Француз

Около одного из столов – человек в белом халате, склоненный над сверкающей грудой скальпелей, увеличительных стекол и хирургических ножей.

… Вначале была жажда. И дьявол сказал: пей, пока не утолишь ее, пей до тех пор, пока во рту не появится привкус крови, желчи и меди…

И был день четвертый…

На столе же – обнаженное, вздувшееся и посиневшее тело. Грудная клетка вскрыта, и из нее, точно корабельные рангоуты, – торчащие ребра.

… Вначале была ненависть. И дьявол сказал: отпусти ее, ибо она обратная сторона любви, а любовь разрушает.

И был день пятый.

С видом исследователя, делающего научное открытие, живой методично потрошил покойника.

Покойник, естественно, не сопротивлялся, лишь изредка поскрипывал, когда скальпель касался хлипкой плоти или костей.

… Вначале был огонь. И дьявол сказал: да пожрет пламя всех невинных и праведных, грешников и блудниц… но ты останешься.

И был день шестой, В день шестой кровь сочилась из глазниц.

И хотя голос, который он слышал, всегда был его голосом, а крики – его криками, кровь принадлежала чужим.

Так всегда начиналось. Так всегда заканчивалось.

Задыхаясь, он оставался на берегу скорби; прилив шел на убыль, смывая боль и страх, после – ничего не оставалось, кроме этого привкуса во рту и пятен крови на его ладонях.

– Простите, я ищу главного патологоанатома – Мэсси, Курта Мэсси.

– Его здесь нет… – погруженный в свое занятие человек едва взглянул на Фрэнка. – Можете оставить записку. Я передам, что вы заходили.

Записку? Э-э нет!

Память стремительно выбросила на поверхность восприятия другой голос, с другой интонацией. Голос вновь и вновь повторял хриплым шепотом: "Я хочу увидеть, как ты танцуешь, я хочу увидеть, как ты танцуешь в кровавом приливе"…

Длинная цепь жутких событий, спаянная смертью и страхом, неожиданно замкнулась. Ее замочек, державший все звенья, находился здесь. В морге.

Фрэнк пожирал глазами фигуру в белом халате, склонившуюся над бескровным телом. На руках – резиновые перчатки.

– Вы зря ждете, я же сказал! Взгляды встретились, как тогда, на тропинке в Волонтир-Парке.

В этих в его расширенных глазах Фрэнк увидел, как мечется в огне девушка по имени Вторник; увидел тело Пандемии с аккуратно скрещенными руками на пропитанной кровью груди; увидел обгоревшее, застывшее в невыразимом ужасе лицо другого трупа, заколоченного в грубый гроб. Он видел все это столь же ясно, как и внутренние органы трупа, который сейчас препарировал убийца.

А еще в этих глазах Фрэнк увидел себя – собственное лицо, отражавшееся в зрачках убийцы, увидел таким, каким оно в это мгновение представало перед Французом: лицо худощавого ангела-мстителя, пришедшего за кровавым пророком. Все пророки рано или поздно умирают. Таков закон. Сегодня – очередь Француза.

Так всегда начиналось. Так всегда заканчивалось.

Задыхаясь, он оставался на берегу скорби; прилив шел на убыль, смывая боль и страх, после – ничего не оставалось, кроме этого привкуса во рту и пятен крови на его ладонях.

… Ничего, кроме жажды. Жажды смерти.

И тогда наступал День Седьмой.

– Нет! – закричал Француз. Мучительное осознание, что все кончилось… Откровение, причинившее боль.

Однако он не собирался сдаваться. Стремительным движением санитар схватил со стола нож – длинный, с зазубренными краями, предназначенный для распиливания костей и мускульных тканей.

Фрэнк увернулся, отступив за одну из каталок с трупом, и со всей силы толкнул ее на Француза.

Тот снова размахнулся, перегнувшись через мертвое тело, и нож прошел в опасной близости от лица Фрэнка, успевшего отшатнуться в сторону.

Фрэнк толкнул каталку еще раз, вынудив Француза отступить назад, к металлическому столу.

– Кто ты такой, чтобы судить меня?! – завопил Француз. От напряжения в его глазах лопнули сосуды, лицо побагровело, следы оспин налились синюшным цветом.

– Положи нож, и мы с тобой поговорим, – ответил Фрэнк, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.

Вместо ответа Француз сделал новый выпад. Теперь нож прошел в дюйме от груди.

Фрэнк всем весом навалился на каталку так, что Француз оказался придавленным к столу.

Маньяк, словно жирный червь, начал извиваться, тщетно пытаясь освободиться.

– Они виновны! – вопил он. – Ты знаешь это! Они все виновны и должны быть наказаны. У меня особая миссия:

– я должен спасти этот город от чумы. Сиэтл – единственное, что я люблю!

– Положи нож.

– Я взял на себя ответственность! Кто-то должен был это сделать! Покарать их, погрязших в разврате там, где Сатана воздвиг свой трон! Это пришла страшная чума! Кто-то должен это сделать! Кто-то должен взять на себя ответственность!

– Положи нож.

Фрэнк старался предугадать следующее движение убийцы. До двери было далеко. Все оружие, а точнее все анатомические инструменты находились на столе около Француза. Фрэнк прикидывал, удастся ли дотянуться до какого-нибудь из них, когда Француз вновь сделал выпад.

Фрэнк инстинктивно отшатнулся и по инерции отступил назад.

Француз толкнул каталку, которая покатилась на Блэка, сбив его с ног. Рухнув на пол, Фрэнк увидел, как каталка начинает крениться и падать прямо на него. Он попытался увернуться, но – слишком поздно: каталка страшным грузом придавила к полу. Каталка плюс ее содержимое, то есть труп. Тяжесть неподъемная. Придавило трупом.

В ту же секунду Француз склонился над ним, приставив нож к горлу:

– Так гласит пророчество! – прошипел он. – Близится Апокалипсис, все грешники будут гореть в кровавом пламени!

Теперь лишь труп, как последний бастион, отделял их друг от друга.

– Это приговор – и это победа! Моя победа! Так все закончится. Но ты ведь и сам знаешь, ты ведь все видел, не так ли? Ты видел то же, что и я. Стену, за которой прячутся ОНИ! Блудниц в горящем озере! Ты все видел. Какое право ты имеешь судить меня?! Что сделал ты, чтобы прекратить великую чуму?!

Фрэнк понимал – в словах Француза есть горькая правда. Каким-то звериным чутьем Француз догадался обо всем. Догадался, кто он, этот Фрэнк Блэк. Распознал его дар. Убийца видел его насквозь, как и Фрэнк убийцу. На мгновение не стало преступника и полицейского: вместо них появился новый человек, отягощенный вереницей преступлений. Он с трудом шагал по реке крови, увязая в черных сгустках разорванных сосудов. В одной его руке был острый нож, другая плетью висела вдоль туловища. Он шел и понимал, что скоро придет конец.

И НИЧЕГО УЖЕ НЕЛЬЗЯ ИСПРАВИТЬ!

– Ты знаешь, что грядет конец! – кричал Француз. – Прошла тысяча лет, и придет новая тысяча! Миллениум!

Неожиданно прервав свою проповедь, Француз попытался вонзить нож в горло Фрэнка.

Тяжело дыша, Фрэнк оттолкнул мертвое тело, и оно безропотно приняло удар. Затем он пинком отшвырнул труп в сторону и попытался откатиться. Но не успел.

Француз быстро выдернул нож из тела и кинулся к Фрэнку, занося руку для последнего, смертельного удара.

– Ты думаешь, ты тот, кто остановит это?! – закричал он. – Ты думаешь, что это можно остановить?!

Теперь Француз направил на противника лезвие, целя в сердце.

Борясь из последних сил, Фрэнк отчаянно старался избежать удара, понимая, что еще чуть-чуть – и произойдет непоправимое.

И оно произошло.

Раскат грома потряс комнату. Склоненное над ним лицо содрогнулось, и Француза волной отбросило назад. Он с грохотом упал на пол, из груди хлынула кровь.

Фрэнк поднялся на локте и увидел Боба Блетчера в дверном проеме. В руке дымился пистолет, все еще нацеленный на упавшего человека.

– Фрэнк! Старина! Тебя нельзя оставить ни на минуту. Вечно ты вляпываешься в историю! Фрэнк слабо улыбнулся: