Предательство в Неаполе
Предательство в Неаполе читать книгу онлайн
Десять НЕЛЬЗЯ в Неаполе:
НЕЛЬЗЯ брать такси в аэропорту, не зная точного маршрута.
НЕЛЬЗЯ бродить по темным переулкам в районах, не предназначенных для туристов.
НЕЛЬЗЯ переходить улицы так, как неаполитанцы, — чтобы научиться этому, требуется целая жизнь!
НЕЛЬЗЯ возвращаться к прежней возлюбленной. В одну реку дважды ие войти!
НЕЛЬЗЯ использовать свой убогий итальянский — если вы в состоянии заказать пиццу, это не значит, что способны правильно понять неаполитанца.
НЕЛЬЗЯ воображать себя героем боевика — вы всего лишь в отпуске. Не впутывайтесь в авантюры.
НЕЛЬЗЯ спать с чужой женой, если в загородный дом вас пригласил именно ЕЕ МУЖ.
НЕЛЬЗЯ помогать молоденькой девушке, связанной с мафией, — как бы она ни просила.
НЕЛЬЗЯ игнорировать совет убраться нз города, если этот совет дают громилы, ворвавшиеся в ваш номер.
И — ГЛАВНОЕ:
НЕЛЬЗЯ ЗАБЫВАТЬ — и судья, и полицейский, и квартирная хозяйка, и повар в ресторане, и бродяжка с улицы прежде всего НЕАПОЛИТАНЦЫ, а вы — ЧУЖАК.
ПОМНИТЕ ЭТО — ЕСЛИ ХОТИТЕ ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ!
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Вы не гордитесь тем, что вы британец? — спрашивает Алессандро.
— Мне не стыдно за это.
— А-а, очень хорошо, — произносит он смеясь. — Но не гордитесь?
— Трудно сказать. Меня прежде всего интересует искусство, а если исключить Шекспира, то мы далеко отстаем от большинства других европейских стран.
— Вы не гордитесь Тони Блэром? — спрашивает Алессандро.
Вопрос задан в шутливой форме, но я понимаю, что ему нужен серьезный ответ.
— Он, видите ли, практикующий христианин. Интересно знать, как должен относиться добропорядочный христианин к иммиграционной политике своей партии?
— Вы голосовали за Блэра? — интересуется Алессандро.
— Голосовал.
Он глубокомысленно кивает. Потом спрашивает, почему, с моей точки зрения, в Соединенном Королевстве никогда не имело успеха коммунистическое движение.
— Мы не идеалисты, — отвечаю я, помня, что при первой нашей встрече мы вели речь об особенностях национального характера.
— Значит, Маркс ошибался… говоря, что вы будете первыми, где произойдет коммунистическая революция?
— Ясное дело, раз у нас ее не было.
Алессандро усматривает в моем ответе шутку и потрясает кулаком.
— Прошу прощения, — говорю я. — Маркс оценивал обстановку, основываясь на воздействии промышленной революции на некое абстрактное население. Он, полагаю, не был психологом. — Большинство своих доводов я придумываю на ходу, надеясь произвести на Луизу неотразимое впечатление. Потом добавляю, как бы подумав хорошенько: — Не думаю, что у нас остается много времени для радикалов или харизматиков.
Алессандро вежливо наклоняет голову и задает новый вопрос:
— Что, по-вашему, является причиной революции?
— Интеллектуальное тщеславие. — Не знаю, верю ли я этому, но фраза отвечает моему нынешнему ходу мыслей.
— И все?
— Нет. Есть еще молодость, страсть, чувствительность.
— По-вашему, угнетение, бедность, голод значения не имеют?
— Только тогда, когда дают идеологам основание предаться интеллектуальному тщеславию.
— А как же Восточная Европа?
— Думаю, вы согласитесь, что это не революция, когда целью является рыночный капитализм.
До этого момента Алессандро был совершенно серьезен, не сводил с меня маленьких глаз, понуждая меня либо блеснуть остротой ума, либо сесть в лужу. И то и другое его позабавило бы.
— Неаполитанцы не революционеры, Джим. Тут мы на Англию похожи. Но совсем по другой причине. Мы слишком радуемся жизни. Даже у бедняков есть все, что требуется для счастья. Еда, вино, любовь, футбол. В Геркулануме отрыли библиотеку. Много свитков Филодема, ученика Эпикура. Неаполитанцы прирожденные эпикурейцы. Нас радуют простые удовольствия. Трудно заниматься политикой, когда удовлетворяешься малым, когда земля щедра, погода хороша и люди радушны.
— Но вы занимаетесь политикой…
— Я неаполитанец, Джим.
— И что это значит?
— Я занимаюсь политикой, потому что это доставляет мне удовольствие.
— Понимаю… наверняка.
— Мы люди загадочные, — криво усмехается Алессандро.
— Теперь, кажется, я не смогла бы нигде больше жить, — говорит Луиза. — Недавно я познакомилась с женщиной из Милана. Сестра ее до сих пор там живет. У обеих было повышенное давление. Так у той, которая переехала сюда… давление почти пришло в норму. Вот тебе и Неаполь.
— Мне на самом деле восемьдесят три года, — смеется Алессандро. — А я выгляжу наполовину моложе.
— Ну, не совсем наполовину, — улыбается Луиза.
Глядя на меня в упор, Алессандро говорит:
— Вам надо задержаться в Неаполе: чтобы научиться жить, нужно пожить подольше.
После ужина мы все вместе убираем со стола и моем посуду. Коммуна из трех человек. Алессандро возится в раковине, я вытираю посуду, Луиза расставляет ее по местам. При этом забавляемся тем, что задаем друг другу каверзные вопросы об известных людях. Когда с посудой покончено, Алессандро предлагает прогуляться. Выходим через задний ход и идем по узкой каменистой тропинке, которая, петляя, уходит вправо. Останавливаемся на вершине холма с видом на Неаполитанский залив: Неаполь лежит в отдалении длинной вереницей огней. Луиза принимает обычную позу: руки сложены на груди, спиной прислонилась к мужу, который обвивает рукой ее талию. Я стою немного поодаль.
— Там внизу, Джим, плавал Одиссей.
Сказано с гордостью. Похоже, Алессандро собирается углубиться в древнюю историю.
— А вон там, — Алессандро указывает на Неаполь, — из-за него убила себя Партенопа. [47]Именем Партенопы назывался вначале Неаполь.
Я рассудительно киваю. Слева от нас раскинулся Сорренто, овал электрического света. Позади нас черные горы, вздымающиеся в ночь.
К дому возвращаемся другой дорогой. Слышно, как внизу волны бьются о скалы. У воздуха соленый морской привкус. Алессандро довольно сердито рассказывает, что английская пресса нынче не уделяет внимания Сорренто, забывая о его исторической значимости, в то время как город наводнен туристами, машинами, сувенирными лавками и прочим. А когда-то здесь любили собираться интеллектуалы со всей Европы. Завтра он устроит мне экскурсию, обещает Алессандро.
— Это очень важно, — добавляет он. Луиза кашлянула.
— Я с удовольствием, — говорю я.
Алессандро уходит. Луиза улыбается:
— Здорово, что ты здесь. Алессу очень приятно.
— Кажется, он считает меня легкомысленным. — Ожидаю, что она возразит или опровергнет, но Луиза говорит:
— Я жду поцелуя.
Она дразнит меня все больше, все сильнее распаляет. Целую ее в щеку.
— Доброй ночи, — беспечно роняет Луиза.
— Доброй ночи, Луиза.
Она на цыпочках идет по коридору: снизу доносится печальная мелодия мазурки Шопена.
Просыпаюсь от ласковых прикосновений солнечных лучей. Нет ни слепящего сияния, ни жары. Вся комната вызолочена светом, как будто процеженным сквозь лимонную рощу за моим окном. Девять часов утра. В доме ни звука. Не знаю, что делать: ждать, пока Луиза не придет будить, или спуститься вниз и приготовить себе что-нибудь на завтрак. Выбираю второе, так как чувствую голод. А остальные пусть спят, если им так хочется.
Пока готовится кофе, вгрызаюсь в кусок черствого хлеба, оставшегося со вчерашнего вечера. Оглядываюсь в поисках чего-нибудь поаппетитнее. В холодильнике нахожу колбасу, сыр. Отрезаю толстые ломти того и другого. В саду срываю базилик. Делаю себе бутерброд, сбрызнув хлеб оливковым маслом. Сажусь на скамью перед домом, любуюсь голубизной моря, вдали в дымке виден остров Искья. Солнце светит уже ярче, приходится щуриться. Слышу за спиной движение. Оборачиваюсь и вижу Алессандро в пижаме и домашнем халате.
— Buon giorno, Джим.
— Buon giorno, Алессандро.
— У Луизы болит голова. Она просит ее извинить.
— С ней все в порядке?
— Только голова болит, — отвечает Алессандро. — Мы поедем в Сорренто без нее.
Особой радости по этому поводу в голосе его не слышно, хотя, может быть, он, что называется, еще не проснулся.
— Хотите кофе? — спрашиваю я. — Я только-только приготовил.
Нет ответа.
— Мы сейчас отправимся?
Опять нет ответа. Наконец Алессандро произносит:
— Я переоденусь.
Мы покидаем дом в молчании и направляемся в Сорренто. До города примерно двадцать минут ходу. Окраины его смотрятся убого, но по мере приближения к площади Тассо улицы и здания приобретают более праздничный вид. Улицы забиты автобусами, в кафе полно туристов, в киосках вовсю торгуют сувенирами.
Владельцы магазинов и уличные торговцы приветствуют Алессандро. Он всем пожимает руки, с некоторыми даже целуется и этим немногим представляет меня. Я улыбаюсь, жму руки. Имею жалкий вид, когда ко мне обращаются на итальянском. Чувствую себя застенчивым сыночком неумеренно общительного папаши. В газетном киоске Алессандро покупает «Иль-Маттино», «Коррьере делла сера», «Иль-Манифесто», «Гералд трибюн» и «Гардиан уикли».