Охота на олигархови (СИ)

Лёвке, выступавшему первым, ничего особо объяснять собравшимся не пришлось. Не зря же вчера целый день НРТ транслировало только новости, связанные с ситуацией на канале и призывало устами ведущих, журналистов и друзей канала прийти на митинг. В промежутках прокрутили — в режиме нон–стоп — все известные версии пресловутого «Лебединого озера». Чтобы вспомнили! В ход пошёл и спектакль с великой Улановой, и с не менее великой Плисецкой. Лёвка даже отыскал авангардную версию балета в исполнении малоизвестной французской труппы. А постановку Григоровича прокрутили несколько раз — с различными исполнителями.

На основной мессидж по поводу защиты свободы слова откликнулась интеллигенция, творческие работники и профессиональные демократы. Эти, в основном, кучковались на эстраде или около неё.

Собственно народ был представлен весёлой молодёжью и огромным числом женщин бальзаковского и пост–пост–, то есть очень сильно постбальзаковского возраста. Лишь стороннему наблюдателю это могло показаться странным. Но Лёвка–то знал, что к чему.

Сотрудники канала — от ассистентов до телеведущих были по преимуществу людьми молодыми. Каждый из них позвал своих друзей–знакомых, те — своих. Плюс — раздача бесплатного пива. Так и набралось молодёжи.

Тётки были куда как более замотивированы и «политизированы», они–то как раз и размахивали плакатом с лозунгом, мало понятным для непосвящённых:

«ТРИ ПТИЧКИ ОКРЫЛИЛИ РОССИЮ!».

«Три птички» — это было название того самого сериала, в котором снялась Ляля Гагарина. Кого там Ляля окрылила, Лёвка не знал, но факт был налицо.

Вчера объявили, что показ сериала прекращается на четвёртой серии вплоть до разрешения ситуации вокруг НРТ, и вот поклонницы мелодраматического жанра — тут как тут. Участвуют в митинге под собственными, самодельными плакатами.

Толпа между тем заводилась. Ею умело руководила Софья Перовская. Она приглашала к микрофону известных всей стране людей. Те говорили проникновенные слова. Им аплодировали. Софья бросала в толпу слоганы и кричалки, которые тут же подхватывали тысячи молодых и не слишком молодых, но от того не менее громогласных голосов.

Несмотря на похоронное настроение некоторых речей, на Пушкинской площади царила атмосфера праздника. Да и как оно могло быть иначе! Ведь вскоре выступающих сменили музыканты, приехавшие по зову НРТ. И, между прочим, на самом деле совершенно бесплатно. Чему Лёвка в глубине души не мог не порадоваться. И вовсе не по своей природной жадности. А от переполнявшей гордости за собственное детище, которое получило такую поддержку! В этот день Лёвка безо всяких «но» любил свой народ.

Народ всё прибывал. Похоже, лимит в пятнадцать тысяч был, наконец, изрядно превышен. Толпа выплеснулась на Тверской бульвар и всё–таки перекрыла движение. Милиция не вмешивалась.

Особо отчаянные головы вопили что–то о походе на Кремль, по пути предлагая стереть с лица Москвы хоть что–нибудь из творений Церетели. Горячие головы пришлось остужать новым вбросом холодного пива.

Эта была победа! Ну, почти победа.

Белоярск — Москва

Катя вылетела утренним рейсом самолётом компании «Белоярские линии».

Обычно для полётов в Москву она пользовалась самолётом «Севернефти», но в складывающейся ситуации предпочла дистанцироваться от компании. Судя по тому, какой ураган вызвал на себя неосторожный Лёвушка, и «Севернефть» в ближайшем будущем могла оказаться в опале у Кремля, накрытая взрывной волной. А у Екатерины Чайкиной на носу очередные выборы в Госдуму. Не хотелось бы, чтобы отрикошетило и в её сторону.

И всё–таки Катя летела в Москву, надеясь хоть чем–то помочь Лёвке.

— Чай, кофе, коньяк? — предложила миловидная стюардесса, но Катя отказалась. Она рассчитывала поспать во время семичасового перелёта.

За последний месяц она объездила все районы Белоярского края, входившие в намеченный для выборов одномандатный округ. Она не просто встречалась с людьми и раздавала продуктовые наборы от Фонда «Чайка», созданного специально под грядущие выборы. Основная стратегия кампании Екатерины Чайкиной могла быть выражена слегка переделанным слоганом из знаменитой оперной арии: «Что наша жизнь? Борьба!».

И за время поездок она многократно убеждалась, что эта стратегия в суровом сибирском краю — единственно верная. Первой жертвой ранней кампании — официально выборные баталии начинались лишь в сентябре — пал зарвавшийся глава Преображенского района Виктор Семечкин.

Выбившись в начальство из самого что ни на есть народа, Витёк оказался настоящим хищником. От запаха денег, притом денег государственных, а, значит — ничьих, рассудок бывшего шофёра не иначе как помутился.

Если бы он брал как все, в меру, никто бы на него и не покусился. Преображенский район был из «середнячков». Ничего, кроме леса. И этот самый лес при Семечкине рубили так, что стон стоял по всему краю.

Семечкина сгубили алчность и глупость. К тому же слухи о его бесчинствах подтверждались слишком наглядно: безвкусный замок на берегу местного озера; двухэтажная квартира в Белоярске; джип с оптическим прицелом на лобовом стекле — для охоты; смена жены с двумя мелкими Семечкиными на мисс «Белоярский край» с роскошным бюстом…

В общем, чаша народного терпения была переполнена, И Кате оставалось лишь наказать зло. Что она и сделала, когда публично по Белоярскому телевидению «высекла» Семечкина.

Первое жертвоприношение создало Екатерине Чайкиной имидж бескомпромиссного борца за народное счастье и справедливость. Ну, и за мир во всём подлунном мире.

Кате казалось, что она начала понимать сибиряков — простодушных, открытых и жестоких, как дети.

Однажды она чаёвничала с истеблишментом отдалённого Ланского района. Здешний глава района, испугавшись предстоящего приезда депутата Чайкиной, сам подал в преждевременную отставку, поэтому можно было и расслабиться. Директор местного клуба Клубникин, расслабившись после коньячка, поведал Кате немного об истории района.

Оказывается, в сталинские грозные времена именно в Ланском районе была сосредоточена основная часть лагерей. Несчастных политзеков везли сюда нескончаемыми железнодорожными составами.

— У нас же леса такие, что зимой без проводника не выбраться, — рассказывал Клубникин, пододвигая поближе к высокой гостье аппетитные куски рыбы. — И ведь знаете, Екатерина Германовна, хотя станция от лагерей была всего в шестидесяти километрах, именно из Ланских лагерей не было зафиксировано ни одного удавшегося побега! — голос Клубникина звенел от гордости.

— Что, дорогу не могли найти и летом? — удивилась Катя. Ей казалось, что уж политические–то ссыльные вполне могли найти лазейку из этого медвежьего угла.

— Может и могли, но у нас ведь местный народ какой? — спросил Клубники и сам же ответил. — Все — охотники! Если случался побег — наши следопыты обязательно выслеживали. А что? За каждого пойманного заключённого неплохо платили. Представляете? Ни один не ушёл!

И такая непосредственная гордость была в словах Клубникина, что Катя не смогла ничего ответить. Да и что отвечать? Милые, гостеприимные люди — «ни один не ушёл»…

Женский голос объявил посадку. По Москве было ровно столько же времени, во сколько Катя вылетала из Белоярска. Она потому и любила эти перелёты «обратно», что они как бы продлевали день на целых семь часов…

Женева

Сосед оказался сущим затворником.

В течение первой недели Инессе не удалось увидеть его даже мельком. Его присутствие в доме выдавали лишь самые мелкие факторы. Приоткрытая фрамуга в окне второго этажа. Едва слышно звучащая музыка или телевизор за плотно прикрытыми жалюзи. А по ночам раскрывался прозрачный фонарь на крыше, откуда выдвигалось жерло довольно мощного телескопа.

Сосед наблюдал за звёздами, изредка попыхивая сигаретой. Красный сигаретный огонёк на мгновение выхватывал в темноте абрис лица. Но черты лица рассмотреть никак не удавалось. В светлое же время, когда сосед иногда разглядывал в свой телескоп не звёзды, а окрестности, самого его видно вообще не было. Человек–невидимка, да и только.