Изгои

– И это я слышу от человека, который расследует изнасилования, ограбления и убийства с целью наживы?

– Правда, у тебя есть уютный кабинет с чудными пациентами среднего класса, тебе не нужно распределять свое время между местом кровопролития и стадом беженцев.

– Мы работаем и с беженцами, спасаем людей, – сухо ответила Грейс. – Беженцы – люди, Ли. Все очень разные, интересные и достойные уважения.

– Ну да, – согласился он, сконфуженный тем, что Грейс подловила его на предрассудках. – Само собой разумеется. У тебя тяжелая работа.

Она улыбнулась:

– Здесь, в неотложке, мы спасаем от смерти больных, израненных, изувеченных – это ни с чем не сравнимое ощущение, когда ты вытащил человека с того света.

– Да, это здорово, – признал Фостер.

– Это не просто здорово, Ли, это счастье. – Она пожала плечами. – Но здесь оказываешь помощь и отправляешь в реанимацию, в другие отделения и можешь больше никогда не встретиться со спасенным человеком. А своих амбулаторных пациентов я хорошо знаю, знакома с их родственниками, детьми. Они приходят и делятся своими бедами и добрыми новостями: рождение, свадьба, получение вида на жительство. Я чувствую с ними связь, и это доставляет мне удовольствие.

– Ну, мне это не грозит. В нашем деле вряд ли возникнет желание познакомиться с родственниками убийц и насильников.

Грейс кивнула с пониманием:

– Мы заговорились, но ты ведь не для беседы со мной пришел.

– Я присутствовал на повторном вскрытии. У патологоанатомов нет уверенности, что именно послужило причиной смерти Софии, – сказал он, понимая, что лучше не употреблять прозвище «Кэрри» за пределами отдела, – наркотики или рана на бедре.

Грейс подавила тошноту – образ голого тела девушки промелькнул как на экране перед глазами.

– А поджарен… – Он вовремя спохватился и поправил себя. – Сегодня они начинают работать с жертвами поджога.

– Тебе тоже надо присутствовать?

Он кивнул:

– Небольшой перерыв, и назад – в мясную лавку.

– Ужасная работа. Твое присутствие обязательно на всех вскрытиях?

– Господи, – Фостер заметно побледнел, – хорошо бы не на всех. Зависит от того, насколько выдохся босс. – Тут он снова взбодрился. – Сейчас он переживает кражу со взломом, к которой я причастен.

Грейс улыбнулась, качая головой.

– Ладно, – сказал Фостер, – я побежал… – Он махнул в направлении морга.

Грейс остановила его вопросом:

– У Джеффа теперь все в порядке на работе?

– О чем ты?

– Это так ужасно для него – подозрение в убийстве.

– А он и не был под подозрением. Я же позаботился.

Грейс почувствовала оттенок неодобрения в его словах – Ли расценил ее вопрос как неверие в собственные возможности, – но не смогла остановиться и сказала с обидой:

– Тебе-то он доверяет.

– Ты хочешь узнать, не была ли это подстава?

– А была?

– Да, – ответил Фостер.

– Что же он от меня скрывает? – Сейчас, когда Ли кое-что ей рассказал, Грейс надеялась, что может добиться от него всей правды.

Но Фостер смотрел в сторону:

– Ты знаешь его лучше, чем кто-либо, док.

– Беда в том, что я в этом уже не уверена, – с горечью сказала Грейс. – У него есть брат, о котором я не знала, двое племянников… – Ужасная мысль пришла ей на ум, и она спросила: – Ли, а ты знал?…

– Нет, Грейс, – твердо сказал Фостер. – Я не знал о существовании его брата. – Должно быть, он разглядел недоверие на ее лице, потому что добавил: – Тебе надо понять, док: служба у нас такая – мы видим много дерьма. Людского дерьма. И каждый из нас нуждается в друге, который не предаст, прикроет тебя со спины.

Грейс нахмурилась:

– Значит, ты ничего мне не скажешь?…

Фостер не отвечал, но Грейс ждала, сурово и напряженно глядя ему в лицо.

Фостер в смущении запустил пятерню в волосы:

– Говорил же я, что ему лучше быть с тобой откровенным.

– Ли, договаривай, раз уж начал!…

Фостер покачал головой:

– Тебе бы самой у него спросить.

– Я пыталась. Много раз.

Он шумно выдохнул:

– Могу одно сказать: он не сделал ничего дурного. Джефф просто немного… ну, не знаю… старомоден, что ли. Считает, что женщин нужно защищать.

Грейс поняла его по-своему:

– Я сама о себе позабочусь, Ли. Так и передай, если хочешь.

Глава 24

– Ты сегодня сама не своя, – заговорила Наталья.

Дневной прием шел уже около часа: простуды, воспаления, вывихи… Они были так заняты, что едва ли словом обменялись со времени Натальиной вспышки накануне. Грейс показалось, что в голосе подруги она слышит намек на извинение.

– Тяжелый день. Авария на дороге. Ребенок умер… – Она проглотила комок в горле. – Ему было два годика.

Наталья вздрогнула, как будто увидела трагедию воочию.

– Это ужасно, Грейс, мне так жаль.

– Да, это трагедия, – вздохнула Грейс, но разговаривать было некогда – за дверью ее помощи ожидала очередь пациентов, – и она спросила: – Кто следующий?

– Еще минутку. Можно?… – попросила Наталья.

Грейс посмотрела на подругу. Ее лицо, казалось, осунулось со вчерашнего дня, чудные миндалевидные глаза запали.

– По поводу вчерашнего… – начала Наталья. – Мне не следовало так кричать на тебя.

– Ты хочешь поговорить об этом? – спросила Грейс, принимая невысказанные извинения.

– Я встречалась с Мирко Андричем вчера вечером. – Наталья покраснела и поспешила добавить: – Мы просто поговорили. Думаю, теперь все будет хорошо.

– Вы пришли к взаимопониманию?

– Взаимопониманию… – повторила Наталья. – Да, пришли.

Следующим пациентом был неулыбчивый молодой литовец, Якубас Пятраускас, очень плохо владевший английским. Он сел и схватился за сиденье стула обеими руками. Грейс представила Наталью и объяснила, что та будет переводить с русского. Найти знающих литовский язык было трудно, а большинство литовцев худо-бедно говорили по-русски. Якубас согласно кивнул, избегая смотреть доктору в глаза.

– Чем могу вам помочь? – спросила Грейс.

– Я здесь два года, – начал он по-русски.

Грейс слушала Натальин перевод, это была тщательно подготовленная речь, и, пока он ее произносил, нервно ерзал на месте.

– Он пробыл здесь два года, хотел получить статус беженца, – переводила Наталья. – Говорит, что подчинялся всем правилам: ходил на уроки английского, не работал.

Якубас был предупрежден своим солиситором, что ему следует готовиться к репатриации. Грейс знала, что за этим последует, и знала, что ничем помочь не сможет. Это была история, которую она слышала множество раз с незначительными вариациями: люди терпеливо ждали иногда по четыре года, только чтобы получить отказ в ответ на свое прошение о предоставлении убежища. Они шли к Грейс в надежде найти медицинскую лазейку, чтобы остаться в стране.

– Извините, – сказала она. – Я не могу изменить закон. Я не могу вам помочь.

Наталья перевела.

Пятраускас заспорил с ней. Наталья уставилась на мужчину, а Грейс удивилась: он что, угрожает?

Наталья повернулась к Грейс:

– Он говорит, что вы можете.

– Я всего лишь врач, – стала терпеливо объяснять Грейс. – Если у вас заболевание, которое невозможно вылечить в Литве, либо оно мешает вам выехать…

Молодой человек, не отрываясь, смотрел на Наталью, а та опустила глаза в блокнот, покрывшись лихорадочным румянцем и прерывисто дыша. Она явно не все перевела.

Грейс нахмурилась:

– Объясни ему…

Но Якубас перебил ее, заговорив быстро и резко, забыв, что он пришел к врачу, и обращаясь только к Наталье.

Она сердито отвечала, а изумленная Грейс переводила взгляд с одного на другого. Наконец она смогла вставить:

– Достаточно. Это медицинское учреждение. Если вы больны, я постараюсь вам помочь. Если же нет, я должна буду попросить вас удалиться.

Якубас резко встал, пробормотав еще несколько слов на русском, затем перевел взгляд на Грейс:

– Спросите ее, почему она еще здесь. – Его английский, хоть и с сильным акцентом, был, оказывается, довольно беглым. – Почему она в Англии, когда ей уже неопасно возвращаться на Балканы?