Город в законе: Магадан, триллер

Неуправляемая толпа буквально смела с пути жиденький милицейский кордон и выплеснулась на прилегающую Пролетарскую улицу. Опять зазвенели многострадальные стекла почтамта, гостиницы, витрины киосков. Навороченные тачки, парковавшиеся у гостиницы как ветром сдуло, а те, владельцы которых отсутствовали, в мгновение ока оказались перевернутыми.

На перекрестке Пролетарской и Ленина толпу блокировали омоновцы. Они стояли в несколько рядов в полной боевой экипировке и первая разгоряченная волна демонстрантов ударилась в них, как в скалу.

Толпа замедлила было движение, но тут за спинами омоновцев раздались крики:

— Не ссы, мужики, мы с вами. Бей ментов!

В тылу у стражей правопорядка оказались боевики РНЕ.

Хорошо организованные, физически крепкие боевики вклинились в строй омоновцев и на мгновение те замешкались.

Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы воодушевленные поддержкой демонстранты опрокинули омоновцев.

Положение спасли пожарники. Буквально через секунду, завывая сиренами, красные автомобили перекрыли обе улицы и выплеснули в толпу кинжальные струи воды. Сила напора была такова, что людей валило и переворачивало по асфальту как снопы.

Спасаясь от воды и резиновых дубинок, люди дворами, через Магаданку, где вброд, а где вплавь, уходили от центра.

Очухавшаяся милиция подбирала отставших. Появившиеся машины "скорой помощи" увозили пострадавших.

На удивление их оказалось не так много.

И сами травмы были средней тяжести. Переломанные ребра, носы, кровоподтеки. Серьезно пострадавших было несколько человек и в их числе зам. губернатора.

Но это было первое открытое столкновение горожан и власти. Для власти оно больше явилось проверкой силы, для демонстрантов — проверкой решимости.

Как ни странно, результатами были удовлетворены обе стороны.

Мы можем — понял народ.

Мы сильнее — сделала вывод власть. Но добавила — пока.

СМИ России представили случившееся как имевшие место беспорядки. Местные газеты о столкновении практически умолчали. Похоже, журналисты сами были ошарашены. Одно дело писать о народном гневе, а другое воочию лицезреть его.

Гром ударов их пугает…

Будь я вулканологом, непременно сравнил эту ситуацию с извержением. Последовал только первый толчок, но уже по нему можно было судить о силе, скопившейся там, в темных недрах… И чем крепче земная кора, тем страшнее будет взрыв.

…А злоумышленником оказался Виктор Гиндасов.;

В пузырьке была серная кислота и быть бы Чесноковой до конца дней своих обезображенной, а то и не дай Бог слепой, но ее спасло то, что в этот момент она инстинктивно заслонилась рукой и большая часть кислоты попала на рукав. Но левая сторона лица и левый глаз пострадали серьезно. Ближайшим же рейсом Чеснокову отправили в глазной центр в Сиэтле, она долго лечилась там и как-то так вышло потом, что вернувшись, оказалась не у дел и уехала на материк.

Те, кто видел ее после лечения, говорят, что левый глаз стал у нее косить, да так, что собеседнику самому хотелось заглянуть вслед за ним и получалось очень конфузно.

От этого с ней старались не разговаривать, но я думаю, что причина здесь была все-таки в другом…

Гиндасова опять заточили на принудиловку, но дело его не пропало. Газету "Защита и Право" стала редактировать его жена… Как мне рассказывали, на выпуске газеты очень настаивали ее организаторы и спонсоры из Анкориджа. Оказывается, материалы этого издания питали десятки разнокалиберных газет Америки, нагнетая на слухах и клевете истерию о гонениях на инакомыслящих в России.

Я на этом митинге не был и во всех дальнейших этих событиях не участвовал по весьма уважительной причине — запил.

ГЛАВА XVIII

Как я теперь понимаю, я подкрадывался к этому давно, но если раньше меня выручало лошадиное здоровье и контроль жены, то тут, оказавшись один и в отпуске, распустил, что называется, удила.

Причиной, если можно назвать это причиной, послужила унизительная для меня встреча с судьей. Так как был под подпиской, я вынужден был просить у нее разрешения выехать на материк. Павленко такое письмо мне сочинил и сам хотел все организовать, но судья пожелала лицезреть меня.

— Зачем вам выезжать? — Полная сорокалетняя и надо признать симпатичная женщина меня удивила. Как это зачем?

— Ну, семья там… — промямлил я. И помня наставления адвоката добавил: — И лечусь я каждый год.

— Нужна справка от врача.

— Послушайте… Справку я принесу. Но неужели, ознакомившись с материалами, вы всерьез считаете меня таким опасным преступником, которому даже в отпуск нельзя съездить…

— Я не смотрела дело, — холодно произнесла судья. — У меня люди годами дожидаются очереди, а вы враз хотите.

Приемный день у судьи был один в неделю и когда я со справкой пришел к знакомому кабинету, в коридоре уже толпились люди. Своей очереди я так и не дождался.

Пришлось опять идти менять билеты.

Павленко взял у меня справку и в этот же день принес подписанное председателем суда мое заявление.

Конечно, это дело мы обмыли.

— Послушай, Валера. Меня убивали — я своего следователя в глаза не видел. Дважды меня обворовывали — так все и заглохло. Это что касается меня лично. Но едва ты затронул интерес власти, как тут же и следователь, и суд и ты уже преступник — система срабатывает автоматом. Но счет- то получается пять ноль не в мою пользу. А ведь милицию, прокуратуру, судей кормлю я своими налогами, тем, что я работаю и продукта в стране прибавляется. Так откуда же такое неуважение к кормильцу.

— В Беларуси, когда маньяка ловили, двоих под эту марку к вышаку приговорили и исполнить поторопились, а ты о мелочах, — бывший прокурор разлил по новой.

— А вот, смотри, в Америке, — не унимался я, — В любом фильме чуть что к полиции претензии — так-то вы мои налоги используете! Американцы считать умеют и знают, куда идут их деньги.;

— Да тоже они ни хрена не знают. Ездил я не раз через пролив к тамошним полицаям, так мы соревнования устраивали по всем видам и ни разу — ни разу! они у нас не выиграли.

— Ну тогда давай, за нашу милицию.

Мы пили за милицию, за полицию, за реакцию и эрекцию. На моей расстроенной гитаре Валера как-то умудрялся играть и мы пели наши песни…

Потом Павленко порывался заказать девочек, но вместо девочек нам опять привезли водку и пришлось ее пить.

Наверное уже под утро я усадил своего адвоката в такси, а уж как сам добрался до постели — не помню. Должно быть, на автопилоте.

Наверное, сам я на другой день и не проснулся бы — звонок в дверь разбудил. Я не хотел открывать, но звонили настойчиво, пришлось пересилить себя.

Кое-как я добрался до двери.

У порога стоял Костя-сосед с третьего этажа. Одного взгляда на него было достаточно: человеку плохо. Я в такой ситуации отказать не могу.

Я пригласил его на кухню, налил стакан водки и отвернулся — меня едва не вырвало от ее запаха. Но Костя храбро выпил стакан и прямо на глазах изменился. Спина распрямилась, глаза просветлели и голос даже прорезался.

— А ты чего, Михалыч. Я ж вижу, ты тоже вчера квакнул.

Я кивнул и заколебался. Слишком уж заразителен был пример. Хоть и знаю, что с утра чревато… А, спишем день.

Первая колом, вторая соколом. Между первой и второй промежуток небольшой. Я в отпуске, а Костя вообще без работы и, судя по его поведению, менять образ жизни не собирается.

Его двоих детей и жену кормили старики. Дед служил на тринадцатом сторожем, а мать что-то шила на дому.