Пропущенный мяч

Пробило четыре утра. Мы с Джуди лежали в постели и молча курили. Нам было приятно касаться друг друга, расслабляя измученное любовью тело перед сном.

— Я должен тебе кое-что сказать, — начал я. — Возможно, у меня не будет другого случая поговорить на эту тему. Я хочу, чтобы ты узнала об этом от меня.

Она ответила не сразу, боясь нарушить молчание и все испортить. Затушив сигарету, она вытянулась, положив голову мне на плечо.

— Не говори так, Макс, ты меня пугаешь.

— Это не касается нас. Это связано с прошлым. Я наконец раскрыл, что произошло пять лет назад.

И я рассказал ей о Чепмэне, его пари с Контини и подстроенной аварии.

Джуди оказалась странным образом нечувствительна к моему рассказу. Трудно сказать почему. Может быть, она достигла той стадии нервного напряжения, когда ничто уже не может потрясти, или Чепмэн стал так мало значить в ее глазах. Каковы бы ни были мотивы, я не ожидал от нее подобного равнодушия.

— Не будем больше говорить об этом, — сказала она, когда я умолк. — Я хочу говорить только о тебе и обо мне. Джордж мертв, и все, что он вытворял при жизни, не имеет теперь никакого значения. Важно, что мы любим друг друга.

После долгой паузы я произнес:

— И все же мне с трудом верится, что смерть Джорджа не трогает тебя. Тебе нет необходимости скрывать от меня свои переживания, Джуди. Я выслушаю тебя, если ты хочешь выговориться.

— Меня трогает его смерть, но по-своему. Я не могу притворяться, что оплакиваю человека, который завладел моей жизнью десять лет назад. Я знаю, что это звучит ужасно, но в глубине души я рада, что Джордж мертв. Его смерть принесла мне освобождение. Теперь я могу начать жизнь сначала.

— Ирония судьбы в том, что даже после смерти Джордж продолжает навязывать нам свою волю.

— Знаю. Но это временно. Главное, что я теперь верю в себя и верю, что все уладится.

— Я тоже.

— И когда все закончится, я буду любить тебя так сильно, Макс, что мы наверстаем те годы, что прожили зря, не зная друг друга. Я буду готовить еду, шить и вязать, рожу тебе детей и буду заниматься с тобой любовью каждый раз, когда ты посмотришь на меня.

Она говорила так горячо и серьезно, что я не выдержал и рассмеялся.

— Твоя речь совсем не похожа на речь женщины, освобожденной от супружеского ярма.

— Наоборот. Только свободная женщина может выбирать. Нужно быть свободной, чтобы узнать, чего хочешь. Не моя вина, если все, что я хочу — это ты. Я сделала свой выбор. Я хочу, чтобы ты был моим мужчиной.

— Я буду твоим мужчиной, — сказал я. — А ты будешь моей женщиной. Но это не означает, что ты обязана стирать мои носки. Мы пойдем в прачечную мистера Вэй на углу нашей улицы. Он нуждается в постоянной клиентуре.

Через десять минут мы сладко спали. Наши руки и ноги переплелись, и прежде чем провалиться в сон, я подумал, что мы отныне образуем единое целое. Этой ночью нам хотелось верить, что мы не можем существовать по отдельности. Где-то далеко часы пробили пять утра.

Проснулся я в девять тридцать. Вспомнив, где я нахожусь и что произошло ночью, я увидел, что Джуди ушла. Она решила избежать ситуации «а на следующее утро…». Было слишком рано выяснять отношения, и ей нужно было время, чтобы разобраться в себе. В первую минуту ее отсутствие меня огорчило, но потом я понял, что так лучше. Удивительно, что после такой короткой и бурной ночи я чувствовал себя отлично. За последние дни я исчерпал весь запас сил и прикидывал, сколько ударов и бессонных ночей выдержит мое тело, прежде чем сломаться. Мне было тридцать три года, обычно я чувствовал себя на двадцать, но знал, что однажды проснусь и обнаружу, что перешел в «зрелый возраст». Эта неумолимая перспектива пугала меня, я хотел подготовиться к ней заранее.

Я принял душ, натянул джинсы и свитер и приготовил роскошный завтрак — фруктовый сок, взбитые яйца, тосты. Пальчики оближешь! В десять пятнадцать, сидя за столом в гостиной, я смаковал вторую чашку кофе и читал книгу Донна «Благочестие», которую накануне читала Джуди. Я не открывал ее больше десяти лет, и теперь она вновь потрясла меня. Один отрывок произвел на меня особое впечатление: «Во чреве матери мы завернуты в саван, который растет вместе с нами с момента зачатия, и мы входим в этот мир, одетые в саван, так как мы приходим искать могилу». На мой взгляд значило, что все мы ходим под неусыпным оком смерти и нет никакой лазейки, чтобы ее избежать. Выражение «найти свою смерть» не имеет смысла, смерть находится в нас с самого начала. Лазейки нет. Это я понимал. Я перебирал в уме эти мысли, когда раздался звонок в дверь. Я включил интерфон и спросил, кто там. Ответил голос Чипа Контини. Интерфон работал плохо, и я с трудом понимал, что он говорит. Как будто он был за тысячу километров посреди пустыни в разгар бури, как в старом фильме «Король Лир». Я понял одно — он хотел срочно меня видеть.

Я ходил по комнате в ожидании, пока лифт поднимет Чипа на девятый этаж и он позвонит в дверь. Я думал, что он хочет поговорить со мной о предстоящем суде или о нашей беседе с его отцом. Скорее всего речь пойдет об отце, решил я. Он постучал быстро и нетерпеливо — я открыл дверь, но не успел даже поздороваться. Он влетел вне себя от бешенства, толкнул меня и послал к черту.

— Сукин сын! — крикнул он. — Я убью тебя своими руками!

Он грозно придвинулся ко мне, я отшатнулся.

— Сядь и успокойся, Чип. Я не стану с тобой драться, даже если ты сгораешь от желания. Садись и объясни, что происходит.

Мои слова остановили его, но не уменьшили ярость. Раньше я никогда не видел его таким. Он был не в силах справиться с бушующим внутри ураганом. Впервые в жизни он столкнулся с сильными эмоциями. Я с трудом узнавал старого университетского товарища.

— Мой отец, — произнес он с лицом, пылающим от гнева, — мой отец умирает. Ты виноват в этом Макс, ты убил его.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Сядь и начни сначала. Я выслушаю твои упреки, если твоя речь будет более связной.

— Клянусь, Макс, если он умрет, я вернусь и убью тебя своими руками. И мне безразлично, что будет потом. Я убью тебя, клянусь, я сделаю это.

Я потерял терпение и закричал на него, как пьяный фермер кричит на свою собаку, и приказал сесть на стул. Резкий крик ошеломил его — он застыл, раскрыв рот. Я крикнул еще раз, и Чип сел. Я принес из кухни стакан и плеснул в него виски. Он сидел не шевелясь, будто в трансе.

— Выпей для начала, — сказал я, протянув ему стакан. — Потом поговорим.

Он проглотил виски, но алкоголь никак на него не подействовал.

Он был не в себе, и реакции были ненормальные. Тело Чипа было напряжено, как часовая пружина, а мозг был охвачен такой безумной тревогой, что испускал почти ощутимые флюиды. Я понял, что он на грани срыва. Чип был в том же костюме, что и накануне, и небрит. Наверняка ему не удалось нормально поспать за последние сутки.

— Валяй рассказывай, — сказал я. — Когда я вчера расстался с твоим отцом, он выглядел вполне здоровым.

— А теперь нет, — прошептал Чип жалобно. — Он лежит в кислородной камере в Леннокс Хиллз Хоспитал и умирает.

— Прекрати повторять одно и то же, — оборвал я его. — Я знаю, что он умирает, ты уже сказал мне об этом. Расскажи лучше, что произошло.

— Это случилось после твоего ухода. Мы поспорили с ним. Это была ужасная ссора, хуже всех предыдущих. Крики, оскорбления с обеих сторон. В какой-то момент мы немного успокоились, решили уйти из офиса пораньше и сесть на поезд в Вестпорт. В лифте с ним случился сердечный приступ. — Чип остановился и поднял на меня глаза, полные слез. В них читалось такое отчаянье, что я не выдержал и отвернулся.

— Это твоя вина, Макс. Ты не должен был просить меня устроить вашу встречу.

— Из-за чего произошла ссора?

— Я хотел знать правду. Я хотел знать, почему мой отец лгал мне.

— И он сказал тебе правду?

— Частично. Об остальном я догадался сам.