Кодекс смерти

Фредрик благоговейно приблизился к одной полке. Большинство книг побурели от возраста; он сказал себе, что эта библиотека, должно быть, одна из величайших сокровищниц Италии. Он вытащил наугад одну книгу. Лудовико Ариосто — «Неистовый Роланд», Генуя, 1635 год.

— Смотри-ка, — рассмеялся Ромео Умбро. — Не самую плохую нашел. А известно ли тебе, что Ариосто написал также цикл стихотворений об этрусских богах? Малоизвестное сочинение, но у меня есть эта книга.

Встав на скамеечку, Умбро достал томик с одной из верхних полок. Осторожно положил книгу на стол и открыл титульный лист. Старый кожаный переплет скрипел, и Фредрик с удивлением увидел, что книга не печатная, а написана от руки красивым изящным почерком.

— «Cantata Dei Immortabilis», — прочел Умбро. — Написана в 1496 году, когда Ариосто было двадцать два года.

Он бережно вернул книгу на место.

— Может быть, углубимся еще дальше в прошлое? — продолжал он. — Вот Гвидо Гвиницелли, предшественник Данте и основоположник нового стиля — la dolce stile nuovo, Франциск Ассизский — «Кантика брата Солнца» или «Похвала творению»… Рядом — великий Якопоне да Тоди, представитель гениального литературного течения sacre rappe sentazioni, или «священные игры». Вот эта игра, например, неизвестна ни одному литературоведу. — Он вытащил еще одну потертую книгу — Ermetismo igno. — Кем, по-твоему, были бы такие современные поэты, как Монтале, Унгаретти и Саба, без Якопоне да Тоди, а?

Фредрик покачал головой, признавая свое неведение. Большинство названных имен было ему неизвестно, но он понимал страстное увлечение владельца замка. Наверное, сам он мог бы не один год провести в этой комнате с се книгами, не ощущая никаких других потребностей.

Литература… Фредрик пришел не за тем, чтобы выслушать лекцию об итальянской классике. Все же он терпеливо продолжал рассматривать уникальные издания. Данте, Петрарка, Боккаччо… Слушал, как Ромео Умбро превозносит иллюстрированное издание «Освобожденного Иерусалима» великого поэта эпохи Ренессанса — Торквато Тассо. И как поносит более современных авторов — Джорджио Бассани, Лампедузу, Папини, Арденго Соффици, особенно же — футуриста Маринетти.

— Ионеско, — вставил Фредрик. — А Эжен Ионеско тебе нравится?

Ромео Умбро грубо рассмеялся.

— Болван. Ионеско — это ты, когда несешь чушь. Это я, когда перестаю соображать. Ионеско — воплощение безумия, политического безумия, он кутается в леволиберальный плащ, чтобы казаться серьезным. Он глуп.

— Вот как, — пробормотал Фредрик, ломая голову над тем, как приступить к интересующему его вопросу. Во всяком случае, было похоже, что владелец замка проникся к нему доверием. — Но откуда у тебя все эти сокровища, семейство Умбро копило их веками?

— Si, si, — сухо усмехнулся Умбро. — Однако большинством книг мы обязаны Гарибальди. Это его дар. Когда в 1860 году Гарибальди прибыл на Сицилию, а затем и на материк, мой прадед Октавио Умбро выступил на его стороне. Он был ярый гарибальдист. Этих чумных крыс, монахов, изгнали из здешнего монастыря, и моему прадеду досталась монастырская библиотека. За исключением…

Он остановился, сверкая глазами.

— За исключением?

— Музыкальных сочинений. Которыми гордился этот проклятый монастырь. Мой прадед сжег их, чтобы потомкам была наука. У меня здесь нет ни одной книги о музыке. И не будет! — Он ударил кулаком по столу с такой силой, что окна зазвенели.

— Понятно, — произнес Фредрик. — Стало быть, музыка — уязвимое место. Вот почему твой брат…

— Заткнись, арктическая жаба! Не хочу слышать даже имени этого предателя и его мерзавца сына. Когда-нибудь я надену ему на голову арфу и натяну струны на шее с такой силой, что он запоет тоненько-тоненько, чтобы чертям стало тошно в аду. Если он не желает выращивать оливки и виноград, как это делало семь столетий наше семейство, то не заслуживает носить фамилию Умбро. Он такой же позор для семейства, каким был его отец, этот предатель! — Ромео Умбро подошел к стеклянной двери и распахнул ее.

— Монастырь, — тихо заговорил Фредрик, мысленно прикидывая, где проходит граница терпения хозяина, — монастырь… Я верно понимаю, что монахи не занимались виноградарством, не выращивали оливки, были только все века заняты этой дурацкой музыкой?

Умбро прищурился, глядя на Фредрика.

— Вот именно, — ответил он. — Конфликт между монастырем и семейством Умбро начался в XIII веке, когда мои предки поселились здесь. С конца прошлого века и почти до наших дней здесь все было тихо-мирно, я отдал мою старшую дочь в жены синьору Гаррофолли с условием, что он устроит гостиницу в одном из старых монастырских зданий, чтобы раз навсегда было покончено со всякой средневековой мистикой. Но Гаррофоли — дурак, а Андреа заразилась атмосферой этого здания, только и знает, что твердить идиотские изречения. Небось, и сам заметил — очень там похоже на современную гостиницу?

— Да уж, — согласился Фредрик.

— А тут еще мой племянник, этот недоумок с его бредовыми идеями оттягал себе часть земли и построек. Для чего, спрашивается — для больницы! После чего из Рима является шайка придурков и экспроприирует участок, на котором принимается искать древние свитки. Участок, где были лучшие виноградники! В довершение всего несколько кикимор вбивают себе в голову безумную идею, будто они призваны продолжать дело Эмпедесийских монахов, и учреждают женский монастырь за этим холмом. Чем все это кончится, черт возьми! Скоро не останется ни одной виноградной лозы и ни одного оливкового дерева. А тут еще являетесь сюда вы из ледяной пустыни на севере и беспардонно вмешиваетесь в наши дела!

Синьор Умбро так разошелся, что Фредрик посчитал за лучшее не возражать. Через распахнутую дверь он вышел в роскошный сад. Хозяин последовал чертыхаясь за ним.

— Красиво, — сказал Фредрик. — Сильные запахи.

— Болван, — отозвался Умбро. — Что ты знаешь о запахах? Небось, даже не читал «Trattato sulla Quintessenza» Иоанна Рупесцисса. Мы выращиваем здесь травы по его методу и поставляем их в аптеки по всей Италии. Думаешь, держим сад только для красоты? Вот, понюхай.

Умбро сорвал несколько листьев какого-то растения на грядке у стены дома. Запах напоминал кошачью мочу.

— Эта трава называется «Философский Чертогон». Положи два листика в чай твоему товарищу, и клянусь — он примется цитировать Библию задом-наперед, пока глаза не выскочат из орбит и сам он не свалится без памяти. — Умбро жестко рассмеялся.

— Выходит, тут много ядовитых растений? — небрежно осведомился Фредрик; думая о жаровне и парализующем запахе, который едва не убил его. — Хорошо зарабатываешь?

Умбро потер руки.

— Еще как хорошо. Для чего иначе, по-твоему, стал бы я их выращивать? Чтобы травить людей? — Он мрачно поглядел на Фредрика.

Фредрик прошел через весь сад к широкой каменной стене, возвышающейся над задним склоном холма. Склон был довольно крутой, но вдали он видел дома, поля и оливковые рощи. Остановил взгляд на большом сером здании у подножья склона.

— Эмпедесийские сестры? — спросил он, показывая туда.

Ромео Умбро фыркнул.

— Заняли старую школу. Через год их там не будет, уж я позабочусь о том, чтобы убрались отсюда в преисподнюю, где им самое место. Пошли обратно, болван!

Он подтолкнул Фредрика в спину.

— Не знаю даже… — Фредрик поглядел на часы. — Мне надо бы…

— Что тебе надо бы? Только что пришел, можно сказать, и еще ни словом не упомянул, что у нас здесь вынюхиваешь. Шагай, сейчас будем пить, пока не потекут слезы и сопли!

Умбро затащил Фредрика обратно в дом.

Возражать было бесполезно. Бурный темперамент Ромео Умбро грозил вредными для здоровья гостя последствиями. Впрочем, в обществе хозяина замка Фредрик чувствовал себя в относительной безопасности. Перед ним явно был не убийца. Человек эксцентричный, чтобы не сказать — с сумасшедшинкой, помешанный на классической литературе, почитающий виноградарство и выращивание оливков святым делом, — это так. Фредрика беспокоило другое: он не видел, как выжать из Умбро сведения, которые могли бы пролить свет на волнующую его проблему, без риска подвергнуться жестокой кулачной расправе.