Расплата

– Разве ты им не звонил?

– О черт, нет, ты, чертов тупой ублюдок! Ты же пользовался телефоном Андрея. Они его прослушивали.

Черт. Что я сказал Кате? Что я нахожусь в квартире Андрея и что, с моей точки зрения, исчезновение Андрея может быть связано с убийством Дженны.

– Ты не слышал, о чем они говорили?

– Отвали от меня. – Дмитрий кладет трубку. Мне пора уезжать из Москвы.

Швейцар у входа в гостиницу ловит мне такси. Шофер совершенно не говорит по-английски, но узнает название «Домодедово». Если я потороплюсь, то могу успеть на самолет Эмили.

19

Единственный рейс до Нью-Йорка без ночной стоянки принадлежал «Британским авиалиниям» и совершался через Лондон. Я дважды прохожу по всему салону самолета, после того как мы взлетели. Эмили на борту нет. Возможно, она вылетела из второго аэропорта, Шереметьево. Разочарованный и измотанный, я устраиваюсь в кресле и нажимаю кнопку вызова стюардессы.

Стюард с короткими усиками и в переднике приносит мне две миниатюрные порции виски «Лафройг», бокал, пахнущий его одеколоном, и тарелочку орехов кешью. Я споласкиваю бокал под краном в туалете, проглатываю выпивку и снова нажимаю на кнопку вызова, заказывая еще две порции. Реакция наступает мгновенно: голова начинает гудеть, а желудок – сжиматься. Я не помню, когда в последний раз ел, а остатки адреналина я потратил в очереди на паспортном контроле, пытаясь придать себе скучающий вид, пока юный прыщавый служащий заносил мои данные в компьютер. Меня начинает трясти с такой силой, что я вынужден положить руки на откидной столик, чтобы налить третью и четвертую порции, не пролив их мимо. Проглотив алкоголь, я откидываюсь в кресле и пытаюсь думать.

Даже если не учитывать вероятность того, что Эмили поможет мне связаться с Андреем, у меня все равно остаются три надежные зацепки. Во-первых, доктору Андерсон известно, кто меня преследовал, и, очутившись в Нью-Йорке, я, вероятно, смогу заставить Тиллинг убедить ее стать более покладистой. Во-вторых, этот мужчина с татуировкой в виде кота Феликса. Тиллинг, скорее всего, уже выяснила, кто он такой. И в-третьих, весьма вероятно, что мне удастся получить некоторые ответы из файлов Андрея, после того как я их декодирую. Единственное, о чем я сожалею, – что я даже не попытался расспросить Владимира. Если Андрей действительно совершил какое-то нарушение, то, полагаю, Владимир в этом деле завяз по самые уши.

Я должен бы испытывать прилив энергии, поняв, сколько всего еще предстоит сделать, но почему-то я в таком же отчаянии и так же запутался, как и в то утро, когда я засунул себе в рот отцовский пистолет. Чем больше я узнаю, тем сильнее необходимость подступиться к вопросам, о которых я предпочел бы не знать. Зачем было Андрею лгать мне? Какие секреты он скрывал? И может ли такое быть, что он частично ответствен за убийство Дженны? Я нажимаю кнопку вызова и заказываю очередную пару порций. Я всегда считал: чтобы прожить жизнь достойно, достаточно пары друзей. Дженна мертва, Катя списала меня со счетов, и я даже не знаю, что и думать об Андрее. Теннис – единственный, кто у меня остался.

Посмотрев по сторонам, я вижу, как темная ручка выхватывает орешек из моей миски. На соседнем со мной кресле сидит девочка-азиатка, очевидно летящая без сопровождения взрослых, под опекой стюардов, которые, похоже, не обращают на нее никакого внимания. На вид ей лет восемь, у нее на шее висит пластмассовый пакет с документами. Поняв, что я поймал ее на горячем, девочка прижимает подбородок к груди и смотрит на свои ярко-желтые кеды. Я придвигаю к ней орешки, а она плотно закрывает глаза, прикидываясь невидимой. Я отворачиваюсь от нее и смотрю в иллюминатор на ее размытое отражение на темной пластмассе. Проходит минута. Девочка делает почти неуловимое движение и крадет еще один орешек.

Стюард приносит мне только одну порцию и, извиняясь, сообщает, что «Лафройг» закончилось. Скорее всего, он просто решил больше не приносить мне алкоголь. Я прошу повторить кешью, проглатываю скотч и снова смотрю на запястье, прежде чем успеваю спохватиться. Интересно, что бы сказала Дженна о том цыганенке, который украл у меня ее подарок? Что он стал вором только потому, что никто наподобие нас не принял его в свою семью и не приласкал? Что сто´ит подарить ему немного любви и внимания, и он станет ребенком, которого нам так и не удалось завести – капитаном команды пловцов, президентом Клуба защитников природы и членом братства Лиги Плюща?

Я прислоняюсь головой к окну и закрываю глаза. Лечение бесплодия сильно сказалось на моих отношениях с Дженной: это был многолетний круговорот неоправданных надежд и жестоких разочарований. После каждой неудачи моя жена с головой уходила в работу, проводя дома все меньше и меньше времени. Однако ситуация с зачатием все время улучшалась, и нам просто нужно было ждать небольшого везения. Этой весной мы продержались целых четыре месяца. Я был в Сингапуре, когда у Дженны случился выкидыш – кровь пропитала ее платье прямо в суде. Я смог вернуться к ней только на следующий день. Я держал Дженну в объятиях, пока она плакала, и клялся не покидать страну во время следующей имплантации.

Как и следовало ожидать, Дженна так активно занялась подготовкой к коллективному иску, что в течение нескольких месяцев я ее почти не видел. Я разве что не вздохнул с облегчением, когда однажды вечером она предложила обратиться за консультацией к семейному психологу. Я мог прожить и без детей, но не без Дженны. В качестве кандидатов она предложила падре Виновски и врачиху, которую она посещала в последнее время, – индианку по фамилии Сабрахманьян. Я предпочел врачиху, посчитав ее меньшим из двух зол: мысль о том, чтобы обсуждать свой брак с человеком, давшим обет безбрачия, была слишком нелепой, чтобы рассматривать ее всерьез. И тем не менее, когда пришло время нашей первой консультации, я еле сдерживал свое яростное нежелание выставлять все наши стычки на обозрение третьей стороне.

Офис Сабрахманьян представлял собой две небольшие комнатки на первом этаже многоэтажки в районе Верхнего Вест-Сайда с видом на пустой внутренний двор. Сама доктор была низенькой энергичной женщиной с крупной бородавкой на подбородке.

– Это доктор С., Питер, – представила нас Дженна.

– Питер, – напевно произнесла Сабрахманьян. – Очень приятно познакомиться.

– Мне тоже. – Я бегло осмотрел сертификаты, развешанные по стенам. – Скажите, есть ли у вас ученая степень по медицине или в какой-нибудь другой области?

– Пожалуйста, не начинай, – тихо попросила Дженна.

– Нет-нет, это совершенно логичный вопрос, – быстро возразила Сабрахманьян. – У меня нет ученой степени ни по медицине, ни в какой-либо другой области. Моя самая высокая степень – магистр консультативной психологии, я получила ее в Нью-Йоркском университете. Пациентам трудно произносить мои имя и фамилию, поэтому я разрешаю им выбирать, как ко мне обращаться. Дженна решила звать меня «доктор С.». Мое имя – Трипурасундари. Пожалуйста, называйте меня так, как вам удобнее.

Я вежливо улыбнулся, и мы начали. Сабрахманьян попросила меня рассказать о себе и заинтересованно выслушала краткий вариант моей биографии. Ее негромкие одобрительные возгласы своим скрипом напоминали царапанье ногтями по стеклу, но я держал себя в руках ради Дженны. Дженна нервно теребила край платья. Пока я говорил, ее пальцы безжалостно комкали материю. Когда я наконец добрался до точки, Сабрахманьян поблагодарила меня за откровенность.

– Дженна, – обратилась она к моей жене, – вы хотите кое-что сказать Питеру, правда?

– Хватит с меня ЭКО, – дрожащим голосом сказала Дженна. – Я хочу усыновить ребенка, и мне нужно знать, поддержишь ли ты меня в этом решении.

Я щелчком сбросил пушинку с брюк и кивнул, хотя в голове у меня все завертелось. Все это не имело к нам никакого отношения. Дженна просто хотела притащить свою работу домой.

– Так значит, на самом деле это финансовая реструктуризация, – вздохнул я.