Банда - 2

- Паша! - кричал он издали. - Паша... Удалось! Получилось! Все состоялось, - прошептал он уже совершенно без сил, доковыляв, наконец, до следователя и чуть не упав ему на грудь.

- Скажи мне, ради Бога, что у тебя состоялось? С женщиной, наверно, что-то сумел сотворить, признавайся!

- После такого, Паша... Можно и с женщиной.

- Думаешь, получится?

- У меня теперь все получится! Вот! - и Худо-лей протянул Пафнутьеву размокший под дождем клочок газеты и даже отступил на шаг, чтобы лучше видеть потрясение Пафнутьева.

- Что это? - следователь брезгливо взял газетную четвертушку, повертел ее перед глазами. - Где подобрал? Зачем?

- Вот! - Худолей с картинной капризностью выгнув руку, ткнул указательным пальцем все в тот же клочок газеты. Лицо эксперта сияло от еле сдерживаемого восторга, но была, была в нем и легкая тень затаенного ожидания. Впрочем, вполне возможно, что Пафнутьеву это только показалось ведь он хорошо знал все тайные надежды эксперта.

- Паша, - шептал тот, потеряв самообладание. - получилось... Удалось и свершилось.

- если ты не заткнешься, я пройду мимо и больше никогда тебя даже не узнаю, - тихо, но внятно произнес Пафнутьев.

- Паша, прости, - прошептал Худолей свистяще. - Уж больно велика радость! За тебя радость, Паша! Твой гениальный замысел свершился самым блестящим, самым потрясающим образом... Смотри! - Худолей развернул клочок газеты и Пафнутьев увидел неожиданно большой портрет женщины, который нашел Овсов в кармане Зомби. - Читай... Надя Притулина, лучшая конфетка кондитерской фабрики имени Джордано Бруно!

- Это который сгорел? - Пафнутьев рассмеялся, вчитавшись в несуразные строки текста под снимком.

- Кто сгорел? Я сгорел?! - ужаснулся Худолей.

- Джордано Бруно сгорел... Лет пятьсот назад... Или около этого. Ну, да ладно. Чем нелепее, тем лучше.

- Ты хоть представляешь, чего мне стоило уговорить ихнего фотографа Боловина пойти на эту провокацию?

- А зачем было говорить, что это провокация?

- А я и не сказал! Ты что же думаешь, я круглый дурак? Да? Думаешь, что я кретин и идиот? Да? Тогда так и скажи! Скажи!

- Ладно... Как я понимаю, тебе это далось нелегко, - примиряюще проговорил Пафнутьев.

- Ох, Паша... Опять ты о своем! Просто не можешь ни о чем говорить, не намекнув на бутылку водки!

- Это я? - возмутился Пафнутьев. - Хорошо... Только я не понимаю, почему твоему другу и собутыльнику Боловину не пойти тебе навстречу и не опубликовать снимок? Тем более, что на гонорар ты тут же покупаешь бутылку, которую с тем же Боловиным и выпиваешь? Ты в самом, деле не сказал, что эта публикация - провокация?

- Что ты, Паша! Если бы я сказал, то мне пришлось бы ставить ему не бутылку, а ящик!

Пафнутьев с Худолеем подошли к самому крыльцу прокуратуры и остановились, пропуская посетителей - не то жалобщиков, не то ответчиков.

- Послушай, - негромко сказал Пафнутьев. - Эта фотография - только полдела. Главное - вызвать поток возмущенных писем и звонков, чтобы читатели сообщили, кто это на самом деле... Твой Боловин должен проследить, чтобы гневные письма и звонки не затерялись в общем потоке... Ты понял?

- О! - Худолей махнул бледно-розовой, как мороженный морской окунь, ладошкой. - Не боись. Если прозвучит хоть один звонок... Боловина вызовет главный редактор и немедленно его уволит.

- Ну, уволит, - засомневался Пафнутьев. - Может быть, не стоит до этого доводить, а?

- Паша, он его каждую неделю увольняет по два раза.

- За что?!

- За ошибки. За нарушение морального облика... И потом... Знаешь, резкость у него часто хромает... Снимки нерезкие получаются.

- Почему? - не понял Пафнутьев.

- Ну как.. Мы с ним повстречаемся, покалякаем о том, о сем... И это... Резкость у него после этого сразу падает. Но через день восстанавливается. И редактор его опять принимает в штат. Только это, Паша... Полдела, но сделано... И неплохо, а? Как ты думаешь?

- Все понял, - кивнул Пафнутьев. - Через полчаса зайдешь ко мне в кабинет и за шторой у окна на полу найдешь все, чего твоя душа желает.

- А ты знаешь, чего желает моя душа?

- Об этом знает вся прокуратура, редакция городской газеты...

- Нехорошо говоришь, Паша, очень нехорошо, - погрустнел Худолей. - Но я зайду.

- Нисколько в этом не сомневаюсь.

- И я в тебе, Паша, не сомневаюсь.

Худолей вошел в кабинет Пафнутьева не через полчаса, как обещал, а через час. Следователь удивился, но спрашивать ничего не стал, да и весь вид Худолея не располагал к расспросам - он вошел в мокром плаще, с которого стекали ручьи осеннего дождя, с мокрыми волосами и была в нем какая-то значительность, что-то он такое знал, но вот так просто сказать не мог, ему, видимо, хотелось, чтобы его расспрашивали, интересовались, и наконец, когда все изнемогут, он скажет что-то такое-этакое...

Войдя в кабинет, Худолей, не торопясь, снял плащ, бросил его на стоячую вешалку у двери, подошел к столу, сел, отвалился на спинку стула, закурил. Задумчиво так, невозмутимо.

- Тебя повысили? - спросил Пафнутьев.

- Я только что из редакции, - помолчав, ответил Худолей.

- Как поживает Боловин?

- Его уволили.

- Давно?

Худолей посмотрел на часы, опять помолчал, стряхнул пепел, перегнувшись через весь стол, так что Пафнутьеву даже пришлось отшатнуться. - - Полчаса назад.

- За что? - спросил Пафнутьев, начиная понимать с какими вестями заявился к нему эксперт.

- За плохое отношение к служебным обязанностям, - сказал Худолей со скорбью в голосе.

- Что же он натворил? - усмехнулся Пафнутьев.

- Опубликовал непроверенные данные. Перепутал фамилии, имена, фотографии... Читатели возмущены, звонки идут потоком, все телефоны в редакции раскалены... Выход завтрашнего номера газеты под угрозой... Кошмар какой-то, - Худолей нервно затянулся подмокшей сигаретой - у него и сигареты оказались подмокшими.

- Ты, наверно, имеешь в виду тот снимок, который подсунул, воспользовавшись его доверчивостью, дружеским расположением... А?

- Да, но меня к этому подтолкнули... Люди, которых я искренне уважаю, преклоняюсь перед их человеческими и служебными качествами... Вот как они с нами поступили.

- С кем это, с вами?

- Со мной и с моим другом Боловиным.