Обман Зельба

— А вы его случайно не видели совсем недавно?

— Нет. Я недавно встретил другого — из нашего первого ряда. Он теперь теолог, ректор Евангелической академии в Хузуме. Мы немного поговорили о тех временах. Он на своих семинарах анализирует духовные поиски поколения шестьдесят восьмого года. ^[49] Вот и все. Теперь мне пора в редакцию, но хотелось бы все-таки узнать, что же мне причитается за мои рассказы, кроме второго завтрака за ваш счет. Что это за история?

— Я бы и сам хотел это понять.

11

Под грушей

Нэгельсбах покачал головой, когда я вопросительно посмотрел в сторону мастерской.

— Сегодня показывать нечего. «Поцелуй» Родена — с этим покончено. Бредовая идея. Да и когда я в прошлый раз пел этот глупый гимн спичечной скульптуре, у вас тоже был довольно смущенный вид. Слава богу, что у меня есть Рени!

Мы стояли на лугу; он обнял за плечи свою жену, а она прижалась к нему. До их недавнего кризиса они всегда были в моих глазах счастливой парой, но такими влюбленными я их еще не видел.

— Бедняжка, мы его совсем сбили с толку! — засмеялась она. — Расскажи ему.

— Ну… — он ухмыльнулся, — когда привезли модель, из керамики, под бронзу, вон она там стоит, Рени предложила сесть на минутку так же, как они, чтобы я, так сказать, проникся настроением. И мы…

— …и все сразу наладилось.

Между рододендроновыми кустами целовались роденовские влюбленные. Нэгельсбах был тоньше своего прототипа, а его жена круглее, но эта копия Родену бы наверняка очень понравилась. Мы сели под грушу. Фрау Нэгельсбах приготовила крюшон.

— Пуля, которую вы принесли, была выпущена из пистолета, из которого застрелили Вендта. Может, вы нам доставите и убийцу?

— Не знаю. Я расскажу вам о своих результатах. Шестого января четверо мужчин и одна женщина совершили террористический акт на территории американского военного объекта в Лампертхаймском лесу…

— …в Кэфертале, — перебил он меня.

— Не перебивай, — вступила фрау Нэгельсбах.

— Женщина и двое мужчин скрылись, один погиб, а один был задержан. В прессе речь шла о двух погибших — вторым, вероятно, был солдат или охранник. От взрыва или при перестрелке, я не знаю. Это и не важно.

— По моим сведениям, там была бомба.

— Полиция в этой ситуации могла бы сказать: не было бы счастья, да несчастье помогло. Им удалось задержать и разговорить некоего Бертрама (не знаю его фамилии), но он ничего толком не знал о своих сообщниках. Он знал фрау Зальгер и того, который погиб, некоего Гизелера, но не знал остальных, которым удалось скрыться. Не потому, что террористы образовали группу ad hoc, ^[50] чтобы ее члены не знали и не могли выдать друг друга. Причина скорее в том, что операция была в какой-то мере импровизацией. Во всяком случае, Бертрам не мог толком описать мужчин, поскольку он их не знал, к тому же ночью все террористы серы, а эти еще и закамуфлировали лица черной краской. Портреты, по которым ведется розыск, — это ведь фотороботы, верно?

— Я не работаю с этим делом. Но если нет фамилий… А разве в прессе не было сказано, что это фотороботы?

— Не знаю, может, я что-то пропустил. Как бы то ни было, теракт состоялся шестого января, а в розыск преступники объявляются лишь в мае. Можно ведь было сразу же обратиться за помощью к населению. Опубликовать фотороботы, когда задержанный дал показания, подтвердил участие фрау Зальгер в теракте и описал внешность остальных, это было не позднее февраля, потому что в это время полиция уже искала фрау Зальгер. Однако когда к поискам привлекли общественность, ни о времени, ни о месте, ни об обстоятельствах, ни о последствиях теракта не было сказано ни слова. Только не говорите мне, что это вполне нормально!

— Повторяю: я не работаю с этим делом. Но если американцы просят нас какое-то время не поднимать шума и вести расследование террористического акта на их территории с особой деликатностью, мы идем им навстречу.

— А с чего бы им об этом просить?

— Не знаю. Может, ответственность за этот теракт взяли на себя «священные воины», как возмездие за поддержку Израиля, а может, панамцы — чтобы добиться освобождения Норьеги, и американцам нужно было время, чтобы сообразить, как правильно реагировать на это с точки зрения внешней политики. Тут могут быть сотни причин.

— А почему розыск объявляется именно в день убийства Вендта?

— А что, это действительно было в тот день?

Фрау Нэгельсбах кивнула.

— Да, я тоже помню. Когда назвали фамилию Зальгер, я сразу же вспомнила ее — после вашего спора. И суфле из спаржи у меня село, пока я тебя дожидалась, — ты в тот день задержался из-за убийства Вендта.

— Это совпадение объясняется тем, что в папке у Вендта была карта части Лампертхаймского леса, где сидят американцы и где был совершен теракт. Я знаю, вы скажете, что теракт был совершен в Кэфертале, а Фирнхайм — это не ваш район, что это дело хеппенхаймского окружного управления и дармштадтской прокуратуры и что террористическими актами вообще занимается БКА. Но кто-то в вашей конторе явно увидел здесь взаимосвязь и намекнул тем, кто принимает решения по этому делу, что, пока не поздно, пора подключать общественность. Потому что есть опасность продолжения этой драмы и рисковать нельзя. И он был прав.

Лицо Нэгельсбаха приняло нарочито равнодушное выражение. Не он ли увидел эту «взаимосвязь»? Может, он с самого начала знал, что теракт был совершен именно в Фирнхайме, а не где-нибудь еще? Неужели дело было настолько щекотливым и секретным, что он предпочел показаться тугодумом, только чтобы не проговориться? Я посмотрел на его жену. Обычно она всегда была в курсе всех его дел. «У бездетных супругов не бывает служебных тайн друг от друга», — любил он повторять. Ее взгляд выражал любопытство.

— Пуля, которой был убит Вендт, была выпущена из пистолета одного из тех самых двух мужчин, которых вы ищете. Хельмут Лемке, около сорока пяти лет, личность отнюдь не безызвестная в Гейдельберге. Более свежей фотографии у меня нет. Но этот снимок лучше, чем ваш фоторобот, а фотографы БКА, уж наверное, сумеют состарить его лет на пятнадцать.

Я дал ему копию снимка из альбома Лео.

— Почему он это сделал?..

— Почему Лемке застрелил Вендта? Не знаю, фрау Нэгельсбах. Кроме того, известно лишь, что Вендт был застрелен из пистолета Лемке. Я подумал: может, нам с вашим мужем удастся выяснить больше, объединив наши усилия.

— А что я могу вам предложить со своей стороны? Вы знаете больше меня. Мы, конечно, занимались этим неизвестным, которого видела фрау Кляйншмидт, и его «гольфом», опрашивали соседей, искали очевидцев. Но в тот день шел дождь — вы ведь знаете, — и никто ничего не видел. Во всяком случае, чего-нибудь, что нам бы пригодилось. В доме, перед которым был припаркован «гольф», дети как раз ждали возвращения матери и время от времени посматривали в окно. Девочке запомнился красный «гольф», а мальчику — черный. На номерной знак они вообще не смотрели. — Он рассмеялся. — Смешно, но теперь я каждый раз, когда вижу красный или черный «гольф», стараюсь рассмотреть лицо водителя. С вами такое бывало?

— Да. — Я подождал, не скажет ли он еще чего-нибудь, но он молчал. — Все это звучит так, как будто вы уже закрыли дело Вендта.

— Честно говоря, мы уже не знали, что еще можно предпринять. Теперь, с вашей информацией, мы, может быть, сдвинемся с мертвой точки. А кто он, этот Лемке? И какое он имеет отношение к Вендту? Может, Вендт и был пятым участником теракта?

— Нет, не был.

— И это вы тоже подаете мне на блюдечке и опять не спешите объяснить, откуда вы это знаете?

— Если вы намекаете на то, что я не сказал, откуда у меня пуля, я готов восполнить этот пробел.

И я рассказал о своей встрече с Лемке.

— Ну вот, вы узнали от меня гораздо больше, чем я от вас.