, что главным аргументом стало все же письмо.

Понимал Совин, что когда-нибудь Палычу придётся это письмецо отрабатывать: обратится к нему этот капитан, начальник колонии. Но считал, что дело его важнее.

Выполнил начальник его просьбу, и заключенного Константина Тарановского Совин встретил не в каком-нибудь там кабинете для допросов, а в комнате для свиданий.

Жратву разложил на столе. Нехитрую, но обильную и вкусную. Сигареты, кока-колу, чай даже заварил.

Заключенный Тарановекий сидел на железной койке и молча смотрел на Совина. Требовалось сказать речь.

— Отлично, Константин! — процитировал Совин Жванецкого. — Слушай сюда. Сейчас Чебурашка скажет речь. Мне от тебя не нужны показания. Мне от тебя нужна информация. Мы встречаемся с тобой в первый и последний раз. То, что ты мне расскажешь, я, да и не только я, никогда не потребую подтверждать где бы то ни было. Ты мне просто расскажешь, как вы убили того парня. Но не так расскажешь, как на суде, а так, как на самом деле было. Потому что есть у меня кое-какие сомнения. И есть у меня кое на кого большой зуб, потому что меня два раза пытались убить. Сдается мне, что парня тебе того показали. И я даже предполагаю, кто именно. Может, тебе заплатили, но я так думаю, что с вами троими еще кое-кто сидеть должен. Так вот, ежели ты мне все расскажешь, эти кое-кто тоже сядут. И это будет справедливо. Во всяком случае — по отношению к вам троим. Да и во всех других смыслах тоже. Сам-то как считаешь, а, Константин? Да не торопись с ответом, подумай сначала…

Но Константин всё-таки поторопился — молодой ещё, что с него возьмёшь:

— Да пошёл ты…

Хороший ответ. Не хотел его Совин услышать, но ожидал. И потому не обиделся, а улыбнулся только в ответ и пригласил Константина к столу.

— Грубо, конечно. Ладно, оставим пока этот вопрос. А давай-ка мы с тобой, любезнейший Константин, пожуем. Ибо проголодался я сильно; часов восемь толком не ел ничего. И пойми ты меня, братец, правильно: я тебя не покупаю. Ты, как я понял, не продаёшься. А мне и не нужно. Но мы пожуем и поболтаем. И я тебе расскажу кое-что. А жратву не жалей. У меня ещё есть. Что не съедим — возьмешь с собой, я договорился…

Через четыре часа Совин вышел из ворот колонии, прогрел двигатель, покурил на вольном воздухе.

Уговорил он парня. Пришлось, правда, и на Петра Петровича ссылаться. Но уговорил. Рассказал, пожалуй, несколько больше, чем следовало. Но ничего. Скоро все равно об этом узнает широкая публика.

И снимки показал Совин.

Так, есть ли смысл ехать ещё в две колонии? «Нет, — решил Совин. — Теперь — в столицу».

«Вставайте, граф, вас ждут великие дела!» — продекламировал он, врубил на полную катушку Заппу, нажал на педаль газа и помчался в столицу со страшной скоростью — двадцать километров в час. Больше на этих дорогах не получалось. Не беда: скоро машина выйдет на трассу…

Вечер тридцатый

ВТОРНИК, 2 ИЮНЯ

— Ну вот, приехали с орехами, — сообщил окружающей обстановке своей квартиры путешественник и исследователь русского Севера Дмитрий Совин. Бабушка так говорила, когда Дима был маленький и она возила его на санках.

Совин с наслаждением поплескался в душе, сбрил трехдневную щетину.

Прошел на кухню и наконец-то заварил себе настоящего, крепкого, душистого чая.

И «поплыл». Два дня за рулем в его годы — это… Что «это», Совин решил додумать завтра утром. Тем более что дел завтра будет!.. Ещё в институт ехать, где Владик Семенов учился…

«Господи, отдохну я когда-нибудь от всего этого?»

Эти слова Совин произносил уже во сне.

Вечер тридцать первый

ЧЕТВЕРГ, 4 ИЮНЯ

Он медленно приходил в себя. Странно, но в сознание его возвращала жуткая боль в затылке.

Ждал Совин гостью. Ждал с ней встречи. Сам позвонил и пригласил. И неприятности от этой встречи ждал. Но никак не предполагал, что они будут такими болезненными.

Когда после ожидаемого звонка в его квартиру Дмитрий открыл входную дверь, гостья, поздоровавшись, так быстро вошла в глубь прихожей, что он автоматически повернул голову, на доли секунды выпустил из виду входную дверь и не успел закрыть её. Лопухнулся! И получил сзади по затылку. И вырубился…

А вот сейчас медленно вылезал из черноты, постепенно осознавая, что сидит в кресле, что слева и справа стоят два человека, которых он полностью не видит, только боковым зрением рукава их курток да брюки.

Гостья сидела на диване и спокойно смотрела на Совина.

— Ну и что теперь со мной будет? — спросил Совин не очень послушными еще губами. — Газом задохнусь или опять взрыв?

— Я думаю — взрыв, — спокойно улыбнулась собеседница. — В огне все следы нашего пребывания здесь погибнут. Сейчас примете снотворное, мирно уснете. Проснуться вам не судьба.