Перелом

– Я читал статью, – признался я. – Но они гадают на кофейной гуще. И если хочешь знать, испытания никак нельзя назвать неудовлетворительными. Скорее наоборот, обнадеживающими.

– Ты сошел с ума, – громко сказал отец. – Ты ведешь конюшни к гибели! Я этого не потерплю! Ты слышишь, не потерплю!

Вместо обычного своего, холодного взгляда он уставился на меня горящими карими глазами. Все-таки разнообразие.

– Я пришлю к тебе Томми Хойлэйка, – сказал я. – Пусть он выскажет свое мнение.

* * *

За три дня до начала скакового сезона я зашел в контору, чтобы узнать у Маргарет, пока она не ушла за детьми, не надо ли подписать каких-либо писем, и увидел Алессандро, сидящего на краешке ее стола. На нем был темно-синий спортивный костюм и туфли для бега, а черные кудрявые волосы слиплись от пота.

Маргарет смотрела на Алессандро с явным удовольствием, слегка разрумянившись, как будто наконец-то нашла объект, ради которого могла хоть немного отвлечься от работы.

Она увидела меня раньше, чем Алессандро, который сидел спиной к двери, и тут же смущенно отвернулась, а он оглянулся, чтобы посмотреть, кто их обеспокоил.

На его худом изможденном лице была улыбка. Настоящая улыбка, теплая и незатейливая, от которой морщинки собрались в углах глаз, а верхняя губа обнажила великолепные зубы. В течение двух секунд я видел в Алессандро нечто такое, о чем даже не подозревал, а затем озарявший его внутренний свет погас, и мускулы лица постепенно приняли столь знакомое выражение настороженности и недовольства.

Алессандро легко соскользнул на пол и вытер тыльной стороной ладони пот, стекавший крупными каплями по лбу и щекам.

– Я хочу знать, на каких лошадях буду участвовать в скачках на этой неделе в Донкастере, – заявил он.

– Сезон уже начался.

Маргарет посмотрела на него с изумлением, никак не ожидая такого тона.

– На скачках в Донкастере мы подали всего одну заявку: Гороховый Пудинг на приз Линкольна в субботу, и выступать на нем будет Томми Хойлэйк. А причина, по которой мы подали всего одну заявку, – продолжал я, увидев, как лицо его исказилось гневом при мысли, что я специально решил помешать ему участвовать в скачках, – заключается в том, что мой отец попал в автомобильную катастрофу на той неделе, когда необходимо было подавать заявки, и мы просто не успели их разослать.

– А-а, – невыразительно протянул он.

– Тем не менее, – сказал я, – вам было бы совсем неплохо каждый день ходить на ипподром, чтобы разобраться что к чему и на следующей неделе не ударить лицом в грязь.

Я не добавил, что намереваюсь не пропустить ни одних скачек по той же самой причине. Никогда нельзя показывать противнику свои слабые стороны.

– Вы можете начать на Пуллитцере в среду, – сказал я. – В Кэттерике. А дальше – все зависит от вас. Черные глаза Алессандро угрожающе сверкнули.

– Нет, – резко бросил он. – От моего отца. – Он быстро повернулся на одной ноге и, не оглядываясь, вышел из конторы в манеж, свернул налево и трусцой побежал по дороге в направлении Бэри Роуд. Мы наблюдали за ним в окно; Маргарет с улыбкой, в которой чувствовалось некоторое удивление, а я – с тревогой, значительно большей, чем мне того хотелось.

– Он пробежал, не останавливаясь, до могилы мальчика и обратно, – сказала она. – Говорит, что весил шесть стонов двенадцать фунтов до пробежки, а с тех пор, как начал ездить верхом, скинул двадцать два фунта. Это ведь очень много, правда? Двадцать два фунта для такого малыша, как он?

– Прилично, – согласился я, кивнув головой.

– Но он сильный. Мускулы как стальные.

– Он вам нравится, – сказал я полувопросительным тоном.

Маргарет бросила на меня быстрый взгляд.

– С ним интересно.

Я расположился в вертящемся кресле и стал читать письма, которые Маргарет дала мне на подпись. Ни одного лишнего слова, прекрасный язык; великолепно, без единой ошибки, отпечатано.

– Если мы выиграем приз Линкольна, – сказал я, – вы получите прибавку к жалованью.

– Большое спасибо. – В ее голосе прозвучала ирония. – “Спортивная жизнь” расценивает мои шансы не слишком высоко.

Я подписал три письма и принялся за четвертое.

– Алессандро часто сюда заходит? – спросил я как бы между прочим.

– Сегодня – первый раз.

– Что ему было надо?

– Да ничего особенного. Сказал, что проходил мимо и решил заглянуть.

– И о чем вы говорили?

Она явно удивилась, услышав мой вопрос, но ответила не задумываясь:

– Я спросила, нравится ли ему в “Форбэри Инн”, и он ответил, что там куда удобнее, чем в доме, который его отец снял в пригороде Кембриджа. Он сказал, что все равно отец сейчас там не живет, потому что уехал по делам. – Маргарет замолчала, стараясь припомнить разговор, и на губах у нее вновь появилась улыбка, а я подумал, что дом в Кембридже, должно быть, тот самый, куда меня отвезли типы в резиновых масках. Впрочем, сейчас это не имело значения. – Я спросила, всегда ли он любил ездить верхом, и он сказал, что да, а потом я спросила, есть ли у него мечта, и он ответил, что хочет выиграть скачки в дерби и стать чемпионом, а я сказала, что еще не родился такой ученик, который не мечтал бы об этом.

– Он сказал, что хочет стать чемпионом?

– Да.

Я мрачно уставился на свои ботинки. Стычка превратилась в драку, драка грозила превратиться в войну, а война, похоже, могла длиться не один месяц. Эскалация нарастала быстрыми темпами.

– Скажите, – поинтересовался я, – он о чем-нибудь вас спрашивал?

– Нет... По крайней мере.., хотя... Конечно, спрашивал. – Маргарет удивленно на меня посмотрела.

– О чем?

– Он спросил, не является ли ваш отец владельцем каких-либо лошадей.., и я ответила, что он у очень многих в доле, а он спросил, не принадлежит ли ему одному какая-нибудь лошадь. Я сказала, что только Холст, а он.., он... – Маргарет нахмурилась, пытаясь вспомнить. – Он сказал, что, наверное, лошадь застрахована, а я ответила, что нет, потому что мистер Гриффон не платил в прошлом году страховых взносов и что лучше ему поосторожнее проезжать Холста, в особенности на дорогах... – Внезапно в ее голосе послышалось волнение. – Ведь ничего страшного, что я ему сказала? Я думала, что, раз мистер Гриффон является владельцем Холста, тут нет секрета.