Русское видео

Получив указание не обнаруживать преследования, а лишь проводить машину издали, Насыбулин мчался за «Таврией» как на крыльях. У черты города его сменили более опытные в скрытом преследовании оперативники. После обнаружения Буковой — а за рулем маячил, несомненно, ее точеный профиль, — незамедлительно последовал звонок на квартиру ее матери. Оставив на месте лейтенанта, Строкач уже через минуту был за рулем.

«Таврию» майор подхватил на северном въезде в город. Обе голубки — Букова и Золочевская — прекрасно просматривались на переднем сидении. На свое мастерство водителя Строкач полагался вполне, кроме того ощущал и надежную поддержку: по соседству мелькала белая, забрызганная грязью «волга» с сосредоточенным оперативником за рулем. «Таврию» можно было отпускать с короткого поводка.

Эскортирование было недолгим. «Таврия» остановилась у мрачноватого подъезда с застекленной дверью, обвешанного по сторонам не блещущими новизной вывесками. Строкач знал, что этот подъезд, расположенный в центре города между универмагом и магазинчиком «Союзпечати», приютил на своих трех этажах целое созвездие контор: «Объединение комиссионных магазинов», отделение «ТАСС-РАТАУ», какую-то загадочную почтовую организацию и не нуждающийся в вывеске пробирный надзор. Женщины в машине коротко переговорили, причем активнее в разговоре была Букова, отбросившая косынку и уже не пытающаяся маскироваться. Ее старшая спутница вяло кивнула, коротко процедив что-то. Припарковавшемуся метрах в двадцати впереди Строкачу все это было видно в зеркале. Букова вышла, путаясь в полах серого пальто, принадлежавшего ее матери и смахивавшего на утепленный старомодный пыльник. С ним резко контрастировал чешуйчатый саквояж — атрибут дорогой моды. Впрочем, лет тридцать назад, в эпоху пыльников, саквояжи тоже были в ходу, подумал Строкач. Сделав несколько быстрых шагов к дому, женщина повернула, возвратилась к машине, поставила саквояж на капот и извлекла оттуда прозрачную папку-конверт, сквозь которую просвечивал форматный лист бумаги. Сделав жест, долженствующий означать, что ее отсутствие продлится не больше двух минут, она бросила саквояж на сиденье. Золочевская слабо попыталась приподняться, но ее энергичная спутница уже входила в подъезд.

Ни при каких обстоятельствах Строкач не мог себе позволить прогуляться мимо «Таврии». Риск столкнуться с Буковой у подъезда делал дальнейшее наблюдение бессмысленным. Тем временем из «волги» выбрался вперевалочку, с ленцой, облаченный в синий спортивный костюм и кроссовки, ныне успешно заменяющие маскхалат, оперативник. Двинулся в подъезд, успев осмотреть «Таврию» быстрым цепким взглядом. Покосился на Строкача, понял, что его включение в игру замечено. Майор оставался в «жигулях», досадуя, что не может принять участия. Тогда уже надо сразу везти обеих в Управление. Да что толку — новых фактов нет… Как бы не поспешил оперативник, не смазал картину. Три этажа — куда ей деться. Впрочем, лучше так, чем упустить еще раз. В изобретательности Буковой не откажешь. Однако задерживается Татьяна Дмитриевна. Женская пунктуальность известна, конечно, но когда имеешь дело с такой непредсказуемой особой, нужно глядеть в оба.

Строкач внимательно провожал взглядом всех, кто выходил из подъезда. Четвертым оттуда появился оперативник. Майор моментально понял, что дело скверно. Оперативник направился к своей «волге», майор нетерпеливо уставился на рацию, ожидая его разъяснений. Но не дождался. Проходя мимо «Таврии», где подремывала Золочевская, оперативник притормозил, и с видом уличного донжуана игриво постучал по стеклу, настойчиво обращая на себя внимание расслабившейся женщины. Ответа он не получил. Тогда, не колеблясь, дернул ручку двери. Безрезультатно. Прыжком метнулся к водительской двери…

Когда, отбросив пустую маскировку, у «Таврии» оказался и Строкач, Золочевская еще слабо дышала. Нитевидный пульс прослушивался в течение нескольких минут. Однако в больницу они доставили уже труп. Букова исчезла, оставив фасонистый саквояж и автомобиль.

Эксперт готовил акт не дольше обычного, но Строкачу показалось, что прошла вечность. Родюков был уже здесь. По телевизору шла тягомотная программа «Время».

Переговаривались коротко, отрывисто, копаясь в своих записях, мучительно пересматривая все возможные варианты, детали. Казалось, все мыслимое учтено.

Тем временем белокурая восторженная дикторша на экране уступила место угрюмому дяде. Новость он сообщил неожиданную — об обмене в трехдневный срок сто- и пятидесятирублевых купюр, о размерах сумм, подлежащих обмену, утешив общественность тем, что ни один честный человек не пострадает. Аргументация его была проста: негодяи-теневики накопили в закромах неисчислимые богатства именно в этих дензнаках, и пора повести на них решительное наступление.

Строкач восхитился:

— Ну, сильны! Гиганты! Какой удар по мафии! Мы, значит, ее юридически, Павлов — экономически. Теперь они попрыгают!..

Родюков захохотал.

— Да уж, если и до нас еще осенью дошли разговоры об обмене! Что мимо, то мимо. А вот что будет твориться возле сберкасс и отделений связи — это уму непостижимо. Вот где инфаркты, а не у мафиозных авторитетов.

— Что обсуждаете, молодые люди? — эксперт Яков Борисович Шейнин был лыс, крючконос и многоопытен. Отвергая домыслы коллег по поводу его родства с автором «Записок следователя», он с неожиданным при его флегматичности пылом высказывал антипатию к своему знаменитому однофамильцу, памятуя, что «разящий меч пролетарской революции» снес столько голов и пролил такие реки крови, какие не под силу никаким бандитам.

Старые сотрудники помнили, что лет пятнадцать назад парочка сопляков в поисках средств на бормотуху вышибла филенчатую дверь квартиры Якова Борисовича, соблазнившись бронзовой старомодной табличкой «Шейнин Я. Б». Ожидания воров оказались обманутыми. Добыча была просто мизерной. К счастью, жена Якова Борисовича с четырьмя детьми находились на даче — старом, непрестанно латаемом, купленном в долг сельском домишке. Яков Борисович возблагодарил господа за то, что беда ударила его только по карману. В ярости домушники подожгли квартиру. Всем известная обстоятельность выручила и теперь Якова Борисовича — на сей раз он возблагодарил Госстрах.

Словом, реформа «сто-пятьдесят» лежала за пределами житейских проблем эксперта Шейнина.

— Борисыч, не томите! — взмолился Строкач.

Эксперт демонстративно глянул на отсчитывающую двенадцатый час рабочего дня старую наручную «Победу», неодобрительно покачал головой и протянул Строкачу длинный лист, отпечатанный на машинке.

Вскрытие тела Золочевской принесло неожиданные результаты. Дело было не в полулитре коньяка, поглощенного практически натощак, а в том, что в крови обнаружились соединения того класса, который доступен лишь специалистам и редко фигурирует в сугубо уголовной практике. Коктейль в кровеносном русле образовался ужасающий.

Вперившись в телевизор, эксперт одновременно краем глаза следил за тем, как Строкач штудирует бумагу. Безошибочно определив абзац, на котором остановился майор, он брюзгливо заметил:

— Раньше жизнь была как жизнь. Ежели кого травили, так если не крысиным ядом, то — вершина фантазии — цианом или мышьяком. Скромная была химия. Вообще преобладал режущий инструмент. Нет, вру. Это до войны. В послевоенные годы в ходу был пистолет чаще, чем нож. Ну, а сегодня его постепенно сменяет автомат, и нередко это «узи» — строгая машинка, завозится через Закавказье. А с нею масса сопутствующей дряни, в том числе и психотропных средств. Препарат этот используется за рубежом при допросах в некоторых службах безопасности. Небольшая капсула действует вернее громоздкого детектора лжи. Речь становится замедленной, но зато замечательно искренней. Описание прилагаю. Для других целей препарат не применяется. Поначалу был синтезирован для борьбы с циркулярными психозами, но оказался высокотоксичным. Подробнее лучше выяснить в Комитете. Думаю, коллеги поделятся информацией.