Рассказы народного следователя

– Вы что ерунду болтаете, граждане?!

– Почему ерунду? – возмущается Игорь.

– Сами знаем, что ерунду! А ты не мешай. Уж нельзя людям и подумать вслух! Верно, Желтовский? Идемте ко мне. Покажу кое-что…

Жена Виктора принесла чай. Крепкий, сладкий, чуть забеленный молоком. Дьяконов любит такой чай. «Киргизский». И я очень люблю. После бессонных ночей здорово бодрит…

– И, тем не менее, – помешивая ложечкой сахар в стакане, продолжает свои мысли Дьяконов, – тем не менее, Лыков прав. Под наступление – юридический базис нужен. Не девятнадцатый год! И еще – выправлять положение. Загибают кое-где… Усердие не по разуму. Был я в Крещенке. Вижу – в кутузке сидит арестованный мужик. Выяснил – взаправдашний кулак. За что, спрашиваю, посадили? Отвечают: категорически-де отказался вывозить хлеб… И четыре дня сидит… А в районе только три лица имеют право ареста: ты, я да Шаркунов с твоей санкции. Нельзя позволять таких фокусов!

– Освободил этого хлюста?

– Конечно, освободил. Хлеб он все же вывез… На-ка вот, читай…

Уже забытый бисерный женский почерк на листке тетрадки… «Полиции, юстиции, жандармерии. Я прибыл. Командующий крестьянской армией Огоньков Федор».

«Командарм Огоньков»!

Меня разбирает смех, но Дьяконов смотрит с укором.

– Не смейся. Такой прохвост, как этот конокрад, – умный, грамотный, смелый – в мутной воде может больших рыб нахватать. Ты обрати внимание: это не блатное кокетство, а самая настоящая политика. Знаешь, что из себя представляет Огоньков?

– Бандит, ожидающий пули…

Виктор Павлович поморщился.

– Если бы это Шаркунов сказал! Огоньков – бывший черноморский матрос – анархист. Был в отряде Щуся. Потом перешел к нам. За грабежи при взятии Екатеринослава был арестован и предан суду ревтрибунала, но бежал из-под стражи и исчез… Только недавно фирме удалось установить, что при Колчаке был комроты в партизанском отряде Рогова-Новоселова… Слыхал об этой сибирской махновщине? Сперва били белых, а потом стали грабить, кого попало, направо и налево, и их пришлось ликвидировать… При нэпе, под чужой фамилией, окончил фельдшерскую школу – своих раненых лечит сам. Вот, что такое Огоньков!.. Ох, чует мое сердце – теперь он развернется по-новому!

Еще прошли месяцы… За окном камеры плакало небо, дребезжало от порывов ветра плохо примазанное стекло, где-то хлопали ставни.

Я вернулся из района и мысленно подвел итоги… «Производственный минимум следователя» – восемь дел – выполнен, и каких дел!

Три кулацких сынка, переодетые в вывернутые наизнанку полушубки, оглушили сторожа ссыпного пункта, связали и выбросили старика в ров, а потом выворотили пробой с дверей зернохранилища и подожгли зерно… На «Деле», сверху, Игорь каллиграфически вывел: «Арестантское».

В только что созданном колхозе в одну ночь пали семь лошадей и одиннадцать коров. Старший пастух и конюх исчезли Впрочем, ненадолго. В уголке дела тоже: «Арестантское».

Стальным ломом кто-то разнес на куски все оборудование еще одного маслозавода… Очень бы хотелось украсить игоревской пометкой правый уголок «Дела», но пока что там мой синий карандаш: «Розыск».

Пять «Дел» о поджогах изб сельсоветчиков и активистов из бедноты. Остались люди без крова, и мало толку, что в окружном домзаке коротают свои последние дни семеро поджигателей.

Сколько их еще по районам!

Поздно ночью снова пришел ко мне Лыков и снова попросил:

– Есть чего-нибудь пожевать? Худо холостяку… Ну, какие у тебя новости?

– Скверные. Сплошь контрреволюционные преступления… У меня такое впечатление, что мы накануне большой стычки…

– Восстание, думаешь?

– Да! Думаю.

– Чепуха! Восстание – явление массовое. А масса с нами.

– Как московские дела, товарищ секретарь?

– Левые сфабриковали новую «программу». «Сплошная коллективизация в кратчайший срок». На местах кое-где слушают и портят все дело… Вчера выгнали в край одного пижона. Приехал с мандатом округа. Апломб, портфель, золотые часы, два никелированных револьвера – и вел себя, как завоеватель… Александр Македонский! К сожалению, в двух деревнях успел напустить тумана. Такое молол, что и не поймешь, где Троцкий, где Бухарин, где Рыков! «Кто не пойдет в колхоз – враг советской власти». Понимаешь? И так атмосфера – как в топке крейсера! «Кулака, – заявил, – надо определять не по числу скота и не по наличию батраков, хотя бы и укрытых от учета, а по психике…» Психолог нашелся!

– Ну, и что с ним?

– Что! Дали мы, конечно, отпор. Отобрали партбилет – с восемнадцатого года, сукин кот! Дьяконов его обезоружил и предложил в трехчасовой срок убраться из района. Послали письмо п краевой комитет… Уехал… А где гарантия, что покается и в другой район не пошлют? Они каяться умеют! Ну, пойдем!

– Опять «пойдем»? Ведь третий час ночи!

– Вот-вот, самое время… К пяти часам в район выедут четыре партгруппы.

– Да в чем дело?

– Увидишь и услышишь… У меня нарочный из Покровки сидит.

В райкоме дым столбом от папирос и цигарок… Кабинет Лыкова и приемная забиты вооруженными коммунистами, комсомольцами. Есть и беспартийные – из районного актива…

Нарочный из Покровки – член сельсовета – рассказывает: вчера, около полудня, на улице возле школы, где проходило общее собрание села, появились двое конников, одетых в крестьянское платье. Спешились и вошли в школу. Один из приезжих – высокий и горбоносый, – подойдя к окружному уполномоченному по коллективизации, спросил:

– Городской?

– Да, я из города. А в чем дело, товарищ?

– Рабочий, служащий?

– Деповской я. Машинист паровозный. А вы кто?

– Сейчас узнаешь. Коммунист?

– Да, член партии.

Ударил двойной грохот наганов приезжих. Падая на пол, уполномоченный так и не услышал последующих слов горбоносого:

– Здорово, мужики! Я – Огоньков, командующий крестьянской армией! Я – за советы без коммунистов! Не бойтесь – крестьян я не трогаю, а коммунистов что натравливают вас друг на друга, бью беспощадно! Не расходитесь: сейчас будет производиться выдача денег…

Второй бандит вывернул из торбы кучу денежных знаков и стал без разбора оделять крестьян…

В просторном школьном дворе расположился вооруженный отряд, человек с полсотни… С крестьянами, окружившими конников, бандиты были вежливы и обходительны. Тарахтели два бубна, в кругу плясали…

Огоньков, выйдя на крыльцо школы, держал еще одну краткую речь.

– Пробуду у вас недолго. Ничего нам не носите – у нас есть все. Объявляю прием в крестьянскую армию! Кто захочет послужить общему делу в борьбе против насильников-коммунистов, милости прошу! Принимаю со всяким оружием!

Банда пробыла в селе около двух часов и ушла, прихватив с собой шесть новых «добровольцев» – кулаков.

И вот райвоенком зачитывает списки боевых партгрупп:

– …командир группы – красный партизан Евтихиев… Четвертая группа… командир – красный партизан Иван Николаев! Задача: найти банду и уничтожить. Всем ясно? Сейчас идите в раймилицию. Там подготовлен транспорт и верховые кони. Штаб – в РИКе. Связь держать телефоном и нарочными…

Дьяконов подошел ко мне:

– Помнишь, что я говорил? Вот тебе и Огоньков. Ты куда сейчас?

– Собираться надо в район по делу о последнем поджоге.

Но в этот день выехать не удалось. Выбрались мы с Игорем лишь на следующее утро. Ехали шагом в волнах тумана, поднявшегося с ближних озер и стлавшегося понизу, вдоль большака. Вокруг царила та рассветная тишина, после которой первые звуки пробуждающейся природы всегда воспринимаются особенно остро.

Через полчаса приглушенные туманной дымкой мягкие переливы золотистых, пурпурных и зеленоватых тонов восхода сменились алым, красный солнечный диск пополз вверх и все вокруг ожило птичьими голосами…

– Хороший день будет, – задумчиво произнес Игорь. – Эх, так и не пришлось нам пострелять эту осень!

– «Если небо красно к вечеру – моряку бояться нечего. Если красно поутру – моряку не по нутру.» К ночи жди непогоду…