Банда - 2

- Так ты знаешь эту историю... - разочарованно протянул Халандовский.

- Я все знаю.

- А про Байрамова не знай!

- Теперь знаю и про Байрамова, - Пафнутьев протянул руку. - Не дрейфь, Аркаша. Разберемся.

- Только не очень долго, Паша... Силы мои на исходе. И деньги тоже. Ведь деньгами приходится все погашать.

- Будут новости - звони. А это за бутылку для эксперта, - Пафнутьев положил на стол три тысячи рублей.

- Ты меня смешишь, Паша, - горько усмехнулся Халандовский, смахивая деньги в ящик стола.

- Посмеемся вместе, Аркаша.

- Неужели придет такой час? - проговорил Халандовский, когда Пафнутьев уже "покинул его кабинет. - Неужели придет такой час, - повторил он, пряча пустую бутылку в тумбочку стола.

Знаменитый нос Дубовика, налитый неведомой жизненной силой, завис над протоколом в каком-то горестном ожидании - перед ним сидел заплаканный пожилой человек, который, похоже, не в силах был произнести ни единого слова. И Дубовик, пригорюнившись, терпеливо ждал, пока свидетель придет в себя, справится с волнением, слезами и переживаниями. То ли сочувствовал ему Дубовик, то ли скучал в ожидании.

Заглянувший в дверь Пафнутьев увидел эту невеселую картину и уже хотел было уйти, но очнувшийся Дубовик сделал ему неприметный жест рукой заходи, дескать, не помешаешь. Пафнутьев вошел в кабинет, в котором до прошлого года обитал сам, и втиснулся в угол между шкафом, до сих пор набитым знакомыми вещдоками, и батареей парового отопления. Он положил на нее руку - ребра батареи были холодны, хотя уже неплохо бы и затопить, прохладно в кабинете.

- Повторим, а то я не все понял, не все запомнил, - сказал Дубовик для Пафнутьева, чтоб тот вошел в суть разговора. - Вы утверждаете, Николай Петрович, что все произошло на ваших глазах?

- Господи! Да на балконе я стоял, на балконе! И все видел. Я часто стою на балконе - машину стерегу. Нынче ведь угоняют полсотни машин в сутки! Находят две-три... Так что при любой свободной минуте выхожу на балкон. И покурить, и чайку попить, и с соседом поговорить... Он на своем балконе - внучку пасет, чтоб маньяк какой не съел, я на своем - на "девятку" поглядываю...

- И тут вы увидели этих людей, - Дубовик прервал слишком уж подробный рассказ потерпевшего и направил его слова в нужное русло.

- Да. Увидел, - Николай Петрович замолчал, ожидая следующих вопросов.

- И что?

- Ну что... Потолкались они, походили... Я подумал вначале - ждут кого-то... Люди, как люди... У меня и мысли не возникло, что они собираются машину угнать... А оно вона что вышло.

- Дальше... Что было дальше?

- Вижу, что один из них, маленький такой, вроде как парнишка с виду, еще в школу ходит... Старшеклассник, вроде... Так вот, подходит он к моей красавице...

- К кому подходит? - уточнил Дубовик.

- Ну, к "девятке"... Красавицей я ее называл, когда жива была... То есть" когда ее еще не угнали... Подходит, сует что-то в дверной замок, дверца и распахивается. Я и слова не успел произнести, прямо дыхание во мне остановилось... Как ему удалось, что он такое сделал - ума не приложу. Всего полчаса назад я был внизу, у машины, запер все замки, проверил все двери и тут такое...

- Это потрясающе! - вмешался в разговор Пафнутьев. - Скажите, малыш, который дверь открыл... Он что, один был?

- Нет, - воскликнул старик. - В том-то и дело. Только дверь открылась, возникают еще двое... Малыш влез в машину, второй сел за руль, третий уже дергает заднюю дверцу... Изнутри ему уж кнопку поддернули...

- А вы?

- Я, конечно, в крик! А что мне было делать? Сбежать вниз с пятого этажа без лифта в моем возрасте... Да еще пересечь двор, это метров пятьдесят... Добраться до машины... Они к этому времени будут уже в другом конце города.

- Значит, вы остались на балконе и продолжали кричать?

- Да. Продолжал кричать, - подтвердил Николай Петрович с некоторой обидой в голосе. Что-то, видимо, не понравилось ему в том, как поставил вопрос Пафнутьев. - И тут вижу - идет Степан с дочкой. Степан! - кричу я ему. - Смотри!

- Степан - это кто? - спросил Дубовик.

- Сосед. Прекрасный человек! Живет в первом подъезде! Простите.., жил. Похоронили вчера... - старик замолчал снова, видимо, перенесясь в печальные события, и Пафнутьев вдруг увидел, что тот попросту не может продолжать слезы навернулись на его глаза и безутешно падали вниз. Старик начал суматошно искать носовой платок, нашел его в каком-то кармане уже в виде мокрого комка и принялся промокать глаза. - Простите, не могу... Как вспомню... Не могу.. Степан с дочкой шел... Дочке пять лет... Выросла на наших глазах... Когда они с женой вместе шли куда-то, Оленьку у нас оставляли... Его жена позвала их ужинать.. Сам слышал - вышла на балкон, какое-то время смотрела на отца с дочкой, как прощалась, ей-Богу... Потом позвала... И Степан направился домой. Позвал Оленьку, она тут же подбежала... Послушный ребенок... И они пошли к дому. Оленька что-то рассказывала ему, он смеялся, подбросил ее, снова на землю поставил, сейчас, говорит, маме расскажем... Рассказали, - старик помолчал, глядя мокрыми глазами в окно. Потом спохватившись, посмотрел на Дубовика, на Пафнутьева - он, похоже, не мог вспомнить - давно ли сидит, давно ли вот так молчит.

- Что было дальше, - осторожно напомнил Пафнутьев.

- Черт меня дернул крикнуть Степану... Дескать, смотри, в машину в мою кто-то лезет... Гори она синим огнем, пропади она пропадом... Говорят покупай, покупай, а то деньги все равно в труху превратятся... Купил. Не столь для езды, сколько деньги спасал... Спас, называется. Ни денег, ни машины, ни Степана...

Пафнутьев сидел опустив голову и внимательно рассматривал собственные ладони. Он не мог перебить старика и попросту ждал, когда тот снова выйдет на тропу связных показаний. Впрочем, и эти вот его причитания тоже имели смысл - они давали представление о том, что произошло, правда, несколько с другой стороны. Хотел было задать вопрос Дубовик, но Пафнутьев остановил его - пусть, мол, выплачется. Кто-то заглянул в дверь. Дубовик ответил кому-то по телефону, сам позвонил...

Наконец, старик взял себя в руки, резко, насухо вытер глаза рукавом, поднял голову.

- Простите, - сказал он. - Который день плачу и не могу остановиться. Как вспомню Степана, как вспомню Оленьку... Так реву. Баба бабой...